Пелам Вудхаус - Бить будет Катберт; Сердце обалдуя; Лорд Эмсворт и другие
– Я люблю Эдди Дентона!
– Этого я и боялся. Когда появились первые симптомы?
– Для меня это было как гром с ясного неба. Вчера вечером мы гуляли в саду, он рассказывал, как его укусил ядовитый зонго, и внезапно у меня перед глазами поплыло. Очнулась я у Эдди в объятиях. Он прижимался щекой к моей щеке и булькал.
– Булькал?
– Так я сперва подумала. Впрочем, Эдди меня успокоил. Просто он говорил на одном из малоизвестных диалектов Восточной Уганды, на который всегда переходит в минуты сильного волнения. Вскоре он настолько оправился, что смог перевести свои слова на английский, и так я узнала, что Эдди меня любит. Он поцеловал меня. Я поцеловала его. Мы поцеловались.
– И где все это время был Мортимер?
– В доме, составлял каталог своей коллекции ваз.
Признаюсь, в этот миг мне захотелось бросить Мортимера на произвол судьбы. Человек, который сидит дома и составляет каталог ваз, покуда его невеста гуляет при луне с путешественниками, достоин своей участи. Тем не менее я поборол минутную слабость.
– Вы ему сказали?
– Разумеется, нет.
– Вы считаете, ему будет неинтересно?
– Как я могу ему сказать? У него разобьется сердце. Я нежно люблю Мортимера. Эдди – тоже. Мы оба скорее умрем, чем причиним ему боль. Эдди – воплощение чести. Он, как и я, считает, что Мортимер не должен ни о чем знать.
– Так вы не собираетесь разорвать помолвку?
– Я не могу. Эдди со мной согласен. Если ничего не удастся изменить, он готов сказать мне «прости», уехать далеко-далеко в пустыню и там искать забвения в тишине, нарушаемой лишь воем бродячих йонго.
– Вы сказали «если ничего не удастся изменить». Что вы имели в виду?
– Я думала, может, вы что-нибудь посоветуете. Что, если бы Мортимер решил сам разорвать помолвку?
– Ерунда! Он в вас души не чает.
– Боюсь, что так. На днях я уронила одну из его лучших ваз, а он только улыбнулся и сказал: «Пустяки».
– Я приведу вам лучшее доказательство. Сегодня утром Мортимер пришел ко мне и попросил тайно дать ему несколько уроков гольфа.
– Но он же терпеть не может гольф!
– Именно так. Но хочет научиться ради вас.
– А почему тайно?
– Чтобы сделать вам сюрприз к дню рождения. Вот как он вас любит!
– Я его недостойна! – прошептала Бетти.
У меня родилась мысль.
– А что, если мы его в этом убедим?
– Не понимаю.
– Например, можно было бы уверить его, что вы – беспробудная…
Бетти покачала головой.
– Он знает.
– Что?
– Я сказала ему, что ужасно долго сплю по утрам.
– Я хотел сказать «беспробудная пьяница».
– Ни за что на свете не буду притворяться пьяницей.
– Морфинистка? – предложил я.
– Терпеть не могу лекарств!
– Знаю! – воскликнул я. – Клептоманка!
– Это еще кто?
– Клептоманы – это те, кто ворует.
– Ужасно!
– Ничего подобного. Вполне милая слабость для светской женщины. Вы сами не знаете, как это получается.
– Но как же я узнаю, если не знаю?
– Простите?
– Как я могу сказать Мортимеру про то, чего сама за собой не знаю?
– А вы и не говорите. Скажу я. Завтра сообщу, что вы заходили ко мне, украли мои часы и… – я обвел взглядом комнату, – серебряную спичечницу.
– Я бы предпочла вон ту бонбоньерку.
– Вы не получите ни спичечницы, ни бонбоньерки. Я просто скажу, что вы их украли. И что дальше?
– Мортимер ударит вас айроном.
– Ничего подобного. Я старик. Меня защищают мои седины. Он потребует, чтобы я повторил эти слова при вас, а вы их опровергли.
– А потом?
– Вы сознаетесь в краже и освободите его отданного слова.
Она некоторое время сидела молча. Я видел, что мои слова произвели на нее глубокое впечатление.
– Думаю, идея замечательная. Спасибо огромное. – Бетти встала и пошла к двери. – Я знала, вы придумаете что-нибудь замечательное. – Она замялась и добавила с надеждой: – Может быть, для большего правдоподобия мне все-таки захватить бонбоньерку?
– Это только все испортит, – твердо отвечал я, убирая бонбоньерку и запирая ее в стол.
Некоторое время Бетти молчала, разглядывая ковер. За него я не опасался – он был прибит гвоздями.
– Что ж, до свидания, – сказала Бетти.
– Оревуар, – отвечал я. – Мы встречаемся с Мортимером завтра в половине седьмого. Ждите нас у себя часам так к восьми.
