Шолом-Алейхем - В маленьком мире маленьких людей
— Петелеле! Куда?
— К толстухе Лейце. А ты, Кривоножка?
— К Алтерихе-макаронщице… Что-нибудь перепало?
— Еще бы! А тебе?
— У меня уже есть целковый, и два двугривенных, и пятиалтынный, и еще двенадцать грошей. А у тебя сколько?
— Некогда было считать. Но боюсь, что больше, чем у тебя.
— Утри нос!
— Сломай себе шею!
И расходятся в разные стороны.
Обыватели местечка давно уже восседают за торжественной трапезой, распевая вслух «Розу Иакова»[54], либо наслаждаются игрой комедиантов с долговязым Нафтоле во главе. А детишки Нафтоле все еще шмыгают из дома в дом и разносят гостинцы, получая за это по нескольку грошей. Хозяева подтрунивают над ребятишками:
— Мальчонка, поди-ка сюда! Чей ты? Не сынок ли Нафтоле?
— Да, Нафтоле.
— Ну, как? Сколотил сотнягу за сегодняшний день или чуть поменьше?
— Хи-хи!
— Скажи, не стесняйся!
— Хи-хи!
— Полюбуйтесь-ка на него! Смех смехом, а придет домой, вытряхнет полные карманы золота… Такая уж семья — золотопряды!
6 Золотопряды за трапезойВо всем местечке давно уже кончилась торжественная трапеза. Обыватели собираются на покой, а многие уже спят крепким сном и аппетитно храпят после стаканчика вина, пропущенного ими на радостях в честь избавления от заклятого врага — Амана. Одна только семья лишь теперь садится за стол справлять трапезу. Разрезана на куски плетеная булка, и живо, весело все разом принимаются за еду.
Это — золотопряды.
Все проголодались и до того устали, что ног под собой не чуют. У всех есть что порассказать, у каждого — куча происшествий.
Нафтоле нахвалиться не может на своих комедиантов: они сегодня играли на редкость хорошо, прекрасно! Один только Вашти чуть-чуть подгадил, перепутал текст в одном месте.
— Лихорадка бы его трясла до самой Пасхи, этого Вашти! Сколько ни учишь бездельника говорить: «Моего безбожника супруга», у него всегда получается: «Милого сапожника и друга». Какой там сапожник, сто чертей твоей бабушке! Но что поделаешь с гнусавым? Говори не говори — один черт!
Так рассказывает Нафтоле. Рассказы Ривеле куда интереснее. В них речь идет о жадных покупательницах, которые торгуются до одури. А одной даме вздумалось даже обжулить ее на один тортик.
— Положим, я не из тех, что дают себя обсчитать! «Сколько, говорю, тортиков вы отложили, мадам?» — «Четыре», — отвечает она. «Ну, а пятый куда девался?..» Покраснела как рак и говорит: «Какой же это, с позволения сказать, тортик?» — «А что же это? Будильник?» — «Я, — говорит, — думала, что это медовый пряник». — «А медовый пряник, — говорю, — это, по-вашему, — собака?..»
Так рассказывает Ривеле. Рассказы Нойаха, естественно, вращаются вокруг трещоток.
— В нынешнем году был особенно большой спрос на трещотки. Нарасхват брали трещотки. Всем только и подавай трещотки, трещотки, трещотки! У меня вчера к полудню не осталось уже ни одной трещотки. А покупатели так и прут, требуют трещоток. «Нет у меня трещоток», — говорю я одному покупателю. «Знать ничего не желаю, — отвечает он сердито. — Хоть из-под земли достань, а дай мне две трещотки». — «Где же, — отвечаю, — я вам возьму трещотки?» — «А куда, — говорит, — девались все твои трещотки?..»
— Перестанешь ты, наконец, трещать о своих трещотках?.. — прерывает Нойаха отец.
Опустив глаза, Нойах наклоняется низко-низко и сморкается под столом. Малышам только этого и надо! Пришел наконец их черед поделиться впечатлениями дня, поведать о своих удачах. Им есть что порассказать — хватит до самой Пасхи. Но до Пасхи еще целый месяц, а они смертельно устали, пора отдохнуть.
Малыши улеглись на своем обычном месте — за печью. Как снопы, повалились они на пол и мигом погрузились в сон — блаженный сон счастливых людей, которым выпал на долю радостный и полный удач трудовой день.
7 Золотопряды подсчитывают заработкиДавно уже перевалило за полночь. В глубокий сон погрузились обитатели местечка после веселой и обильной пуримской трапезы. Только два человека бодрствуют и даже не помышляют о сне. Это — наши золотопряды: долговязый Нафтоле и его супруга Ривеле-сластена. Тихо заперли они дверь, занавесили окна и принялись подсчитывать кассу. Надо привести в ясность, сколько денег принесли домой в этот счастливый день все большие и маленькие золотопряды. Супруги считают и пересчитывают и никак сосчитать не могут. То муж собьется с толку, то жена напутает. Они злятся, говорят друг другу колкости.
