Курбан Саид - Девушка из Золотого Рога
Азиадэ не замечала, что ходит по кругу, по аллеям, наполненным шепотом влюбленных. Вероотступник Хаса оказался бессилен в мире чувств. У него были сильные руки, ловкие пальцы и он был счастлив в мире своей любви. Она видела его в белом халате, пропахшем лекарствами, или в кафе среди друзей, рассказывающих незатейливые истории о своих больных, болтающих о театре или политике, и ее окутала теплая волна нежности. Невозможно представить, что Хасы больше не будет в ее жизни.
Азиадэ закурила. Дрожащее пламя зажигалки осветило ее лицо. Она курила на ходу, и все в ней страшилось принца, который так неожиданно появился и позвал ее за собой.
Ее предки когда-то пришли из пустыни и стали рабами предков принца. Каждым вздохом, каждым своим движением она выказывала благодарность предкам принца за милость, которую они оказали ее предкам. Она осталась бы простой кочевницей, если бы так решили предки принца.
Сигарета медленно тлела. Она смотрела на удлиняющийся столбик пепла и думала о палящем зное пустыни, откуда ее предки пришли, чтобы покорить весь мир.
Великий Орхан, вспыльчивый Мурад, грозный Селим, совершивший поход на Египет и набросивший на свои плечи плащ Пророка. Величие всей империи было теперь воплощено в одном человеке с безвольно повисшими руками, который звал ее с собой. Она должна была переехать к нему, она должна была стать его служанкой в опустевшем доме Османов, покорной и преданной, ведь именно это вменил Аллах в обязанность женщине.
Азиадэ отбросила докуренную сигарету, в бессильном отчаянии раздавив окурок. Может быть, Хасе нужно было искать себе другую женщину, не изгнанную из разрушенной империи, женщину, которая больше подходила бы ему, могла бы ждать в кафе, пока он лечит баритонов, не убегала бы, когда Марион подходит к столу.
Она осмотрелась и ее вдруг охватил страх перед этим чужим ей городом, чужим миром, в котором она вынуждена жить, но которого она не понимала и где ей было скучно.
Да, она точно знала, что скучает в этом эркере, в кафе с врачами, в гостях у людей, которые думали и чувствовали иначе, чем она, ее отец, этот принц, которого она никогда раньше не видела, и который был ей ближе и роднее, чем Хаса с его больными, друзьями и разговорами.
Хаса должен был переехать в Каир или в Сараево, носить феску, как и его предки, вести образ жизни, к которому привыкла Азиадэ, лечить дервишей и посещать мечети, тогда бы она осталась с ним.
Она неожиданно остановилась, чувствуя, что окончательно запуталась. Азиадэ присела на край свободной зеленой скамейки, стоящей в тени раскидистого дерева.
— Боже мой, — тихо прошептала она, и ее руки похолодели.
Хаса был ее мужем, она любила его, без принуждения вышла за него замуж, без принуждения отдалась ему. А теперь сама стала такой же, как Марион, сидит на скамейке в парке и думает о другом мужчине, в то время как ее собственный муж лежит в постели и ждет ее. Она хотела уйти к принцу, как это ей предназначено, но тогда тень Хасы ушла бы вместе с ней и преследовала ее ночами, которые она будет проводить с принцем, в разговорах, которые они будут вести днем. Везде будет возникать его тень, она будет видеть его глаза, слышать его вздохи, полные тихих упреков и проклятий.
Она сжала кулаки. Из тупика неожиданно обрушившегося на нее несчастья выхода не было. Азиадэ точно знала: если она бросит Хасу, ей будет стыдно выходить на улицу, она не сможет смотреть людям в лицо. Она продолжала сидеть, беспомощно глядя перед собой. Долг и позор, честь и радость сплелись в один крепкий узел: ее призывал долг перед принцем, но останавливала любовь Хасы. Как быть?
Ясно было одно: должна была существовать разница между Марион, бросившей своего мужа, и ею, мучительно размышляющей на скамейке в парке.
Но возможно, и для Марион тот мужчина, с которым она ушла, был тем же, чем стал для Азиадэ неожиданно объявившийся принц.
Азиадэ вздохнула. Нет, не было никакой разницы между ней и прелюбодейкой Марион.
В третий раз Хаса не женится. Он проведет свои дни в печали и одиночестве. Одичав, брошенный всеми, будет бродить по улицам и проклинать женщин, которые клялись ему в вечной верности, а потом уходили к другим мужчинам.
Азиадэ поднялась и направилась к выходу. Ее лицо пылало от стыда. Конечно, существует разница между принцессой из Стамбула и Марион, предавшей своего мужа.
Погруженная в размышления, она шла по Рингу. Вот оно — ее будущее, лежит в пыли этой широкой улицы. Из года в год она будет сидеть в этих кафе, ездить по вечерам в Кобенцл и целовать Хасу. Она потеряет свою родину, растворится в европейском мире, но не бросит своего мужа, она будет хорошей женой, сможет спокойно смотреть в глаза людям, всем, кроме грустных и одиноких глаз Ролланда, который позвал ее с собой и за которым она не последовала.
