Элизабет Гаскелл - Крэнфорд (Без указания переводчика)
Со стороны миссъ Дженкинсъ это было очень-хорошо, потому-что я видѣла, какъ за нѣсколько времени передъ тѣмъ, она была оскорблена неосторожнымъ признаніемъ миссъ Джесси Броунъ (по случаю шотландской шерсти), что ея дядя, братъ матери — лавочникъ въ Эдинбургѣ. Миссъ Дженкинсъ пробовала замять это признаніе сильнымъ кашлемъ, потому-что ея сіятельство мистриссъ Джемисонъ сидѣла за карточнымъ столомъ ближе всѣхъ къ миссъ Джесси — и что бы она сказала или подумала, узнавъ, что находилась въ одной комнатѣ съ племянницей лавочника! Но миссъ Джесси Броунъ (у которой не было такта, какъ мы всѣ согласились на слѣдующее утро) все-таки упорно повторила миссъ Поль, что она можетъ легко достать сй точно такую же шотландскую шерсть, какую ей было нужно: «черезъ моего дядю, у котораго самый лучшій выборъ шотландскихъ товаровъ въ Эдинбургѣ». Для того-то, чтобъ заставить насъ заѣсть эту горькую пилюлю и изгладить звукъ этихъ словъ въ нашемъ слухѣ миссъ Дженкинсъ и предложила заняться музыкой; поэтому, и говорю опять, очень-хорошо было съ ея стороны бить тактъ пѣнію.
Когда подносы явилась снова съ бисквитами и виномъ, аккуратно безъ четверти въ девять начался разговоръ объ игрѣ и взяткахъ, но вскорѣ капитанъ Броунъ вставилъ словечко о литературѣ.
— Видѣли вы выпуски «Записокъ Пиквикскаго Клуба?» сказалъ онъ. (Онѣ тогда издавались выпусками). — Капитальная вещь!
Миссъ Дженкинсъ была дочерью умершаго крэнфордскаго пастора и, основываясь на нѣсколькихъ рукописныхъ проповѣдяхъ и порядочной библіотекѣ изъ духовныхъ книгъ, считала себя почти ученой и смотрѣла на всякій разговоръ о книгахъ, какъ на лично къ ней обращенный вызовъ. Поэтому она и отвѣчала:
— Да, видѣла, даже могу сказать, читала.
— А что вы о нихъ думаете? спросилъ капитанъ Броунъ: — не отличнѣйшая ли это вещь?
Понуждаемая такимъ образомъ миссъ Дженкинсъ не могла не отвѣчать:
— Могу сказать, не думаю, чтобъ онѣ могли сравняться съ сочиненіями доктора Джонсона. Можетъ-быть, еще авторъ молодъ. Пусть его продолжаетъ; кто знаетъ, что изъ него выйдетъ, если онъ возьметъ себѣ за образецъ великаго доктора.
Это очевидно было ужь слишкомъ для капитана Броуна. Онъ не могъ перенести спокойно, и я видѣла, какъ слова вертѣлись у него на языкѣ, прежде чѣмъ миссъ Дженкинсъ окончила свою фразу.
— Это вещь совершенно — другаго рода-съ! началъ онъ.
— Я очень это знаю, отвѣчала она: — и поэтому-то не слишкомъ взыскательна, капитанъ Броунъ.
— Позвольте мнѣ прочесть вамъ сцену изъ нынѣшняго нумера, упрашивалъ онъ: — и получилъ его только сегодня утромъ, и не думаю, чтобъ здѣшнее общество успѣло уже его прочесть.
— Если вамъ угодно, сказала она, садясь съ видомъ покорности.
Онъ прочелъ описаніе «вечера», который Сэмъ Уэллеръ давалъ въ Батѣ. Нѣкоторыя изъ насъ смѣялись отъ души. Я не смѣла, потому-что жила у миссъ Дженкинсъ, которая сидѣла съ терпѣливой важностью. Когда капитанъ кончилъ, она обернулась ко мнѣ и сказала съ кроткимъ спокойствіемъ:
— Принесите мнѣ «Расселаса», душенька, изъ библіотеки.
