Сосэки Нацумэ - ЗАТЕМ
Когда они миновали несколько кварталов, Хираока вдруг вошёл в какой-то дом. Под крышей висели пучки папоротника для защиты от жары, небольшой двор был полит водой. Хираока снял пиджак и сел в небрежной позе. Дайскэ, не ощущая особой жары, ограничился тем, что взял веер.
Разговор начался с положения дел в газете. Хираока сказал, что, несмотря на загруженность, доволен работой, и прозвучало это вполне искренне, без тени сожаления о прошлом. Дайскэ иронически заметил, что Хираока, видимо, не очень-то усердствует. Хираока с самым серьёзным видом защищался, ссылаясь на то, что в газете из-за огромной конкуренции не обойтись без особой сметливости и умения лавировать.
— В самом деле, — согласился Дайскэ, не выразив должного восторга, — бойко владеть пером теперь, видно, недостаточно.
— Я веду экономический отдел, — заявил Хираока, — но представь, сколько интереснейших фактов всплывает на поверхность! Хочешь, напишу о тайных операциях вашей фирмы?
Этот вопрос не застал Дайскэ врасплох, поскольку у него были свои наблюдения, и потому его не испугал.
— Что ж, — ответил он спокойно. — Это может оказаться интересным, но лишь при условии полной объективности с твоей стороны.
— Разумеется! Клеветой я не намерен заниматься.
— Нет, я не это имел в виду. Я хотел сказать, что если ты выступишь в печати с нападками на нашу фирму, критикуй тогда и остальные.
Хираока зло рассмеялся.
— Думаешь, мы удовлетворимся одним делом «Нитто»? — сказал он со скрытой угрозой в голосе. Дайскэ молча слушал, потягивая сакэ. Разговор в таком духе мог в любой момент оборваться. Но тут Хираока вдруг неизвестно зачем рассказал Дайскэ анекдотический случай с компанией Окура во время японо-китайской войны, видимо, связывая его с закулисными сторонами делового мира. Компании Окура надлежало поставить воинским частям в Хиросиме определённое количество голов рогатого скота. И вот сдадут они, к примеру, несколько голов, а ночью сами же их и выкрадут. А на другой день, как ни в чём не бывало, сдают тех же самых коров. Так продолжалось до тех пор, покуда армейские чиновники не спохватились и не поставили в один из дней на принятом скоте клеймо. А когда ничего не подозревавшие дельцы вновь проделали эту операцию, они были пойманы с поличным и разоблачены. Этот анекдот Дайскэ расценил как типичный образец сатиры на современное общество. Затем Хираока рассказал про Котоку Сюсуй, социалиста, весьма опасного для правительства. Возле дома Котоку день и ночь дежурят полицейские. Одно время они даже вели наблюдение из палатки, которую там специально поставили. Сюсуй выйдет из дому — полицейские следом за ним. Не дай бог выпустить его из виду — это было бы чрезвычайным происшествием. Вот он появился в Хонго, а сейчас пришёл в Канда, из пункта в пункт передают по телефону, во всём Токио переполох. Только полицейский участок Синдзюку тратит на Сюсуя не менее ста иен в месяц. Когда один из его приверженцев, допустим, торговец леденцами, прямо на улице готовит свои фигурки на продажу, полицейский в белой форме тут как тут — стоит над душой и ничего не даёт делать. Дайскэ и это сообщение не принял всерьёз.
— Тоже, по-твоему, образец современной сатиры? — с вызовом произнёс Хираока.
— Вот именно, — рассмеялся Дайскэ. Все эти вопросы мало его интересовали, а уж сегодня он меньше, чем когда-либо, был склонен обсуждать события политического порядка, впрочем, так же как и общаться с гейшами, которых Хираоке очень хотелось пригласить.
— Мне надо с тобой поговорить, — сказал наконец Дайскэ, переходя к интересующей его теме. Хираока вдруг переменился в лице, во взгляде появилась тревога. Его ответ явился полной неожиданностью для Дайскэ:
— Я сам давно собираюсь с тобой потолковать, как-то решить вопрос, но сейчас это совершенно невозможно. Повремени немного. Я же обещаю пока не публиковать в газете ничего такого, что касалось бы твоего отца или брата.
Дайскэ понял, что попал в дурацкое положение, однако ненависть вытеснила все остальные чувства.
— Ты сильно изменился, — холодно сказал Дайскэ.
— И ты тоже. Но что поделаешь! Жизнь нас к тому вынуждает. Вот я и говорю, повремени немного, — с деланным смехом ответил Хираока.
Слова Хираоки Дайскэ пропустил мимо ушей и решил высказать до конца всё то, ради чего он сюда шёл. В спешке не объяснишь, что он явился вовсе не за долгом, потому что Хираока, большой охотник во всём искать скрытый смысл, опять истолкует его слова как-нибудь не так. А это будет досадно. И Дайскэ решил перейти к главному, уже не заботясь о том, как поймёт его Хираока. Одно его смущало. Если он скажет, что ему известно, как ведёт себя Хираока дома, это может навлечь неприятности на Митиё. А не скажет, тогда окажутся бесполезными все его предупреждения и советы. Волей-неволей пришлось начать издалека.
