Вирджиния Вулф - Годы
— А потом? — спросила Мэгги, глядя на стол.
— Ты скажешь: «Здесь удобно ходить в театры».
— А потом?
— А потом она скажет задумчиво, улыбаясь, склонив голову набок: «Вы часто ходите в театр, Мэгги?»
— Нет, — сказала Мэгги. — У Розы рыжие волосы.
— Рыжие?! — воскликнула Сара. — Я думала, седые — тонкая прядь, выбившаяся из-под черного чепца…
— Нет, — сказала Мэгги. — У нее пышные рыжие волосы.
— Рыжие волосы, рыжая Роза! — воскликнула Сара. Она повернулась на носке. — Роза — сердца огонь, Роза — пламя души, Роза — скорбь мировая, рыжая, красная Роза!
Внизу хлопнула дверь. Они услышали поднимающиеся по лестнице шаги.
— Вот и она, — сказала Мэгги.
Шаги остановились. Они услышали голос: «Еще выше? На самый верх? Спасибо». Шаги опять стали подниматься.
— Какая жуткая пытка, — начала Сара, ломая пальцы и прижимаясь к сестре, — эта жизнь!
— Хватит глупостей, — сказала Мэтти, оттолкнув ее в тот момент, когда открылась дверь комната.
Вошла Роза.
— Мы не виделись сто лет, — сказала она, пожимая руки сестрам.
Она сама не знала, что заставило ее прийти. Все оказалось против ее ожидания. Комната была довольно явно отмечена бедностью, ковра не хватало на весь пол. В углу стояла швейная машинка, и Мэгги выглядела не так, как в магазине. Однако Роза заметила темно-красное кресло с позолотой, — это принесло ей облегчение.
— Оно стояло в передней, правда? — спросила она, ставя на кресло свою сумку.
— Да, — ответила Мэгги.
— И то зеркало, — сказала Роза, глядя на старое итальянское зеркало, все в пятнах, висевшее между окнами, — оно тоже оттуда, правда?
— Да, — подтвердила Мэгги, — из маминой спальни.
Последовала пауза. Говорить было вроде и не о чем.
— Какие милые вы нашли комнаты! — начала Роза, стараясь поддержать беседу. Комната была просторная, с небольшими резными украшениями на дверных косяках. — Но не слишком ли здесь шумно?
Под окном кричал человек. Роза выглянула на улицу. Напротив тянулся ряд шиферных крыш, похожих на полураскрытые зонтики. Высоко над ними вздымалось огромное здание, которое, если не считать тонких черных поперечных линий, казалось состоящим целиком из стекла. Это был завод. Человек на улице внизу продолжал вопить.
— Да, здесь шумно, — сказала Мэгги. — Зато удобно.
— Очень удобно ходить в театры, — добавила Сара, ставя на стол мясо.
— Я помню, — Роза повернулась к младшей сестре, — с тех пор, как жила тут.
— Вы здесь жили? — удивилась Мэгги, начиная раздавать котлеты.
— Не совсем здесь, за углом. С подругой.
— Мы думали, вы жили на Эберкорн-Террас, — сказала Сара.
— Разве нельзя жить больше, чем в одном месте? — спросила Роза, чуть раздраженно, потому что много где жила, имела много увлечений и много чем занималась.
— Я помню Эберкорн-Террас, — сказала Мэгги и, помолчав, продолжила: — Там была длинная комната, и дерево в конце, и портрет рыжеволосой девушки над камином.
Роза кивнула:
— Мамы в молодости.
— И круглый стол посередине, — продолжала Мэгги.
Роза кивнула.
— И у вас была горничная с голубыми глазами навыкате, да?
— Кросби. Она до сих пор с нами.
Трапеза продолжилась в молчании.
— А потом? — спросила Сара, как ребенок, требующий продолжения рассказа.
— Потом? — сказала Роза. — Ну, потом… — Она посмотрела на Мэгги и вспомнила девочку, приходившую к ним на чаепитие.
Она увидела, как все сидят за столом и — мелочь, которую она не вспоминала много лет, — Милли шпилькой разделяет на волокна фитиль спиртовки. Элинор — со своими расходными тетрадями, а сама она, Роза, подходит к ней и говорит: «Элинор, я хочу сходить к Лэмли».
Прошлое будто нависло над настоящим. Почему-то ей захотелось говорить о прошлом, рассказать сестрам о себе то, что она никому не рассказывала, — нечто скрытое от других. Она помолчала, невидящим взором глядя на цветы в середине стола. Она заметила синее зерно в желтой глазури вазы.
— Я помню дядю Эйбела, — сказала Мэгги. — Он подарил мне ожерелье. Синее ожерелье с золотыми крапинками.
— Он еще жив, — сообщила Роза.
