Грэм Грин - Тайный агент
Мистер К. нашел очки и уселся удобнее. В нем почти не осталось страха. Лицо его выражало какую-то победоносную хитрость. Он не скрывал удовлетворения:
— Я так и думал, что вы благоразумный человек.
— Рассказывайте все.
— Если вы хотите получить свою долю, — пояснил мистер К., — это у вас не выйдет. Даже если бы я захотел...
— Вы ведь не настолько глупы, чтобы предавать в кредит?
— Зато они слишком умны, чтобы предлагать деньги такому человеку, как я.
Д. был сбит с толку. Он сказал, не веря:
— Вы хотите сказать — вы ничего за это не получили?
— Я получил пока что письменное обязательство, подписанное Л.
— Никогда не думал, что вы так непрактичны. Если вам достаточно обещаний, вы могли их получить от нас в таком же количестве.
— Это не обещания. Это приказ о моем назначении, подписанный ректором. Ведь Л. теперь ректор. Это произошло уже после вашего отъезда.
Голос К. звучал уже совершенно непринужденно.
— Ректор чего?
— Университета, разумеется. А я назначен профессором. Мне дали факультет, и я могу снова вернуться домой.
Д. не удержался от смеха, но в смехе звучало отвращение. Вот она, цивилизация победителей, наука будущего... Он прикинул вслух:
— Стало быть, если я убью вас, то на моей совести будет уже профессор К....
Ему представилось на миг отвратительное сборище поэтов, музыкантов, ученых, художников — все в очках со стальной оправой на покрасневших глазках: предатели с куриными мозгами лакеев, остатки старой поношенной цивилизации, преподающие молодежи полезные уроки соглашательства и покорности. Он вытащил пистолет и сказал:
— Интересно, кого они назначат на ваше место. — Но он знал, что у них найдется тысяча таких же.
— Не играйте с оружием. Это опасно.
Д. сказал:
— Если бы вы сейчас были на родине, вас бы судил и расстрелял военный трибунал. Почему же вы здесь надеетесь избежать этого?
— Вы шутите. — Мистер К. силился улыбнуться.
Д. вынул обойму: в ней было два патрона. В ужасе мистер К. затараторил:
— Вы же обещали, что, если я не повинен в смерти девочки, вы сохраните мне жизнь.
— Ну и что? — Он снова вставил обойму.
— Я не убивал ее. Я только позвонил Мари...
— Мари? А, да, управляющая гостиницей. Продолжайте.
— Мне так велел Л. Он позвонил из посольства и сказал: «Просто передайте ей — сделать все, что возможно».
— И вы не догадывались, что он имел в виду?
— Не совсем. Как я мог догадаться? Я лишь знал, что у нее был какой-то план... сделать так, чтобы вас выслали. Она и не собиралась доводить дело до убийства. Только когда полиция прочла дневник... все пошло как по маслу. Она писала, что вы обещали ее забрать.
— Ах, вы и это знаете.
— Мари рассказала мне... потом. Для нее все это было прямо находкой. Она собиралась инсценировать ограбление. К тому же девчонка, вы понимаете, была довольно наглой. Мари думала лишь припугнуть ее, но затем вышла из себя. Вы же знаете, у нее ужасный характер, она не умеет сдерживаться. Совершенно не умеет. — Он снова попытался изобразить улыбку, чтобы посмотреть, как прореагирует Д. — Всего лишь одна девчонка, — трещал К., — одна из тысяч. На родине они погибают ежедневно. Война! — Что-то в выражении лица Д. заставило его чересчур поспешно добавить: — Так говорила Мари.
— А вы что ответили?
— Я, конечно, был против этого.
— Против — до того, как это случилось?
— Да. То есть нет, я хотел сказать... после... Когда я потом увидел ее.
Д. сказал:
— Все ложь. Вы были в курсе дела от начала до конца.
— Клянусь. Я не был у окна...
— Вот в это я верю. У вас бы нервы не выдержали. Это вы предоставили ей.
— Да, это она... Только она...
— Я не убиваю женщин — из суеверия. Но ей придется несладко, будьте уверены, когда вас найдут мертвым. Она будет теряться в догадках... Прислушиваться к звукам... Кроме того, у меня только два патрона. И я не знаю, как достать еще. — Он взвел курок.
— Но ведь мы же в Англии! — Маленький человечек с посеревшим лицом заклинал его, будто пытался убедить самого себя. Он вскочил на ноги. С диванной полки упала книга. Она раскрылась на каких-то религиозных стихах со словом «Бог» с заглавной буквы.
«Ведь мы же в Англии!» Конечно. В этой комнате все было так по-английски. И диван, и корзина для бумаг, сделанная из старых цветных литографий, и географическая карта в рамке на стене, и подушечки. Чужая обстановка тяготила Д., хотелось поскорее все кончить. Он яростно сказал:
— Отойдите от дивана!