— Ты, я смотрю, часто бываешь в таких местах, слишком хорошо тебя здесь знают.
— Кутить, как ты, я, разумеется, не могу, откуда у меня такие деньги, но изредка в компании приходится, особенно если это нужно для работы. — Хираока привычным жестом поднёс ко рту чашечку сакэ.
— Не моё это дело, только я не понимаю, как ты при этом сводишь концы с концами? — ринулся в атаку Дайскэ.
— Кое-как свожу, — очень неохотно ответил Хираока и как-то сразу сник. Дайскэ зашёл в тупик и уже не знал, что говорить дальше.
— Обычно в это время ты всегда бывал дома, — выдавил он из себя. — А вот в прошлый раз я тебя не застал, ты, наверно, задержался допоздна?
— Я прихожу по-разному, то раньше, то позже. Такая работа, что поделаешь, — уклончиво ответил Хираока, словно оправдываясь.
— Наверно, Митиё-сан скучает в одиночестве?
— Да нет, не очень. Она ведь тоже сильно изменилась, — сказал Хираока, и Дайскэ уловил в его взгляде сомнение и страх. Может случиться, что отчуждение между супругами никогда не пройдёт. И если сама природа разрубит соединяющие их узы, судьба Дайскэ решена. Он неизбежно будет сближаться с Митиё по мере того, как она будет отдаляться от Хираоки. И вдруг, будто движимый какой-то неведомой силой, Дайскэ сказал:
— Она не могла сильно измениться. Просто стала старше. Постарайся больше бывать дома, и Митиё-сан успокоится.
— Ты так думаешь? — проговорил Хираока, залпом допив своё вино.
— Думаю? — словно эхо, повторил Дайскэ. — У кого хочешь спроси, тебе скажут то же самое.
— В твоём представлении Митиё, видно, всё та же, какой ты знал её три года назад. А она очень переменилась. Да, да, очень. — Хираока осушил ещё чашечку. Дайскэ почувствовал, как учащённо забилось у него сердце, и ответил:
— Ты не прав. Она всё та же. Ничуть не переменилась.
— А что делать, если дома мне неинтересно?
— Ты не вправе так говорить.
Хираока даже глаза раскрыл от удивления. У Дайскэ перехватило дух. Однако у него ни на йоту не возникло ощущения, что пущенная им стрела попала в цель. Нынче в его речах не было, как обычно, логики, был импульс, и только. Однако он ни на минуту не сомневался в том, что желает Хираоке добра. Каждым своим словом, каждым поступком он пытался вернуть супругам их былое благополучие и таким образом вырваться из плена Митиё. Ему и в голову не приходило, что его благие намерения всего лишь хитрость, с помощью которой он пытался скрыть от Хираоки своё истинное отношение к Митиё. Как человек вполне порядочный и светский, он никогда не позволил бы себе вероломства по отношению к другу. Постепенно Дайскэ вернулся к своему обычному состоянию.
— Пойми, — сказал он, — если всё время ты где-то будешь пропадать и транжирить деньги, вы никогда не сможете жить по-человечески. И, согласись, совсем невесело будет в семье.
— Семья? — скептически воскликнул Хираока, засучивая рукава белоснежной рубашки. — Эка важность! Только холостяки, вроде тебя, придают ей серьёзное значение.
В Дайскэ шевельнулась неприязнь к Хираоке. Можешь не любить семью, если тебе угодно, хотелось сказать Дайскэ, только знай, я уведу от тебя жену. Но до такого разговора было ещё далеко. Дайскэ попробовал затронуть ещё одну струну души Хираоки.
— Помнишь, когда мы впервые встретились после твоего приезда в Токио, ты советовал мне чем-нибудь заняться и даже прочёл мораль на эту тему?
— Ага, помню. Зато ты удивил меня своей философией ничегонеделания.
Только сейчас Дайскэ пришло в голову, что он, видно, и в самом деле удивил тогда Хираоку, который в то время лихорадочно жаждал деятельности. Чего Хираока добивался? Богатства? Славы? Или же власти? А может быть, ему просто надо было найти применение своей энергии?
— Люди, такие, как я, духовно надломленные, вынуждены придерживаться подобного мнения. Никто не следует раз навсегда принятым взглядам, у каждого своя точка зрения, и годится она лишь для него одного. Так же обстоит дело и с моей философией. Для меня она приемлема, для тебя — нет. И ты не можешь, опираясь на неё, строить свою жизнь. Твои тогдашние воззрения достойны самого глубокого почитания. Ты — человек действия, я пользуюсь твоими же словами, так оставайся им навсегда.
