Эрнест Хемингуэй - Фиеста
— Джейк, — сказал Майкл. Он чуть не плакал. — Вы знаете, что я прав. Послушайте, вы! — Он повернулся к Кону. — Уходите! Сейчас же уходите!
— Не уйду, Майкл, — сказал Кон.
— Ах, не уйдете! — Майкл пошел к нему вокруг стола.
Кон встал и снял очки. Он стоял наготове, изжелта-бледный, с полуопущенными руками, гордо и бесстрашно ожидая нападения, готовый дать бой за свою даму сердца.
Я обхватил Майкла.
— Идем в кафе, — сказал я. — Ведь не можете вы ударить его здесь, в отеле.
— Верно! — сказал Майкл. — Очень верная мысль.
Мы пошли к дверям. Пока Майкл, спотыкаясь, поднимался по ступенькам, я посмотрел через плечо и увидел, что Кон снова надевает очки. Билл сидел за столом и наливал себе рюмку фундадору. Брет сидела, глядя прямо перед собой.
Когда мы вышли на площадь, дождя уже не было и луна пыталась выглянуть из-за туч. Дул ветер. Играл военный оркестр, и в дальнем конце площади толпа собралась вокруг пиротехника и его сына, пускавших шары с нагретым воздухом. Шары поднимались толчками, по диагонали, и ветер разрывал их или прибивал к одному из домов на площади. Иногда они падали в толпу. Магний вспыхивал, шар взрывался, и люди разбегались. Никто не танцевал на площади, гравий был слишком мокрый!
Брет вышла из отеля с Биллом и Коном и подошла к нам. Мы стояли в толпе и смотрели на дона Мануэля Оркито, короля фейерверка, который стоял на маленьком помосте, осторожно подталкивая палками шары, стоял высоко над толпой и пускал шары по ветру. Ветер сбивал все шары, и лицо дона Мануэля блестело от пота в свете его сложного фейерверка, который падал в толпу, взрывался и прыгал, брызжа искрами и треща под ногами. Каждый раз, как светящийся бумажный пузырь кренился, вспыхивал и падал, в толпе поднимались крики.
— Не повезло дону Мануэлю, — сказал Билл.
— Откуда вы знаете, что его зовут дон Мануэль? — спросила Брет.
— В афише сказано. Дон Мануэль Оркито, пиротехник esta ciudad[13].
— Globos illuminados[14], — сказал Майкл. — Коллекция globos illuminados. Так сказано в афише.
Ветер относил звуки оркестра.
— Хоть бы один поднялся, — сказала Брет. — Этот дон Мануэль прямо из себя выходит.
— Он, должно быть, целый месяц готовился, чтобы они взлетели и получилось: «Слава святому Фермину», — сказал Билл.
— Globos illuminados, — сказал Майкл. — Целая куча дурацких globos illuminados.
— Идемте, — сказала Брет. — Что мы тут стоим?
— Ее светлость желает выпить, — сказал Майкл.
— Как это ты догадался? — сказала Брет.
В кафе было тесно и очень шумно. Никто на нас не обратил внимания. Свободного столика мы не нашли. Стоял оглушительный шум.
— Давайте уйдем отсюда, — сказал Билл.
Под аркой продолжалось гулянье. Кое-где за столиками сидели англичане и американцы из Биаррица в спортивных костюмах. Многие женщины разглядывали гуляющих в лорнет. Мы встретили девушку из Биаррица, с которой недавно нас познакомил Билл. Она жила с подругой в «Гранд-отеле». У подруги разболелась голова, и она пошла спать.
— Вот бар, — сказал Майкл. Это был «Миланский бар», тесный второразрядный кабачок, где можно было перекусить и где в задней комнате танцевали. Мы все сели за столик и заказали бутылку фундадору. В кабачке было пустовато. Никакого веселья не замечалось.
— Фу, как здесь скучно, — сказал Билл.
— Еще слишком рано.
— Возьмем фундадор с собой и придем попозже, — сказал Билл. — Не хочу я сидеть тут в такой вечер.
— Пойдемте обратно и поглядим на англичан, — сказал Майкл. — Люблю глядеть на англичан.
— Они ужасны, — сказал Билл. — Откуда они взялись?
— Они приехали из Биаррица, — сказал Майкл. — Они приехали посмотреть на забавную, миленькую испанскую фиесту.
— Я им покажу фиесту! — сказал Билл.
— Вы ужасно красивая девушка, — обратился Майкл к знакомой Билла. — Откуда вы явились?
— Хватит, Майкл.
— Послушайте, она же прелестна. Где я был? Где были мои глаза? Вы просто прелесть. Скажите, мы знакомы? Пойдемте со мной и Биллом. Мы пропишем англичанам фиесту.
— Я им покажу фиесту! — сказал Билл. — Какого черта им здесь нужно?
— Идем, — сказал Майкл. — Только мы втроем. Пропишем фиесту английской сволочи. Надеюсь, вы не англичанка? Я шотландец. Ненавижу англичан. Я им покажу фиесту! Идем, Билл.
В окно нам видно было, как все трое, взявшись под руки, зашагали к кафе. На площади взвивались ракеты.