— Дважды два эта баба сосчитать не умеет! — упрекает Нафтоле жену.
Жена отвечает:
— Что ж, сосчитай сам, ежели ты такой мастер считать.
— Сама считай, ты лучше умеешь!
— Нет, ты считай, ты умеешь лучше!
Не беспокойтесь, однако, за них: до крупной размолвки дело не дойдет. Сейчас не время ссориться. Надо пораскинуть умом и порешить, что в первую очередь приобрести на заработанные деньги. Обувь для мужа и жены, курточки мальчикам, платьица девочкам — это прежде всего. Затем надо запастись мацой на Пасху. А гусиный смалец? А бочонок свекольного квасу? А мешок картошки? И удивительное дело! Как ни считай, как ни давай волю своему аппетиту, как ни потакай своему чреву, сколько ни транжирь, как ни предавайся мотовству и излишествам — все же расчет показывает, что хватит денег и на мацу, и на гусиный смалец, и на бочонок свекольного квасу, и на мешок картошки, и на обувь для мужа и жены, и на курточки мальчикам, и на платьица девочкам.
Щеки у супругов пылают, глаза блестят, в сердцах клокочет радость. Они чувствуют, что не так уж плох Божий мир, как им казалось, и не так уж плохи люди, населяющие мир. Скверно только, что люди — большие завистники. Один день у нас удачный, один-единственный день за весь год, — и то им завидно!
— Сгореть бы нашему местечку! Вся Касриловка полным-полна завистников!
Эти слова принадлежат Нафтоле. Его жена Ривеле заступается за своих земляков:
— Зачем осуждать? Бедняки они все…
— Бедняки, говоришь? Хе-хе-хе! Бедняк бедняку рознь. Это же нищие, горемыки бездольные, голь беспросветная! Бедняк на бедняке сидит и бедняком погоняет.
— Не про нас будь сказано! — испуганно шепчет Ривеле: она до смерти боится дурного глаза.
А с улицы, неведомо с какой стороны, уже доносится знакомое «кукареку» старого петуха, подобное пению престарелого кантора с надтреснутым, сиплым голосом. Начинает он как будто неплохо — на верхних нотах, с жаром и увлечением, — а кончает на самых низких тонах, перекатывающихся как отдаленное эхо:
— Ку-ка-ре! кау-ууу!..
И чудится, будто он сам себя спрашивает: «Старый дурак! Чего раскричался?..»
Сизой дымкой подернута земля. Занимается заря.
Берл-Айзик
(Американские чудеса)
Перевод И. Гуревича
«Америка — страна блефа», «Американские блефмены…»
Так говорят там новоприбывшие. Еще зеленые, они, право, сами не знают, что мелют. Америка не годится Касриловке в подметки и наш Берл-Айзик заткнет за пояс всех американских вралей!
О том, что за человек этот Берл-Айзик, можно судить по тому, что зарвавшегося враля, о котором обычно говорят «он порет несусветную чушь», у нас в Касриловке обрывают словами: «Берл-Айзик тебе кланяется» — и тот сразу замолкает.
Рассказывают у нас в Касриловке историю, которая дает довольно полное представление о Берл-Айзике. У христиан есть обычай: встречаясь на Пасхальной неделе, один сообщает другому радостную весть, что Христос ожил, — «Христос воскрес», на что другой отвечает: «Воистину воскрес», то есть это подлинная правда, он действительно ожил… Должно же было случиться, что какой-то христианин встретился с неким находчивым евреем и обрадовал его доброй вестью: «Христос воскрес»… Еврею стало не по себе: как быть? Ответить христианину: «Воистину воскрес» — он не может, потому что это ложь, да и противно иудейской вере. Сказать ему: нет, он не воскрес, — за такие слова недолго и на неприятности напороться… Наш еврей нашелся и ответил христианину: «Воистину, я слышал это сегодня от нашего Берл-Айзика…»
Представьте же себе, что этот самый Берл-Айзик отправился в Америку, пробыл там несколько лет и вернулся назад, в Касриловку. Каких только чудес не рассказал он об Америке!
— Во-первых, о самой стране. Земля там сочится молоком и медом. Люди зарабатывают большие деньги, набирают их полными пригоршнями, прямо-таки загребают золото! А дел — по-тамошнему «бизнес» — там столько, что голова кругом идет! Что пожелается, то и делаете. Хотите на фабрику — вот вам фабрика, желаете открыть лавчонку — откройте лавчонку, нравится толкать тележку — по-ихнему «пушкар», — толкайте тележку. Не нравится — возьмитесь за торговлю вразнос, а не то идите работать на завод — свободная страна! Вы там можете распухнуть от голода, свалиться посреди улицы — пожалуйста, никто вам не помешает, никто слова не скажет…