Мортимер явился минута в минуту. Когда я подошел к десятой лунке, он уже меня ждал. Мы обменялись короткими приветствиями, я вручил ему драйвер, объяснил, как надо держать клюшку, как замахиваться, и велел приступать к делу.
– С виду игра простая, – сказал Мортимер, принимая стойку. – Вы уверены, что это честно: класть мяч на такую высокую горку песка?
– Вполне честно.
– Я хочу сказать, не надо мне поблажек, как новичку.
– Первый удар всегда делают с ти, – заверил я.
– Ну ладно, раз вы так говорите. Но мне кажется, это неспортивно. Куда бить?
– Прямо.
– А это не опасно? Что, если я разобью окно вон в том доме?
Он указал на прелестный домик в пятистах ярдах по фервею.
– Если так, – отвечал я, – владелец выбежит в пижаме и предложит вам на выбор сигару или орешков.
Мортимер, кажется, успокоился и устремил взгляд на мяч. Потом вновь обернулся ко мне.
– Я не должен чего-то сказать перед началом? – спросил он. – «Разойдись!» или что-то в таком роде?
– Можете сказать: «Эй, впереди!», если так вам будет легче. Но в этом нет надобности.
– Если уж я учусь этой дурацкой игре, – твердо сказал Мортимер, – я буду играть по всем правилам. Эй, впереди!
Я с любопытством наблюдал за ним. Всякий раз, вкладывая клюшку в руки новичка, я чувствую себя скульптором перед шматом бесформенной глины. Меня охватывает восторг творца. «Вот, – говорю я себе, – полуосмысленное существо, в чью бездушную оболочку я вдохнул жизнь. За мгновение до того он был сгустком материи. С этого мига он будет гольфистом».
Покуда я предавался размышлениям, Мортимер ударил. Клюшка со свистом рассекла воздух и скользнула по мячу, отбросив его примерно на шесть дюймов в сторону.
– Проклятие! – вскричал Мортимер, выпрямляясь.
Я одобрительно кивнул. Удар был не такой, чтобы занести его в анналы гольфа, но суть дела Мортимер уловил.
– Что произошло?
Я вкратце объяснил:
– Вы плохо подошли к мячу, плохо держали клюшку, во время удара повернули голову и качнули корпусом, забыли о работе кистей и сделали слишком резкий замах, неправильно опустили клюшку и потеряли равновесие, а при завершении удара не повернулись на левой пятке и согнули правое колено.
Секунду Мортимер молчал.
– В этом времяпрепровождении есть что-то такое, – проговорил он, – незаметное стороннему наблюдателю.
Я замечал – да и другие, наверное, тоже, – что в развитии каждого человека есть определенный миг, когда можно сказать: он пересек черту, некий Рубикон, отделяющий гольфиста от негольфиста. Этот миг наступает после первого хорошего драйва. За те девяносто минут, что я знакомил Мортимера с азами игры, он выполнил все известные науке драйвы, но хороший – только перед самым уходом.
За секунду до того он с отвращением разглядывал волдыри на ладонях.
– Бессмысленно! Я никогда не научусь этой кошмарной игре! Да и не хочу! Занятие для чокнутых! Какой в нем смысл? Лупить палкой по паршивому мячику! Если захочу размяться, возьму трость и буду греметь ею по перилам – и то больше проку! Ладно, пошли. Незачем убивать здесь все утро.
– Еще разок ударьте, и пойдем.
– Ладно. Как хотите. Все равно без толку.
Он положил мяч на ти, нехотя принял стойку и небрежно ударил. Чпок! Мяч стрелой пролетел сотню ярдов, описал изящную дугу еще ярдов на семьдесят, ударился о дерн, покатился и замер недалеко от грина.
– Отлично! – вскричал я.
Мортимер был ошеломлен.
– Как это получилось? – спросил он.
Я объяснил в самых простых словах:
– Вы хорошо подошли к мячу, хорошо держали клюшку, во время удара не повернули голову и не качнули корпусом, смотрели на мяч, помнили про кисти, замахивались не слишком резко, правильно опустили клюшку, сохранили равновесие, а при завершении удара повернулись на левой пятке и не согнули правое колено.
– Ясно, – сказал Мортимер. – Да, я чувствовал, что бить надо именно так.
– Теперь идемте домой.
– Погодите минутку. Хочу закрепить, пока еще свежо в памяти. Значит, я стоял вот так… или вот так?., нет, скорее вот так. – Он обернулся ко мне, сияя улыбкой. – Как же все-таки здорово, что я решил заняться гольфом! И что за ерунду пишут юмористы – будто все постоянно мажут по мячу и с досады ломают клюшки! Нужна лишь чуточка аккуратности. А какая мировая игра! Лучше и быть не может! Как вы думаете, Бетти уже встала? Надо ей показать этот мой драйв. Идеальный замах, в который вложена каждая унция веса, безупречно слаженная работа всех мышц. Я не хотел ей ничего говорить, пока не научусь, но теперь-то я точно научился. Идемте, вытащим ее из дома.
