Николай Чебаевский - Если любишь
— Хорошо, что подошли, распоряжайтесь теперь сами, Александра Павловна.
К общему конфузу, Александра Павловна и оказалась председателем колхоза. Да, несомненно, это была вчерашняя расторопная «повариха». Но как же разительно она изменилась. Все видели: у плиты хлопотала самая что ни на есть простая хлебосольная хозяюшка в пестреньком ситцевом платье, в цветастом переднике с накладными карманами, в косыночке, повязанной с кокетливой небрежностью. Она поминутно шутила, смеялась над каждым острым словом. Теперь же перед ними как будто совершенно другая женщина — сдержанная, с неторопливыми движениями. Хорошо сшитый темно-синий костюм делал ее словно выше, стройнее, строже. А главная перемена произошла с лицом. Вчера, разгоревшееся от жаркой плиты, оно было кирпично-красным, сегодня же на нем лежала тень утомления, озабоченности, и слабый румянец едва проступал на щеках.
— Да, не удивляйтесь, что у нас еще сенокосная пора! — Председательница объяснила: из-за поздней весны и жаркого лета травы были реденькие, низкорослые, но после перепавших в конце июля дождей буйно тронулась в рост молодая трава — подсада, как ее называют крестьяне. И самый хороший сенокос пришелся на август. Ничего не поделаешь, сибирская погода своенравна, приходится к ней приспосабливаться.
На просторных лугах, на ровных холмах траву в алтайских колхозах давно косят тракторными косилками, сгребают сено тракторными граблями, складывают в громадные зароды тракторными стогометами — в общем труд механизирован. Не то ожидало студентов. Косогор, к которому подвез их шофер Степан, уходил вниз так круто, лог был так глубок, что на тракторах косить было немыслимо. И развернуться с машинами негде, и опрокинуться ничего не стоит. Но трава выросла добрая, оставить ее на корню колхозники не могли, выкосили начисто где конными косилками, а где по старинке — ручными косами. Студентам предстояло довершить дело тоже вручную.
Кто бывал на сенокосе, тот знает, какая это нелегкая и в то же время поэтичная работа. Никогда не пахнут травы так сильно и густо, как пахнут они, если скошены простой литовкой и сгребены ручными граблями с деревянными зубьями. Конечно, машинами косить траву, убирать сено и легче, и быстрее, и выгоднее, но валки получаются раскиданнее, сохнут до побурения, а громадные железные тракторные грабли неизбежно гребут и землю, поднимают пыль — сено частично теряет свой аромат. Из-под литовок валок ложится плотный, толстый, сохнет медленно, обесцвечивается лишь сверху. Перевернешь такой пласт — сено зеленое, как лук, пахучее до упоения. Особенно, если не помочило его дождем да не было по утрам сырых, долго плавающих по логам туманов, от которых сено начинает отдавать плесенью. Чистое, пахучее, мягко похрустывающее — впору такое сено заваривать вместо чая. Да оно и вправду идет на чаек: из обсыпавшихся листочков, из сенной трухи делают на фермах целебный для телят сенной настой. И вообще таким сеном в колхозах зря не раскидываются, кормят им лишь молодняк да приболевших животных.
А может, и не только в ручной уборке дело. На равнине, в степи, там, где можно вести машинный сенокос, травы более однообразны, чаще всего растет сухой аржанец. А по логам да косогорам в кустарниках — тут тебе и мятлик, и клевер, и лисий хвост, и тимофеевка — самое богатое разнотравье.
…Взялись за дело с воодушевлением. Сначала многим, особенно городским ребятам и девчатам, труд этот показался почти пустячным — хитрое ли дело орудовать граблями? Все разбрелись по склону, и каждый стал грести как ему вздумается: один погнал валок под уклон, другой — в гору, третий — поперек склона.
— Поехали, кто в лес, кто по дрова, — хмыкнул Тихон. — Учитесь-ка!
Широкими сильными взмахами граблей Тихон покатил кучу сена под гору. Именно покатил, потому что валок пласт за пластом стал скатываться наподобие зеленой ковровой дорожки, стал расти, расти в движении, как снежный ком. Вот уже и копна готова.
— Красота! — сказала Дина. — Будем и мы так… Только силенка у нас не та, нам такую копну не накрутить.
— Можно и поменьше, — польщенный девичьей похвалой, мягко сказал Тихон. — И еще лучше это делать вдвоем. Становись-ка напротив меня по ту сторону валка. Подхватывай сено, как я… Тронулись!
Валок закрутился, словно сам собой. Душистая, шелестящая куча стала расти еще быстрее. И вот в линию с первой встала уже вторая копна, потом третья, четвертая. Легко было работать с Тихоном. Дина разгорелась от усердия, ни рук, ни ног своих не чувствовала — видела, ощущала лишь ловкие, сильные руки Тихона, которые будто не сено, а ее самое подхватывали и несли, несли, невесомую. От медового запаха разнотравья сладко кружилась голова.
