Жорис-Карл Гюисманс - Без дна
Дюрталь все крепче сжимал руки госпожи Шантелув, подступая к ней все ближе. Подернутый туманной поволокой взор, так пленивший его, выражал печаль, почти боль. Ее бледное, чувственно-меланхоличное лицо нервно передернулось, но она решительным движением высвободила свои руки.
— Давайте сядем и поговорим о чем-нибудь другом! У вас милая квартира! А что это за святой? — спросила она, разглядывая картину над камином, на которой рядом с кардинальской шапочкой и кувшином молился коленопреклоненный монах.
— Не знаю.
— Поищу для вас в житиях святых. Кардинала, который отказывается от своей мантии и поселяется в лачуге, будет нетрудно отыскать. По-моему, так поступил святой Петр Дамиани,{42} впрочем, я не уверена. У меня никудышная память, подскажите же мне.
— Но я не знаю!
Она подошла и положила руку на плечо Дюрталя.
— Признайтесь, я вас рассердила, вы обиделись?
— Еще бы! Я сгораю от желания, неделю мечтаю о нашей встрече, и вот вы являетесь сюда и сообщаете, что между нами все кончено и что вы меня не любите…
Госпожа Шантелув ласково улыбнулась:
— Разве я пришла бы к вам, если бы не любила! Но поймите, действительность губит мечту, и лучше не давать повода для тягостных сожалений. Мы уже не дети. Отпустите, не сжимайте так! — Бледная как полотно, она вырывалась из его рук. — Клянусь, если не отпустите, я уйду, и вы меня больше не увидите.
Голос странной гостьи звучал теперь резко и глухо. Дюрталь отпустил ее.
— Сядьте, пожалуйста, за стол, сделайте это для меня. — И, слегка притопнув ногой, она печально вздохнула: — Выходит, женщине нельзя стать мужчине просто подругой. А славно было бы посещать вас, не опасаясь дурных мыслей. — Потом, помолчав, мечтательно добавила: — Видеться просто так и, если не можешь говорить о чем-то возвышенном, молчать. Как хорошо молчать! — Она вдруг спохватилась: — Сколько уже времени! Мне пора!
— Как! Вы не оставите мне никакой надежды! — вскричал он, целуя ее руки в перчатках. — Скажите, вы придете еще?
Гостья не ответила, лишь слегка покачала головой, но Дюрталь не отступал, и она сказала:
— Обещайте, что ни о чем не будете меня просить, что станете вести себя благоразумно, и послезавтра в девять вечера я навещу вас.
Дюрталь пообещал все, что она хотела. Он поднял голову, и его губы коснулись ее напрягшейся груди. Госпожа Шантелув высвободила свои руки, потом вцепилась в Дюрталя и, сжав зубы, подставила шею для поцелуя.
Потом устремилась вон.
— Надо же! — вырвалось у Дюрталя, когда дверь захлопнулась.
Он был и доволен, и раздосадован.
Доволен, потому что находил ее загадочной, переменчивой, соблазнительной. Оставшись один, Дюрталь воссоздал в памяти образ госпожи Шантелув в черном платье, меховом пальто, пышный воротник которого щекотал ему щеку, когда он целовал ее в шею. Она не носила драгоценностей, лишь в ушах сверкали синие искры сапфиров. И эта темно-зеленая, довольно необычная шляпа, отороченная мехом выдры, — на ее белокурых волосах она выглядела еще более странно. Рыжие длинные замшевые перчатки источали, как и вуаль, своеобразный запах, в котором к более сильным ароматам, казалось, примешивался слабый аромат корицы, — нежный и приглушенный запах, который хранили еще ее руки, когда Дюрталь подносил их к губам. Он ясно видел ее туманно-серые загадочные глаза и вспыхивавшие в них внезапно огоньки, видел влажные острые зубы и до крови прикушенную губу.
«Послезавтра я эти глаза и губы покрою поцелуями», — думал Дюрталь.
Но сквозило и недовольство — и собой, и ею. Он корил себя за то, что был угрюм, скован, холоден. Ему следовало вести себя более пылко, держаться свободнее. Но она сама виновата — так его ошарашила. Стишком бросалось в глаза вопиющее несоответствие между женщиной, столь страстно взывавшей к нему в своих письмах, и другой, такой холодной, надменной и расчетливой.
«Что ни говори, а женщины — удивительные существа. Вот так, запросто, прийти к мужчине, которому посылала пламенные письма, — что может быть труднее? У меня дурацкий вид, я смущен, не знаю, что сказать, а она через мгновение уже ведет себя непринужденно, словно у себя дома или на светском приеме. Никакой стесненности, непринужденные движения, ничего не значащие слова и такие многозначительные глаза! По-видимому, она не очень сговорчива, — сказал себе Дюрталь, вспомнив ее сухой тон, когда она вырывалась из его рук. — И все же она добра!» Он судил скорее не по словам, а по некоторым нежным интонациям, печальным и ласковым взглядам.
