Валлийский рассказ (сборник) - Мэйчен Артур Ллевелин
Сейчас обезьяны видели: самец стоит на камне, вместо того чтобы взобраться на дерево; они испытывали страх перед ним и старались спрятаться каждая за свое дерево. Дождь продолжался, и обезьяны поглядывали на этого странного самца, стоявшего на камне, из-за стволов деревьев и сквозь тяжелые, густые ветви. Но вот вода поднялась, накрыла камень, и самцу пришлось волей-неволей влезть на дерево. Увидев, что он вынужден последовать их примеру, обезьяны почувствовали облегчение, снова приблизились к нему, и он опять влился в стаю. Так они и сидели, каждая на своем дереве, безмолвные и неподвижные, словно изваяния, прислушивались к шуму дождя и не подавали признаков жизни, разве что моргали, когда случайная капля падала кому-нибудь на голову.
Листва, упругая и не сгибавшаяся под проливным дождем, была надежным укрытием для стаи; сквозь нее капли просачивались редко, но в прогалах между деревьями дождь лил на землю сплошным потоком. Листья долго противостояли этому натиску, но в них накапливалась вода, и потом, несмотря на всю свою упругость, они поддались и начали гнуться, так что вода то и дело окатывала укрывшихся под ними обезьян. Осталось выбирать между деревом и открытым пространством; на дереве — потоки воды, на земле — проливной дождь. Постепенно листья поникли, словно крылья гигантской птицы, повернулись на черешках и безжизненно повисли, дождь низвергался с них; деревья перестали служить укрытием, и обезьяны сгрудились там, где ветви были погуще.
Отчаявшиеся и беспомощные, обезьяны забыли о странном самце, но вот одна из них случайно глянула в его сторону и увидела, что он хватает ветви руками, стряхивает с листьев воду, сплетает из них замысловатую крышу над головой, достаточно прочную, чтобы защитить его от дождя. Увидели это и другие обезьяны, их удивленные возгласы привлекли внимание остальных, и теперь вся стая в изумлении следила за самцом, прижимаясь к стволам деревьев, стараясь не пропустить ни одного его движения, когда он сплетал ветки, пока самец не решил отдохнуть и поглазеть на бесконечные потоки дождя. Обезьяны начали злиться, их руки подергивались от желания разорвать его на части; так бы оно и вышло, осмелься они к нему приблизиться; одни скрежетали зубами, другие были так ошеломлены, что покинули насиженные места; ветки, уже отяжелевшие от воды, прогнулись под их тяжестью и окатили водой с головы до ног, заставив вернуться назад.
Они все сидели, прижимаясь к стволам деревьев, а капли дождя продолжали скатываться с листьев и исчезать в озере. Не было слышно ни хруста, ни крика — ничего, кроме монотонного шелеста дождя; временами с деревьев срывались в озеро звонкие капли, отзвуки их медленно таяли в тишине леса. Вдруг монотонность дождя была нарушена: огромная птица, попытавшаяся укрыться от ливня неподалеку, шумно захлопала крыльями, когда на нее обрушилась вода с веток. Пыль превратилась в грязь; по ней прошмыгнула гадюка и уплыла в озеро — отмыться. Вся стая, даже странный самец, была печальна и испугана, она следила, как безостановочно с неба низвергаются потоки дождя, как поднимается вода в озере; крупных птиц и змей тоже потревожил дождь.
Тут до стаи долетел какой-то посторонний звук; странная обезьяна начала принюхиваться и оглядываться по сторонам, другие последовали ее примеру: они забеспокоились, шумно втягивая воздух ноздрями. Обезьяны учуяли тяжелое зловоние, и их снова охватил страх. Глаза их широко раскрылись и налились кровью; встревоженные, они ощетинились и принялись высматривать новое убежище. Рожденные ходить по земле, на деревьях они чувствовали себя непривычно и взбирались на них лишь в исключительных случаях.
