Льюис Синклер - Элмер Гентри
Когда долгая церемония прощания закончилась, Элмер сказал отчаянно зевающему хозяину:
- Если это не потревожит вас и сестру Бейнс, я на минутку задержусь здесь, внизу, у огня - приведу в порядок мои заметки для завтрашней проповеди. И брату Шалларду не буду мешать спать.
- Хорошо, хорошо… О-о-ох-хо-хо… простите, ко сну что-то клонит. Располагайтесь, как дома, сынок… виноват… брат Гентри. Спокойной ночи!
- Спокойной ночи! Спокойной вам ночи, брат Бейнс. Спокойной ночи, сестра Бейнс. Спокойной ночи, сестра Лулу… Всего, Фрэнк.
Он остался один, и комната заходила ходуном. Она плясала у него перед глазами, она была полна звуков. Элмер расхаживал из угла в угол, нервно постукивая кулаком одной руки по ладони другой, то и останавливался, лихорадочно прислушиваясь… Минуты ползли нестерпимо медленно. Она не придет.
Мышиный шорох на лестнице, неслышные шаги на цыпочках в холле. Все тело его напряглось от нетерпения. Он застыл в позе статуи Натана Хейла [54]: локти назад, кулаки у бедер, подбородок вздернут. Но когда в комнату робко шагнула она, перед нею, небрежно облокотившись на фисгармонию и с отеческой благодушной усмешкой, вертя в пальцах массивную цепочку от часов, уже стоял солидный и добросердечный пастор. Она была не в капоте, а все в том же самом синем платьице. Правда, она распустила волосы, и они сияющим, шелковистым облаком обрамляли ее шею. Она поглядела на него умоляюще.
Он мгновенно переменил позу и бросился к ней с заглушенным возгласом:
- О, Лу! Если бы вы знали, как меня обидел Фрэнк!
Это прозвучало совсем по-мальчишески…
- Что! Что случилось?
Очень естественно, непринужденно, будто их близость подразумевалась сама собой, он обнял ее плечи, с наслаждением погрузив пальцы в облако волос.
- Это ужасно! Фрэнк, казалось бы, должен знать меня, а знаете, что он сказал? О, он не посмел высказать все напрямик! Это мне-то! Нет, он намекал, крутил вокруг да около, клеветал, будто мы с вами вели себя неприлично тогда в церкви. А вы ведь помните, о чем мы там говорили? О моей ма-те-ри! О том, какая она красивая и добрая и как вы на нее похожи! Не правда ли, гадко с его стороны?
- О да! Просто отвратительно! То-то он мне никогда и не нравился.
В порыве сочувствия она даже забыла отстраниться от него.
- Пойдемте, милая, посидим рядышком на диване.
- Ах, нет, нельзя! (Подвигаясь к дивану вместе с ним.) - Мне надо сию же минуту идти наверх. Кузина Эделин такая подозрительная…
- Сейчас пойдем вместе. Понимаете, эта история меня так взволновала! Вы, наверное, и не предполагали, что здоровый чурбан вроде меня может оказаться таким чувствительным?
Он привлек ее к себе. Она, не сопротивляясь, со вздохом прильнула к нему.
- Нет, я понимаю, Элмер! По-моему, это шикарно… то есть это очень мило, когда такой большой и сильный мужчина умеет так тонко чувствовать. Но только мне, правда, пора идти!
- Пора идти - дорогой.
- Нет!
- Да! Не пущу, пока не скажете.
- Мне пора, дорогой!
Она вскочила, но он удержал ее руку в своей, поцеловал кончики ее пальцев и заглянул снизу вверх - жалобно, нежно.
- Бедный мальчик! Утешила я вас?
Она вырвала руку, быстро поцеловала его в висок и упорхнула, а Элмер, окончательно потеряв голову, тяжело затопал по комнате, то бурно торжествуя, то изнемогая от томления.
IX
На дрезине по дороге в Вавилон и семинарию Элмер с Фрэнком почти не разговаривали.
- Слушай, да не дуйся ты! Честное слово, я вовсе не собираюсь баловаться с малюткой Лулу, - пропыхтел Элмер, с остервенением работая рычагами дрезины.
В своей кепке, с шеей, обмотанной кашне, он имел очень потешный вид.
- Ладно. Забудем, - отозвался Фрэнк.
Элмер терпел до среды. Два дня его мучили мысли о том, как овладеть Лулу. Понуро сидя на краю своей койки, сжав кулаки, уставившись в пространство невидящим взглядом, он строил планы, такие реальные, что иногда они казались ему явью. Вот он нанимает на весь вечер повозку за целых два с половиной доллара и едет в Шенейм. Привязывает лошадей к большому дубу, что растет в полумиле от фермы Бейнсов. В лунном свете ясно виднеется круглый и выщербленный выступ в том месте, где был срублен сук. Он подбирается к ферме, прячется за овином, дрожа от холода и возбуждения. Вот на пороге показалась она. В руках у нее таз с водой. Она стоит боком к свету; грубое рабочее платье плотно облегает ее плечи и грудь. Вот он свистнул; она вздрагивает, нерешительно идет к нему, видит его, вскрикивает от радости.