Мистер К., дрожа, сделал шаг. Он еще надеялся:
— Вы разрешите мне уйти?
Годы научной работы могут сделать из человека хорошего судью, но не палача.
— Почему не Л.? — умоляюще подсказал К.
— О, когда-нибудь я разделаюсь и с Л. Но уже совсем по другому счету.
Разница между ними была очевидной: нельзя испытывать к музейному экспонату ту же ненависть, что к живому человеку.
Мистер К. простер над головой выпачканные в чернилах руки.
— Вы не стали бы винить меня, если бы знали. Я прожил такую жизнь. О рабстве написано столько книг. — Он заплакал. — Вам жалко эту девчонку, а вот я... меня... — Он не мог продолжать.
— Идите в ту дверь, — сказал Д. В ванной не было окон. Рука, державшая пистолет, дрожала в предчувствии надвигавшегося кошмара. Они загнали его в угол, теперь настала его очередь... И опять проклятый страх, страх перед чужой болью, страх за жизнь других, за их страдания. Он был обречен на сочувствие... Он скомандовал: — Быстрее!
Мистер К., спотыкаясь, попятился в ванную. Д. напряженно старался придумать какую-нибудь последнюю шутку, вроде «простите, у нас нет кладбищенской стены», но так и не нашелся: шутить можно лишь по поводу собственной смерти. Смерть других — слишком серьезное дело. Мистер К. сказал:
— Она не пережила того, что я... за пятьдесят лет... А я... мне осталось жить всего шесть месяцев... так говорят врачи... надежды никакой.
Д. старался не слушать и уж ни в коем случае не понимать. Он ни на секунду не отводил пистолет, который с отвращением держал в руке.
— Когда остается полгода жизни, разве нельзя позволить себе немножко комфорта?.. — Очки сорвались с его носа и разбились. Слово «комфорт» он произнес всхлипывая. — Я всегда мечтал когда-нибудь... университет. — Теперь он уже топтался в ванной, слепо уставясь туда, где, ему казалось, стоял Д. — Врач так и сказал: через шесть месяцев. — Он тявкнул от боли, как собака. — Бона матина, бона матина. Умереть учителем энтернационо. Холодно... Они здесь никогда не включают отопление... — Он словно бредил — говорил первое, что приходило в голову. Казалось, им движет ощущение, что, пока он говорит, он в безопасности. И все слова, которые рождались в его измученном, пропитанном злобой и горечью сознании, рассказывали о ничтожных курсах, классе-конурке с холодным радиатором и картиной на стене «ун фамиль жентильбоно». — Старичок бродит вокруг на своих резиновых подошвах... Мне будет больно... извиняться даже приходится на энтернационо... иначе штраф... ни одной сигареты за неделю...
С каждым словом он оживал, а приговоренный не должен оживать. Он должен умереть задолго до того, как судья произнесет приговор.
— Замолчите, — сказал Д.
Голова мистера К. повернулась, как у гуся. Подслеповатые глаза снова подвели его. Он смотрел не в ту сторону.
— Можете ли вы обвинять меня? — сказал он. — Последние шесть месяцев на родине... профессор...
Д. закрыл глаза и нажал на спуск. Грохот и отдача пистолета ошеломили его. Звякнуло разбитое стекло, и где-то зазвонил звонок.
Он открыл глаза: промахнулся. Безусловно промахнулся. Зеркало над раковиной в футе от птичьей головки К. было разбито. Мистер К. стоял на ногах, мигая с недоумевающим видом. Кто-то стучал в дверь. Оставался последний патрон.
Д. сказал:
— Не двигайтесь. Молчите. Второй раз я не промахнусь, — и закрыл дверь. Он стоял у дивана, прислушиваясь к стуку с улицы. Если это полиция, на что ему употребить оставшийся патрон? Пауза показалась ему вечностью. На диване лежала раскрытая маленькая книжица:
Бог в солнечном свете,
Где птицы парят невесомо.
Бог в свете свечей
Ожидает вас дома...
Дурацкий стишок запечатлелся в его мозгу, как оттиск печати на воске. Он не верил в бога, у него не было дома. Стишок напоминал заклинание дикарей, которое производит впечатление даже на цивилизованного человека. Снова стук, и еще раз стук, звонок. Может, это кто-нибудь из знакомых хозяйки? Или она сама? Нет, у нее, наверное, ключ. Скорее — полиция.
Он подошел к двери, крепко сжимая пистолет. Он забыл о нем, как забыл раньше о бритве. С решимостью обреченного он открыл дверь.
Это была Роз.
Он медленно выговорил:
— Конечно. Я забыл. Я ведь дал вам адрес? — Он посмотрел мимо нее, как будто ожидая увидеть за спиной полицию или Форбса.
Она сказала:
— Я пришла рассказать вам то, что узнала от Форбса.