— Я еще посижу здесь, — сказала Брет.
— Я останусь с вами, — сказал Кон.
— Ох нет! — сказала Брет. — Ради бога, уйдите куда-нибудь. Разве вы не видите, что нам с Джейком нужно поговорить?
— Этого я не знал, — сказал Кон. — Я просто хотел тут посидеть, потому что я слегка пьян.
— Вот уж действительно причина. Если вы пьяны, ступайте спать. Ступайте спать.
— Достаточно грубо я с ним обошлась? — спросила Брет, когда Кон уже ушел. — Господи, как он мне надоел!
— Веселья от него мало.
— Он угнетает меня.
— Он очень плохо ведет себя.
— Ужасно плохо. А имел случай показать, как нужно вести себя.
— Он, наверно, и сейчас стоит за дверью.
— Да. С него станется. Знаешь, я теперь поняла, что с ним творится. Он не может поверить, что это ничего не значило.
— Я знаю.
— Никто другой не вел бы себя так. Ох, как мне это все надоело! А Майкл-то. Майкл тоже хорош.
— Майклу очень тяжело.
— Да. Но из этого не следует, что нужно быть свиньей.
— Все ведут себя плохо, — сказал я. — Дай только случай.
— Ты бы иначе себя вел. — Брет взглянула на меня.
— Я был бы таким же идиотом, как Кон.
— Милый, зачем мы говорим такую чушь?
— Хорошо. Давай говорить о чем хочешь.
— Не сердись. У меня нет никого, кроме тебя, а мне так скверно сегодня.
— У тебя есть Майкл.
— Да, Майкл, Вот тоже сокровище, правда?
— Послушай, — сказал я. — Майклу очень тяжело, что Кон здесь околачивается и не отходит от тебя.
— Будто я не знаю, милый. Пожалуйста, не говори об этом, мне и так тошно.
Я никогда еще не видел, чтобы Брет так нервничала. Она избегала моего взгляда и упорно смотрела в стену.
— Хочешь пройтись?
— Да. Пойдем.
Я закупорил бутылку фундадору и отдал ее буфетчику.
— Выпьем еще, — сказала Брет. — У меня нервы разгулялись.
Мы выпили еще по рюмке мягкого душистого коньяка.
— Идем, — сказала Брет.
Когда мы вышли, я увидел Кона, выходящего из-под аркады.
— Ну конечно, вот он, — сказала Брет.
— Он не может уйти от тебя.
— Бедняга!
— А мне ни капли его не жаль. Я сам его ненавижу.
— Я тоже, — она вздрогнула, — ненавижу за то, что он так страдает.
Я взял ее под руку, и мы пошли по неширокой улице прочь от толпы и огней площади. На улице было темно и мокро, и мы пошли к укреплениям на окраину города. Мы проходили мимо открытых дверей винных лавок, откуда свет падал на черную мокрую улицу и доносились внезапные взрывы музыки.
— Хочешь зайти?
— Нет.
На окраине мы шли по мокрой траве, потом поднялись на каменный крепостной вал. Я постелил газету на камень, и Брет села. По ту сторону темной равнины видны были горы. Дул сильный ветер, и тучи то и дело закрывали луну. Под нами чернели глубокие рвы укреплений. Позади были деревья, и тень от собора, и силуэт очерченного лунным светом города.
— Не горюй, — сказал я.
— Мне очень скверно, — сказала Брет. — Давай помолчим.
Мы смотрели на равнину. Длинными рядами стояли под луной темные деревья. По дороге, поднимающейся в гору, двигались автомобильные фары. На вершине горы светились огни крепости. Внизу, налево, текла река. Она вздулась от дождя, вода была черная и гладкая, деревья темные. Мы сидели на валу и смотрели. Брет глядела прямо перед собой. Вдруг она вздрогнула:
— Холодно.
— Хочешь вернуться?
— Пойдем парком…
Мы сошли с вала. Тучи снова заволакивали небо. В парке под деревьями было темно.
— Джейк, ты еще любишь меня?
— Да, — сказал я.
— Знаешь, я погибла, — сказала Брет.
— Что ты?
— Я погибла. Я с ума схожу по этому мальчишке, Ромеро. Я, наверное, влюбилась в него.
— Я не стал бы этого делать на твоем месте.
— Я не могу с собой сладить. Я погибла. У меня все рвется внутри.
— Не делай этого.
— Не могу с собой сладить. Я никогда не могла с собой сладить.
— Это надо прекратить.
— Как же я прекращу? Не могу я ничего прекратить. Посмотри.
Она протянула мне руку.
— Все во мне вот так дрожит.
— Не надо этого делать.
— Не могу с собой сладить. Я все равно погибла. Неужели ты не понимаешь?
— Нет.
— Я должна что-нибудь сделать. Я должна сделать что-нибудь такое, чего мне по-настоящему хочется. Я потеряла уважение к себе.
— Совсем тебе не нужно этого делать.
— Милый, не мучь меня. Как ты думаешь, легко мне терпеть этого несчастного Кона и скандалы, которые устраивает Майкл?