Азиадэ медленно поднялась по лестнице и осторожно открыла дверь. В спальне горел цвет. Хаса лежал в постели и равнодушно перелистывал философский журнал, взятый с письменного стола Азиадэ. Он посмотрел на нее и сонно улыбнулся:
— Уже поздно. Ты хорошо провела время? Я пока читал тут твои журналы, но так ничего и не понял. Что такое полистадиалитет?
— Опухоль гипофиза на языке философии. Это ничего, что ты не понимаешь. Спасибо, я хорошо отдохнула.
Она запнулась. Ей вдруг показалось странным, что она общается со своим мужем на немецком языке, тогда как думает и мечтает на другом. Она подавила в себе легкое чувство неловкости и подошла к Хасе. Тот лежал на спине и смотрел на нее:
— Ты сегодня такая красивая, Азиадэ, очень красивая.
Она присела на краю кровати, наклонилась к нему и поцеловала в лоб. Хаса обнял ее и она почувствовала аромат его кожи, силу его мышц, хорошо знакомые символы его любви.
Азиадэ разделась и села на его кровати в пижаме с прижатыми к животу ногами, уткнувшись подбородком в колени.
— Было очень мило, — сказала она. — Мы говорили о прошлом и о родине. Но настоящая родина женщины это постель ее мужа.
Хаса притянул ее к себе. Она обняла его голову и прижалась к нему всем телом, будто ища защиту и спасение в его сильных руках.
Неожиданная страсть Азиадэ заставила Хасу окончательно проснуться. Она смотрела на него с покорностью и восторгом. Тело ее стало вдруг жаждущим и соблазнительным. Хаса любовался ее светлой кожей, светлыми мягкими прядями, спадающими на лицо.
Она села на колени в кровати, прижалась головой к груди Хасы и застонала, медленно покачиваясь, и это было похоже на ночное урчание одинокого животного.
— Я люблю только тебя, Хаса, тебя одного, — сказала она.
Он бросил ее на белые простыни, все происходило будто в первый раз — эти серьезные, устремленные вверх глаза, мягкие губы. Хаса забыл про своих больных, свое врачебное общество, свою усталость. Он ощущал только влажность ее теплых губ, покорность ее тела.
Потом она сидела в постели, обвив руками его шею, молча уставившись перед собой, а по уголкам губ бродила еле заметная улыбка. Она с нежностью посмотрела на него и спросила:
— Хаса, ты можешь выполнить мою просьбу?
— Да, Азиадэ.
— В столовой, в буфете стоит бутылка коньяка. Я принесу ее тебе. Выпей немного коньяка, Хаса, а то ты заснешь, а я не хочу, чтобы ты заснул, я хочу видеть твои открытые глаза.
Она зашлепала босиком через комнату и вернулась с бутылкой и рюмкой в руках. Глаза ее блестели, щеки горели. В пижаме с распущенными волосами она была похожа на мальчишку, маленького пажа, который взволнованно несет свою первую службу.
— Выпей со мной, — сказал Хаса, и протянул ей рюмку.
— Нет, мне не нужен коньяк, чтобы быть пьяной.
Азиадэ наполнила бокал, он выпил маленькими глотками, и она долила еще.
— Ты склоняешь меня к греху, — смеялся Хаса. — Коран же запрещает пьянство.
— Там есть комментарий, — сказала она серьезно, — он принадлежит великому ученому Шейху Исмаилу из Ардебиля и гласит, что иногда пить разрешается.
Хаса выпил. Азиадэ сидела на кровати, по-турецки поджав ноги, и смотрела на бутылку коньяка.
— Я уже окончательно проснулся, Азиадэ, но если ты прикажешь, выпью еще.
— Да, — сказала она и сложила руки на коленях. — Ты не должен никогда быть из-за меня несчастлив, Хаса.
Ее голос звучал почти умоляюще.
— Я хочу всегда делать все, чтобы ты был счастлив.
Хаса удивленно смотрел на нее.
— Спасибо, — сказал он растроганно, — ты тоже должна быть счастлива. Тебе хорошо со мной?
— Мне хорошо с тобой. Но что такое счастье женщины? Женщина счастлива, когда видит улыбающиеся глаза своего мужа и знает, что она является причиной этой радости. Я буду всегда делать так, чтобы у тебя не было хлопот со мной. Я не Марион.
Теперь уже Хаса сам себе налил. Он встал с кровати и, улыбаясь, сел возле нее.
— Марион, — сказал он. — Марион — глупая гусыня. Когда-то я очень любил ее, но все это уже в прошлом. Я люблю тебя. Марион опускается на дно, и мне ее ничуть не жалко. Фритц, как и ожидалось, бросил ее, и она теперь совсем одна, несмотря на свою красоту. А у меня есть Азиадэ, и я счастлив.