Когда я принесла, она обернулась къ капитану Броуну:
— Теперь позвольте мнѣ прочесть вамъ сцену, и тогда пусть общество судитъ между вашимъ любимцемъ, мистеромъ Боцемъ, и докторомъ Джонсономъ.
Она прочла величественнымъ пискливымъ голосомъ разговоръ между Расселасомъ и Имелакомъ и, кончивъ, сказала:
— Полагаю, что теперь предпочтеніе, отдаваемое мною доктору Джонсону, какъ романическому писателю, оправдано.
Капитанъ закусилъ губы и забарабанилъ по столу, но не сказалъ ничего. Она подумала, что можетъ нанести окончательный ударъ.
— Я считаю пошлостью и совсѣмъ не литературнымъ достоинствомъ издавать сочиненія выпусками.
— А какъ былъ изданъ «Странникъ?» спросилъ капитанъ Броунъ тихимъ голосомъ, который, я полагаю, миссъ Дженкинсъ слышать не могла.
— Слогъ доктора Джонсона долженъ служить образцомъ для начинающихъ писателей. Отецъ мой велѣлъ мнѣ ему подражать, когда я начала писать письма. Я образовала по немъ свой собственный слогъ; совѣтую сдѣлать то же вашему любимцу.
— Мнѣ было бы очень жаль, еслибъ онъ перемѣнилъ свой слогъ на такой напыщенный, сказалъ капитанъ Броунъ.
Миссъ Дженкинсъ сочла это личной обидой въ такомъ смыслѣ, о которомъ капитанъ и не воображалъ. Въ эпистолярномъ слогѣ она сама и друзья ея считали ее весьма-сильной. Множество копій съ множества писемъ видѣла я написанными и поправленными на аспидной доскѣ прежде, чѣмъ она «воспользовалась остававшимся до почты получасомъ», чтобъ увѣрить своихъ друзей въ томъ-то или въ этомъ-то, и докторъ Джонсонъ былъ, какъ она сказала, ея образцомъ въ этихъ сочиненіяхъ. Она выпрямилась съ достоинствомъ и отвѣчала только на послѣднія замѣчанія капитана Броуна, но съ замѣтной выразительностью на каждомъ словѣ:
— Я предпочитаю доктора Джонсона мистеру Боцу.
Говорятъ (не ручаюсь за справедливость), будто капитанъ Броунъ сказалъ sotto voce:
— Чортъ побери доктора Джонсона!
Если онъ сказалъ это, то раскаялся впослѣдствіи. Онъ сталъ возлѣ креселъ миссъ Дженкинсъ и пытался обольстить ее разговоромъ о нѣкоторыхъ пріятныхъ предметахъ, но она была неумолима. На слѣдующій день ока сдѣлала, упомянутое мною выше замѣчаніе, о ямочкахъ миссъ Джесси.
