Пэлем Вудхауз - Том 4. М-р Маллинер и другие
— Я так и знала. Ты настроен пессимистически.
— Это правда.
— Напрасно. Я возлагаю на лорда Тофема большие надежды.
— После всего того, что он тут наговорил?
— Об этом забудь. Раз его подружка позвонила ему с той стороны Атлантики, он опять увидит мир в розовом свете. Девушки так просто не лезут в карман джинсиков, чтобы оплатить счет за телефонные переговоры. Только в том случае, если в их сердце снова проснулась любовь, подобно утреннему солнышку рассеивая туман сомнений и непониманий. Я несказанно удивлюсь, если в ближайшее время мы не станем свидетелями следующей фазы, когда попугаи-неразлучники прильнут друг к другу и она попросит прощения за жестокие, неразумные слова.
— О, Билл! — вскричала Кей.
— Если все пойдет в соответствии с моими ожиданиями, мы станем свидетелями и того, как волна человеколюбия захлестнет лорда Тофема, смягчит его взгляд на мир и побудит к добрым делам.
Джо кивнул.
— Ей-богу, ты права.
— Еще бы. Через минуту-другую мы увидим совершенно другого лорда Тофема.
— И тогда ты с ним поговоришь?
— И тогда я с ним поговорю,
В холле послышались шаги, радостные, громкие шаги. Дверь широко распахнулась, и в комнату, приплясывая, влетел солнечный луч, одетый в хорошо сшитый серый фланелевый костюм.
— Ну, что я говорил! — возвестило новое, улучшенное издание лорда Тофема. — Все отлично. Все великолепно.
Билл похлопала его по плечу, не вызвав на этот раз никакого протеста.
— Именно такого исхода я и ожидала. Раз девушка сама вам звонит, значит, дело в шляпе. Она вас еще любит?
— Абсолютно. Она плакала, а я ее успокаивал.
— Лучше и быть не может.
— Она сказала, что послала эту злосчастную телеграмму, когда у нее зубы болели.
— И это определило ее взгляд на мир?
— Ну конечно.
— Абсолютно?
— Да, абсолютно.
— Вы меня очень порадовали. Я просто счастлива. А теперь, лорд Тофем, не могли бы вы уделить мне немного времени?
— Пожалуйста.
— Отлично.
Билл подвела его к дивану, усадила и села рядышком.
— Скажите мне, лорд Тофем… Или можно называть вас просто Тофем?
— Ради Бога, зовите меня просто Тоффи. Меня так друзья называют.
— А как ваше имя?
— Ланселот. Но мне оно не нравится.
— Значит, остановимся на Тоффи?
— Абсолютно.
— Прекрасно. Вы заметили, я опять глажу вас по руке, Тоффи. Хотите знать, почему?
— Еще как!
— Чтобы подчеркнуть торжественность момента. Дело в том, Тоффи, что мы с вами стоим на пороге великих свершений.
— Вот как?
— Абсолютно. Скажите мне, дорогой Тоффи, вы когда-нибудь видели мужчину в меховом пальто, с тремя подбородками, в «роллс-ройсе», с двумя блондинками на коленях и пятидолларовой сигарой во рту? Если да, то можете быть уверены — это был литературный агент.
— Кто-кто?
— Литературный агент.
— А что это такое?
— Литературный агент — или представитель автора — это человек, который сидит в кресле, положив ноги на стол, уставленный икрой и шампанским, и уделяет по минутке каждому из авторов, которые приползают к нему на пузе, уговаривая пристроить их сочинения. Если он соглашается, то берет по десять процентов за штуку.
— А что это за штуки?
— К примеру, каждое издание какой-нибудь книжки. Набираются очень значительные суммы. Допустим, к примеру, что представитель автора продает роман своего клиента какому-то богатому издательству за — возьмем цифру наугад — сорок тысяч долларов. Таким образом, его доход составит четыре тысячи.
— Неплохой барыш.
— Очень неплохой. Четыре тысячи только за то, что он велел секретарше вложить рукопись в конверт, написать на нем адрес и отправить по почте куда следует. И так все время.
— Все время?