— Послезавтра будем осмотрительны, — заключил он, обращаясь к коту, который никогда не видел здесь женщин и при появлении госпожи Шантелув забился под кровать. Теперь, приблизившись чуть ли не ползком, он обнюхивал кресло, на котором сидела гостья.
«Ловкая женщина эта Гиацинта, она не захотела свидания в уличном кафе. И предупредила мое желание отвести ее в отдельный кабинет или гостиницу. Заподозрив, что я не собираюсь звать ее к себе, не желаю вводить в свой дом, она объявилась сама. Если посмотреть на вещи хладнокровно, вся начальная сцена — сплошное притворство. Если она не искала связи, зачем было приходить? Но Гиацинта предпочла, чтобы ее упрашивали. Все женщины таковы. Я остался в дураках, своим приходом она расстроила все мои планы. И чем все кончилось? Разве от этого она стала менее желанной? — подумал Дюрталь, довольный тем, что может отбросить неприятные мысли и снова вернуться к ее образу, хранившемуся у него в душе. — Надеюсь, послезавтра все будет не таким уж пошлым». Он снова видел обманчиво печальное выражение подернутых дымкой глаз и мысленно раздевал ее, высвобождая из мехов и узкой юбки бледное худощавое и гибкое тело. У нее нет детей, значит, она свежа даже в тридцать лет.
О, это пьянящее дыхание юности! Отражение в зеркале удивило Дюрталя — усталые глаза светились, лицо, казалось, помолодело, морщины разгладились, усы распушились, волосы словно почернели. «Хорошо, что я недавно побрился», — пришло ему в голову. Но пока он в раздумье глядел в зеркало — занятие для него непривычное, — его лицо постепенно обмякло, глаза потухли, плечи поникли… На его сосредоточенное лицо словно легла тень.
«Нет, в обольстители я не гожусь, — решил Дюрталь. — Но что тогда ей от меня нужно? Ведь этой женщине ничего не стоит подобрать себе в любовники кого угодно! Однако я совсем потерял голову, оставим это. И все же способности рассуждать трезво я не утратил, значит, моя любовь продиктованна разумом, а не сердцем. И это важно. В таких случаях любовная связь длится недолго. Я почти уверен, что сумею выпутаться, не натворив особых глупостей».
ГЛАВА IX
На следующий день Дюрталь проснулся, как и заснул накануне, с мыслями о госпоже Шантелув и принялся снова перебирать в памяти вчерашнюю сцену, строить догадки, анализировать причины. В который уже раз он задавался вопросом: «Почему во время моих визитов в их дом, она даже ни разу не попыталась дать мне понять, что я ей нравлюсь? Ни единого взгляда, ни единого слова, чтобы подбодрить меня. Собственно, зачем писать, если можно без особого труда пригласить меня на обед или устроить все так, чтобы остаться наедине — у нее либо где-нибудь на нейтральной территории?
Ответ ясен: госпожа Шантелув не любит банальностей, хочет, чтобы все вышло необычно. Она наверняка искушена в любовных интригах. Эта женщина понимает, что неизвестность смущает человеческий ум и что душа распаляется в пустоте, вот она и воспламенила мой дух, разоружила меня, прежде чем начала атаку уже под своим настоящим именем.
Если мои предположения верны, то нельзя не признать ее незаурядную хитрость. Хотя на поверку она может оказаться всего лишь не в меру экзальтированной, романтически настроенной особой, а то и просто комедианткой. Ей доставляет удовольствие придумывать себе разные приключения, сочетая пресные блюда домашней кухни с острыми приправами рискованного адюльтера.
А ее муж, Шантелув? Наверняка он следил за женой. Из-за ее неосторожности следить за ней проще простого. А как, собственно, ей удастся вырваться из дома в девять вечера? Казалось бы, легче отправиться к любовнику в первой половине дня под предлогом распродажи или визита к врачу».
И этот вопрос остался без ответа, но постепенно Дюрталю надоело ломать голову. Навязчивая мысль о госпоже Шантелув повергала его в такое состояние, какое он испытывал, когда неистово желал незнакомку, рисуя себе ее портрет по письмам.
Незнакомка теперь исчезла. Дюрталь даже не помнил ее лица. Госпожа Шантелув, не смешиваясь теперь ни с кем другим, не заимствуя ничьих черт, полностью завладела его сознанием и распаляла мозг и чувства. Дюрталь безумно ее желал, с лихорадочным нетерпением ожидая обещанного послезавтра. «А если она не придет?» — внезапно подумал он, и при мысли, что Гиацинта не сможет вырваться из дома или захочет поломаться, возбудить его еще сильнее, у него по спине пробежал холодок.