Нет, она не может остаться с ним: еще не кончена вся работа по дому; она просит его подождать в хлеву. Здесь тепло, сладко пахнет коровами и сеном. Он сидит в темноте на краю яслей, пылая, его бьет дрожь, как от страха, но это не страх… Дверь хлева медленно приоткрывается, по коровнику скользит лунный луч и снова гаснет. Она идет к нему как бы нехотя, как зачарованная. Он не шевелится. Еще шаг - и она в его объятиях; они опускаются на копну сена, онемев, скованные страстью, и его рука гладит ее щиколотку…
В другой раз ему представлялось, что она падает в его объятия в шенеймской церкви. Он почему-то один (почему, он еще не придумал), без Фрэнка, в будни. Вечер. Она садится рядом с ним на скамью… Он слышал свои слова: он убеждает ее довериться ему, ибо в их любви есть что-то святое, а сам тем временем ласкает ее.
Но… Что если на его свист выйдет староста Бейнс и увидит, как его пастор прячется за хлевом? Что если она откажется предаваться романтическим грезам в коровнике? И под каким предлогом он может зазвать девушку вечером в пустую церковь?
Да, но… И так, то сидя на койке, то лежа в полусне и судорожно комкая одеяло, он снова и снова переживал в воображении встречи с нею, пока ему наконец не стало совсем невмоготу.
Только в среду вечером преподобному Элмеру Гентри пришло в голову, что ему, вообще говоря, вовсе нет нужды прятаться и таиться - это совсем не обязательно - и что он может прийти к Лулу совершенно открыто.
Не стал он тратить и двух с половиной долларов на повозку. Несмотря на свою видную и внушительную наружность, он был, в сущности, очень бедный молодой человек. Он отправился в Шенейм пешком (на этот раз уже не во сне, а наяву). Он вышел из дому в пять часов вечера, прихватив на ужин бутерброд с ветчиной, и зашагал по железнодорожному полотну, и холодные шпалы отдавались гулким эхом под его тяжелой поступью.
В Шенейм он пришел к восьми. Он был уверен, что в такой поздний час родители Лулу если и будут мешать им, то час, не больше. Его скорей всего оставят ночевать, а назойливой кузины Болдуин на этот раз не будет под боком.
Он постучался. Дверь открыл мистер Бейнс.
- А-а, брат Гентри! Что привело вас в наши края в столь поздний час? Заходите же, заходите!
- Да так, вздумалось прогуляться… очень уж заучился… Думал, если не прогоните, зайду погреться,
- Прогоню?! Ну знаете, брат, если б вы не зашли, я был бы просто в бешенстве! Наш дом - ваш дом, и для вас тут всегда найдется местечко за столом. Да, сэр! Ужинали? Что? Бутерброд? Чепуха. Мои женщины мигом вам что-нибудь сообразят. Они еще на кухне. Лу-лу!
- По-настоящему не надо бы заходить… так далеко до города и так уж поздно… И что я только забрел в такую даль!…
- Вы сегодня из этого дома не уйдете, брат Гентри! Вы ночуете у нас!
Лулу увидела его, и зачарованный взгляд ее сказал: "И весь этот долгий путь ты прошел ради меня?" Она была еще прекрасней, еще желанней, чем в его мечтах.
Согревшись, опьянев от сытной еды и от похвал, он сидел с ними в гостиной, рассказывая более или менее правдоподобные эпизоды из истории своей борьбы за веру в штате Канзас, пока мистер Бейнс не начал зевать.
- Смотрите-ка, уже десять минут десятого! И как это мы так засиделись? Не пора ли на боковую, мать?
Элмер отважно ринулся в атаку.
- Вы себе идите спать, пожалуй, а мы, молодежь, еще посидим, поболтаем. В будние дни я не священник, я только студент, разрази меня гром!
- Что ж… Если только это, по-вашему, день… По-моему, это скорей уж будняя ночь, брат!
Все рассмеялись.
Она очутилась на диване в его объятиях раньше, чем отец ее успел, зевая и кряхтя, подняться по лестнице; она лежала в его объятиях и в полночь, безвольно, бездумно; в два часа ночи после долгого молчания в остывающей комнате она торопливо поднялась и пригладила свои растрепанные волосы.
- Ах, как страшно! - жалобно всхлипнула она.
Он потянулся погладить ее, успокоить, но ему уже и самому было не по себе.
- Но это неважно… Когда мы поженимся? - шепнула она.
И тут последние остатки мужества покинули его. Он похолодел от ужаса.
Правда, когда он мечтал о Лулу, у него раз или два мелькала эта мысль, как бы не пришлось на ней жениться; но он решил, что ранний брак помешает его карьере и что, во всяком случае, ему вовсе ни к чему жениться на этом безмозглом цыпленке, который, разумеется, не сможет произвести нужного впечатления на богатых прихожан.