По лесу в поисках добычи бродило чудовище; ноги его увязали в глубокой грязи болота, исторгавшего тошнотворное зловоние; по мере того как чудовище, тяжко ступая, передвигалось по болоту, вонь волна за волной расплывалась во все стороны. Обезьяны настороженно принюхивались, подражая странному самцу; тяжелая поступь чудовища вызывала у них дрожь. Они стали спускаться с деревьев, позабыв о дожде, но там, внизу, плескалось озеро, и они вернулись назад, к укрытиям на деревьях. Разъярись чудовище и начни — как это бывало не раз в прошлом — раскачивать деревья и вырывать их с корнем, мало кто из стаи, нашедшей убежище на деревьях, смог бы удержаться на ветках и вообще уцелеть. В любое другое время можно было бы спастись, но сейчас низина превратилась в озеро, и даже не залитая водой почва стала трясиной, намного опасней самого озера.
Промокшие и унылые, обезьяны в страхе поглядывали друг на друга; у них едва хватало сил, чтобы держаться за скользкие ветви. Они заметили, что странный самец вдруг встал, отряхнулся, посмотрел на них, а затем, рискуя сорваться, прыгнул на соседнее дерево, от толчка с ветвей хлынул поток воды. Обезьяны из стаи опасались следовать его примеру, пока не увидели, как странный самец снова прыгнул; он несколько раз перескочил с дерева на дерево, и ничего страшного с ним не случилось; тогда обезьяны набрались храбрости и двинулись за ним. Это был единственный путь к спасению, поскольку спуститься в воду они не решались. Самец перепрыгивал с дерева на дерево, и вся стая следовала за ним. Рев чудовища потряс лес; обезьяны в страхе прильнули к ветвям. Одна из них все же сорвалась и исчезла под водой, на поверхности потом показались голова и руки: она безуспешно пыталась ухватиткя за ствол дерева; самец перескочил на ветку, нависшую над ней, с силой наклонил ее, тонувшая обезьяна смогла ухватиться за нее и снова взобралась наверх, а другие в растерянности лишь поглядывали то на странного самца, то друг на друга. Глаза их блестели — следовательно, они полагались на странного самца, как всегда в тех случаях, когда надо было кого-нибудь спасти.
После каждого прыжка с деревьев обрушивалась вода, воздух оглашался душераздирающим ревом чудовища, и казалось, весь лес в ужасе содрогался; шум падающей воды выдавал местонахождение стаи, и чудовище подбиралось все ближе к ней, зловоние усиливалось, и звук хлюпающих шагов становился все громче. Самец безостановочно продвигался вперед от дерева к дереву, придерживаясь избранного направления; он счастливо избегал опасности, и стая следовала за ним, не обращая внимания на потоки воды и скользкие ветки,— так жаждали они спастись.
Вскоре они достигли открытого места, невдалеке над луговиной круто вздымалась скала; с последнего дерева самец спрыгнул прямо на нее. Стая последовала за ним вверх по каменистому выступу и взобралась на высокую скалу; перебираясь с выступа на выступ через многочисленные ручейки, она быстро исчезла в пещере. Там они принялись отряхиваться, поглядывая то на странного самца, который стал их предводителем, то друг на друга; при этом на их лицах появлялось некое подобие улыбки. Они сгрудились у входа в пещеру, следя за тяжелым монотонным дождем; ничто не нарушало его монотонности, лишь время от времени со скалы срывался камень и прыгал вниз, с уступа на уступ, пока не исчезал в воде, разлившейся внизу и затопившей все пространство от скалы до леса и далее — словно море. Обезьяны расположились у входа в пещеру, они прислушивались к каждому шороху и угрюмо молчали.
Со временем дождь прекратился, ветер стих и воцарилась пронзительная тишина. В ней снова послышалось хлюпанье ног чудовища по воде; воздух наполнился тяжелым зловонием. Обезьяны сбились в кучу и застыли, прислушиваясь к малейшему движению чудовища; а оно, наполовину погрузившись в воду, обнюхивало подножие скалы и никак не могло определить, куда они скрылись.
Небо очистилось; солнце клонилось к горизонту. Закат сверкал яркими красками, от него светились даже клочья облаков.
Обезьяны безучастно поглядывали на небо, по-прежнему неподвижные, как и во время дождя. Лишь странный самец смотрел на игру заката широко открытыми глазами, весь уйдя в его созерцание, беспокойно ерзая, а другие при малейшем его движении, хотя двигался он совершенно беззвучно, враждебно косились в его сторону. Неведомое раньше очарование красок заката, которые играли перед его взором, заставило странного самца забыть про хмурых, охваченных страхом сородичей, наблюдавших за чудовищем; оно топталось у подножия скалы и обнюхивало землю.