II
Капитанъ
Невозможно было прожить мѣсяцъ въ Крэнфордѣ и не знать ежедневныхъ привычекъ каждаго обитателя; задолго до окончанія моего посѣщенія, я знала многое относительно броуновскаго тріо. Ничего новаго нельзя было открыть касательно ихъ бѣдности, потому-что они говорили объ этомъ просто и открыто съ самаго начала. Они не дѣлали тайны изъ своей необходимости быть экономными. Оставалось только открыть безконечную доброту сердца капитана и разнообразные способы, которыми онъ, безсознательно для себя самого, обнаруживалъ ее. Разсказывались маленькіе анекдоты объ этомъ вскорѣ послѣ того, какъ случались. Такъ-какъ мы читали немного и такъ-какъ всѣ дамы были довольны своими служанками, то въ предметахъ къ разговору былъ недостатокъ страшный. Мы, вслѣдствіе этого, разбирали обстоятельство о капитанѣ, взявшемъ изъ рукъ бѣдной старухи ея ношу въ одно ненастное воскресенье. Онъ встрѣтилъ ее возвращающуюся съ рынка, когда шелъ изъ церкви, и примѣтилъ ея невѣрную походку; съ важнымъ достоинствомъ, съ которымъ онъ дѣлалъ все, освободилъ ее отъ ноши и отправился вдоль по улицѣ съ нею рядомъ, донеся ея овощи бережно домой. Это сочли очень-экцентричнымъ и надѣялись, что въ понедѣльникъ утромъ онъ сдѣлаетъ визиты, чтобъ изъяснить и извиниться въ преступленіи противъ крэнфордскаго приличія, но онъ этого не сдѣлалъ; и тогда было рѣшено, что ему стыдно и онъ прячется. Въ ласковой жалости къ нему мы начали говорить:
— Впрочемъ, этотъ случай въ воскресенье утромъ показываетъ большую доброту сердца; и рѣшили, что капитана должно успокоить при первомъ его къ намъ появленіи. Но, увы! онъ явился къ намъ безъ малѣйшаго чувства стыда, говоря, какъ обыкновенно, громкимъ басомъ, закинувъ голову назадъ, съ парикомъ такимъ же миловиднымъ и завитымъ, какъ обыкновенно, и мы принуждены были заключить, что онъ забылъ все относительно воскресенья.
Миссъ Поль и миссъ Джесси Броунъ заключили родъ короткости по случаю шотландской шерсти и новаго вязанья. Такъ случилось, что когда я ходила посѣщать миссъ Поль, я больше видѣла Броуновъ, чѣмъ во все то время, когда я гостила у миссъ Дженкинсъ, которая никогда не могла прійдти въ себя отъ того, что она называла унизительными замѣчаніями капитана Броуна о докторѣ Джонсонѣ, какъ писателѣ легкихъ и пріятныхъ романовъ. Я узнала, что миссъ Броунъ была серьёзно-нездорова какой-то медлительной, неизлечимой болѣзнью, и мучительное ощущеніе этой болѣзни придавало чертамъ ея то безпокойное выраженіе, которое я принимала за неутомимую брюзгливость. Она точно была брюзглива въ то время, когда первая раздражительность причиняемая ея недугомъ, превосходила ея терпѣніе. Миссъ Джесси переносила эту брюзгливость даже гораздо-терпѣливѣе, нежели горькіе упреки, которые больная дѣлала себѣ всегда послѣ этого. Миссъ Броунъ привыкла обвинять себя не только въ вспыльчивомъ и раздражительномъ характерѣ, но также и въ томъ, зачѣмъ отецъ и сестра были принуждены экономничать, чтобъ доставить ей небольшую роскошь, необходимую въ ея положеніи. Она такъ охотно приносила бы имъ жертвы и облегчила бы ихъ заботы, что врожденное благородство ея характера прибавляло раздражительности къ расположенію ея духа. Все это переносилось миссъ Джесси и отцомъ болѣе чѣмъ съ кротостью, съ совершенной нѣжностью. Я простила миссъ Джесси ея пѣніе безъ такта, моложавость ея одежды, когда увидѣла ее дома. Я примѣтила, что темный парикъ капитана Броуна и ватный сюртукъ (увы! черезчуръ поношенный) были остатками военнаго щегольства въ его юности, которые онъ носилъ теперь безсознательно. Онъ былъ человѣкъ безконечныхъ рессурсовъ, пріобрѣтенныхъ въ его казарменной опытности. Какъ онъ самъ признавался, никто не могъ вычистить сапоги по его вкусу, кромѣ его самого; но, на-самомъ-дѣлѣ онъ не считалъ унизительнымъ избавлять служанку отъ трудовъ разнаго рода, зная, вѣроятно, что болѣзнь его дочери дѣлала труднымъ это мѣсто.