— Практически без остановки. Вы не поверите, какие гигантские суммы стекаются в карманы этих баловней судьбы. Каждый день все новые и новые клиенты стучатся к ним в дверь, умоляя принять очередные десять процентов. Возьмем такой пример. Сидит он у себя в конторе после обеда, за которым наелся до отвала соловьиных язычков и запил их «Императорским токаем», а к нему приходит некто — чтобы долго не искать имени, скажем, Эрл Стенли Гарднер[25] — и говорит: «Добрый день, дорогой защитник моих прав, не окажете ли мне честь принять десять процентов моего годового заработка? Должен сказать, что я пишу по шестнадцать романов в год, и если бы не отказался от застарелой привычки тратить время на еду, писал бы по двадцать. Коротко говоря, считая оптом, за телесериалы, фильмы, радиопостановки и прочее, вы будете получать приблизительно пятьдесят — шестьдесят тысяч долларов в год. Возьмете меня в клиенты, мой дорогой представитель?» А литературный агент зевает и говорит, что так и быть, попытается. «Спасибо, спасибо», радуется Эрл Стенли Гарднер и уходит. Едва он ступит за порог, глядь, а тут уж входят Синклер Льюис и Сомерсет Моэм. Они говорят: «Добрый день, дорогой…» В общем, вы уловили суть. Клондайк.
— А это что такое?
— Золотая жила.
— Вот здорово.
— Я знала, что вы это оцените, мой дорогой Тоффи. Знала, что могу рассчитывать на ваш цепкий ум. Так вот, дело в том, что мы с Джо получили возможность купить одно престижное литературное агентство.
— Это самое?
— Это самое.
— Вы разбогатеете.
— Безусловно. Я тоже так подумала. Остаток жизни нас будет донимать головная боль от мыслей о том, как обойти налоговую инспекцию. И все, что нам требуется, чтобы приступить к операции…
— У вас будет столько денег, что вы просто знать не будете, куда их девать.
— У нас просто руки устанут стричь купоны. И все, что нам требуется…
— Знаете, что бы я вам предложил? — сказал лорд Тофем. — Одолжите мне ненадолго сотню долларов.
Билл не сразу поняла.
— Видите ли, — продолжил лорд Тофем, — я попал в сложное положение. Я ни пенни из моих денег не могу получить из Англии, ни единого пенни. Мои приятели объясняют, что это все политика лейбористского правительства, в которое, как вы знаете, вошли всякие типы. Короче говоря, я попал в крайне стесненные обстоятельства, так что если вы хотите приобрести вечно благодарного должника, у которого ничего нет за душой, кроме пачки сигарет и горсти монет, у вас есть шанс.
Билл растерянно оглянулась.
— Джо.
— Да.
— Ты слышал?
— Да.
— Значит, это не страшный сон.
Лорд Тофем приготовился объясняться дальше.
— Я потому обратился к вам, что вы поведали мне о вашем баснословном богатстве. Вот, сказал я себе, замечательные люди, купаются в золоте, и вот я, остался на бобах из-за этих дурацких лейбористов, которые только и высматривают, кого бы сожрать. Что такое для вас несчастная сотня долларов!
Билл обрела привычную уверенность.
— У тебя найдется сотня, Джо? Ах да, вспомнила, у тебя нет. Тогда, кажется… Вот, Тоффи, пожалуйста.
— Спасибо, — сказал лорд Тофем. — Огромное спасибо. Йо-хо-хо! Знаете ли вы, что это для меня значит? Это значит, что сегодня я смогу с легким сердцем отправиться в Санта-Аниту, навстречу судьбе. Фиппс говорил, что Бетти Хаттон в четвертом заезде… словом, вы спасли меня и благослови вас небо, мои дражайшие мультимиллионеры! Йо-хо-хо!
И он как на крыльях вылетел через стеклянную дверь в сад.
ГЛАВА XIX
Билл перевела дыхание. Лицо ее казалось таким изможденным, словно все несчастья мира легли на ее плечи, и найдя наконец в себе силы заговорить, она заговорила непривычным для себя бесцветным голосом.
— Видишь, как оно обернулось, Джо… Неприятно.
— Да уж.
— Весьма огорчительно.
— Хуже не придумаешь.
— Да, крайне неприятный поворот. А ведь как все гладко шло до самой последней минуты! Ощущение такое, будто я гналась за радугой, а она повернулась да и лягнула меня поддых. Если бы я вовремя вспомнила про новые финансовые правила, введенные на Британских островах, можно было бы избежать неприятного сюрприза. Вдобавок ко всему я лишилась последней сотни долларов. И ради чего? Чтобы придурковатый английский пэр смог пойти на скачки. Говорят, несчастья обогащают душу… А, Смидли, — сказала она, когда дверь в очередной раз открылась, — какие новости из эпицентра взрыва?
Смидли выглядел кротким, как овца, глаза его смотрели безжизненно, как у чувствительного президента разорившейся компании после собрания акционеров. Было ясно, что только что закончившаяся встреча с золовкой мало походила на праздник любви.
— Она обезумела, — сказал он.
— Очень плохо, — ответила Билл. — Не дай Бог прогневить Аделу. Врагу не пожелаю.
— Она думает, что эта штука у нас.
— Как же мало ей известно! Ты пытался ее разубедить?