А рядом проходили такую же практическую науку у своих более опытных товарищей другие девчата и ребята. У одних дело шло хорошо, у других — похуже, у третьих — вовсе с трудом. Не каждому достался в учителя такой мастер и силач, как Тихон, не каждый сразу обрел сноровку. Но как бы там ни было — копны строились в ряды одна за другой.
— Эх, раззявы! Помчались все на машине и никто не догадался пригнать пару гнедых, — досадливо сказал Тихон. — Впору бы начинать копны свозить, стог метать.
Если молодежь впопыхах забыла, что понадобятся кони, то председательница об этом помнила. Следом за машиной со студентами она послала на лошадях опытного стогометчика Трофима Егоровича Заборова, или, как его все называли в Дымелке, дядю Трофима.
Собственно, Трофима Егоровича давно и с полным основанием можно было называть не дядей, а дедом — ему стукнуло семьдесят. Но он вовсе не походил на старика. Невысокого роста, поджарый, подвижный, без бороды, с коротко подстриженными пепельными усами, он выглядел совсем бодро, хотя повидал и вынес на своем веку много такого, от чего хилого согнуло бы в дугу.
Все это студенты узнали уже потом. Теперь же, приметив дядю Трофима на скрипучей телеге, которую, труся, тащили по поселку два сытых мерина, ребята смотрели выжидательно: сюда он свернет или проедет мимо?
— Чего тянете шеи? Яснее ясного: едет дядя Трофим к нам на помощь. Лучшего стогоправа, чем он, может, на всем свете нет! — громогласно объявил Тихон.
— И обед, наверное, везет, — сказал кто-то.
Тут все обнаружили — проголодались страшно.
Дядя Трофим свернул с проселка на косогор.
— Обрадовались, небось? — подъехав, понимающе усмехнулся он. — Небось, кишка кишке кукиш кажет? То-то и оно! Ладно уж, покормлю вас, беззаботных, сальца вот прихватил копченого. Пожуйте малость до обеда. А обед скоро привезут…
Какой восторженный гул поднялся кругом! Мигом обступили телегу, стали расхватывать ломти пышного, домашней выпечки хлеба с кусками подкопченного сала. Лучшей еды и не надо было. Все клялись, что вкуснее ничего и никогда не едали. Трофим Егорович ласково поглядывал на молодежь, приговаривал добродушно:
— Сальце на сенокосе — первая еда. Заправляйтесь, заправляйтесь поплотней, работаться будет поживей.
После «заправки» дело и вправду пошло еще веселее. Проворнее замелькали грабли, быстрее вырастали новые копны. Только общее число их не увеличивалось: теперь копны увозили. У стога командовал Трофим Егорович.
— Слева подъезжай! Сам смотри, сподручнее останавливаться, где сена меньше. На угол клади, сюда подавай!
Последнее относилось уже не к копновозам, а к метальщикам. Парни большими пластами подхватывали сено на вилы, кидали под ноги дяде Трофиму. Он утаптывал его на одном углу, подправлял граблями, потом проворно переходил на другой, третий, четвертый угол. Но особенно усердно набивал середину. Со стороны посмотреть — проще простого стоять на стогу: знай указывай метальщикам да подминай под себя пласты. Но от умения стогоправа многое зависит. Уложит правильно — будет стоять стожок ровненький, аккуратный, как домик под двускатной крышей, не сползет сам собой от усадки, не опрокинется под напором ветра, не промочат его даже проливные дожди.
Первый такой стожок-домик воздвигли ребята с помощью дяди Трофима без передыху. Второй стал расти медленнее. Метальщики выдохлись, один Тихон кидал и кидал без устали. И как кидал! Вгонит двурогие деревянные вилы в середину копны, навалится всем корпусом на крепкий березовый черенок так, что тот потрескивает, нажмет на него, как на рычаг, — и вся копна уже над головой. Покачнулась чуть-чуть, обрела устойчивость и поползла на вытянутых руках вверх.
— Медведь, истинный медведь, — ворчал дядя Трофим. — Придушишь меня копной-то, завалишь с макушкой. И сам надорвешься. Подавай по-человечески!
Тихон только усмехался в ответ. Смахивал рукавом пот с лица и снова подхватывал на вилы всю копну. Парни косились на него с плохо скрытой завистью. Зато девчата смотрели с откровенным восхищением. Даже Дина, не забывшая дорожного происшествия, глядела на него с невольным уважением. Сколько же могучей силы в этом рослом, плечистом парне! И может быть, он не так уж груб, как показался сначала, может, излишняя резкость в поступках и словах — просто неумение сдержать недюжинную силу! Бывают же люди внешне грубоватые, а на самом деле добрые, хорошие. И неизвестно, почему Дине захотелось, чтобы Тихон оказался именно таким.