Они говорят так, подумала она, словно Эберкорн-Террас — это сцена в пьесе. Словно те, о ком они говорят, реальные люди, но не в том смысле, в каком она сама себя чувствовала реальным человеком. Это озадачило ее, ей показалось, что она — это два разных человека, что она одновременно живет в двух эпохах. Она девочка в розовом платье, и она же сидит сейчас в этой комнате. Однако под окнами раздался сильный грохот: проехала телега. На столе задребезжали бокалы. Роза чуть вздрогнула, отвлеклась от мыслей о детстве и раздвинула бокалы.
— Не слишком ли здесь шумно? — сказала она.
— Шумно, зато удобно ходить в театры, — ответила Сара.
Роза подняла глаза. Она повторилась. Она считает меня старой дурой, подумала Роза, старой дурой, твердящей одно и то же. И едва заметно покраснела.
Что толку, думала она, пытаться рассказать людям о своем прошлом? Что такое прошлое? Она уставилась на вазу с синим зерном в желтой глазури. Зачем я пришла, думала она, они ведь только смеются надо мной? Салли встала и убрала тарелки.
— А Делия… — начала Мэгги, пока они ждали. Она придвинула к себе вазу и принялась расставлять в ней цветы. Она не слушала, а думала о своем. Розе она напомнила Дигби — тем, как она была поглощена цветами, точно расставлять цветы в вазе, чередуя белые с голубыми, — это самое важное дело на свете.
— Она замужем за ирландцем, — громко сказала Роза.
Мэгги взяла синий цветок и поставила рядом с белым.
— А Эдвард? — спросила она.
— Эдвард… — начала Роза, но тут вошла Салли с пудингом.
— Эдвард! — воскликнула она, подхватив последнее слово.
— «Лопни глаза сестры моей покойной жены, что служит чахлой опорой моей иссякшей старости…» — Салли поставила пудинг на стол. — Вот вам Эдвард, — сказала она. — Цитата из книги, которую он мне подарил. «О, моя растраченная юность!..»
Роза прямо-таки услышала, как это говорит Эдвард. Он имел обыкновение принижать себя, хотя на самом деле был о себе весьма высокого мнения.
Но этим Эдвард не исчерпывался. И она не позволила бы над ним смеяться, она очень любила брата и гордилась им.
— Теперь в Эдварде мало что осталось от этого, — сказала Роза.
— Я так и думала, — согласилась Сара, садясь напротив.
Помолчали. Роза опять взглянула на цветы. Зачем я пришла? — продолжала она спрашивать себя. Зачем сломала себе утро, оторвалась от ежедневных дел, хотя было ясно, что они не хотят ее видеть?
— Продолжайте, Роза, — сказала Мэгги, разрезая пудинг. — Расскажите нам еще о Парджитерах.
— О Парджитерах? — Роза увидела себя бегущей по широкой улице под фонарями. — Что может быть обычнее? Большая семья, живущая в большом доме… — И все же она считала саму себя очень даже интересной личностью. Роза умолкла. Сара посмотрела на нее.
— Они не обычные, — сказала Сара. — Парджитеры… — Она провела вилкой линию по скатерти. — Парджитеры идут все дальше и дальше, — вилка уперлась в солонку, — пока им не встречается скала. И тут Роза, — она опять посмотрела на Розу (та при этом чуть подобралась), — Роза пришпоривает коня, подъезжает к человеку в золотом мундире и говорит: «Будьте вы прокляты!» Ведь Роза такая, правда, Мэгги? — Она посмотрела на сестру так, будто рисовала на скатерти портрет Розы.
Это верно, подумала Роза, доедая пудинг. Я такая. Опять ей показалось, что она — это два человека одновременно.
— Ну, с этим покончено, — сказала Мэгги, отодвигая тарелку. — Идите сядьте в кресло, Роза.
Мэгги встала и подвинула к камину кресло, на сиденье которого проступали кольца пружин, как заметила Роза.
Они бедны, подумала она, оглядываясь вокруг. И в доме этом они поселились, потому что он дешевый. Они сами себе готовят: Салли ушла на кухню варить кофе. Роза придвинула свое кресло поближе к креслу Мэгги.
— Вы сами себе шьете? — спросила она, указав на швейную машинку в углу. На ней лежал сложенный кусок шелка.
— Да, — сказала Мэгги, тоже посмотрев на швейную машинку.
— Собираетесь на прием? — спросила Роза. Шелк был зеленого цвета, с голубым отливом.
— Завтра вечером, — сказала Мэгги. Она подняла руку к лицу в странном жесте, как будто хотела что-то скрыть. Она хочет что-то утаить от меня, подумала Роза, так же как я — от нее. Роза наблюдала за Мэгги. Та встала, принесла швейную машинку и шелк и начала вдевать нить в иглу. Руки у нее большие, тонкие и сильные, отметила Роза.
— Я никогда не умела шить для себя, — сказала она, глядя, как Мэгги разглаживает шелк под иглой. Розе стало легко. Она сняла шляпку и бросила ее на пол. Мэгги посмотрела на нее с одобрением. Роза была красива, какой-то грубовато-усталой красотой, и больше походила на мужчину, чем на женщину.
