Синклер Льюис - Бэббит; Эроусмит
Синклер Льюис был яростным противником всего того, что стесняет человеческую личность. Отчасти именно поэтому он не принимал организованных форм революционной борьбы. Однако вместе с тем Льюис — поборник свободы личности — страстно ополчался на ханжество, фальшь, нивелировку, стандарт всюду, где он их видел.
Так возник «Бэббит» — роман о стандартном американце.
Литература критического реализма, от Бальзака до Драйзера, не раз рисовала колоритные фигуры буржуа, предпринимателей, энергичных, деловитых, способных действовать самостоятельно, с размахом и инициативой, и в то же время бессовестных, неразборчивых в средствах. Не весьма разборчив в средствах и мистер Бэббит. Но он, в сущности, несвободен, несамостоятелен в своих действиях. И деловитость его — призрачная, мнимая.
Такой аспект изображения буржуа был новым — не только в американской, но и в мировой литературе. Не удивительно, что прогрессивная литературная общественность США приветствовала «Бэббита». Роман воспринимался как своего рода художественное открытие. Видный критик Генри Менкен, занимавший в 20-е годы резко антибуржуазную позицию, закончил свой разбор романа выводом: «Здесь больше, чем просто юмор: здесь искание истины… Я не знаю американского романа, который давал бы более верную картину подлинной Америки. Это социальный документ высокого класса»[3].
Синклер Льюис говорит о своем герое прямо и ясно:
«…Он, в сущности, ничего не умел производить: ни масла, ни башмаков, ни стихов, — зато превосходно умел продавать дома по цене, которая мало кому была по карману». Так, с первых же страниц Бэббит предстает как социальная ненужность. Мы видим Бэббита в разные моменты его «рабочего» дня: диктующим письма, обдумывающим план доклада, заключающим сделки — и все больше убеждаемся в справедливости изначальной авторской характеристики. Бэббит и вправду не создает и не способен создавать никаких ценностей — ни материальных, ни духовных. Он представитель класса, который некогда, согласно известному положению из «Коммунистического манифеста», играл в истории революционную роль, но который ныне, в XX веке, перестал быть организатором производства и превратился по преимуществу в класс паразитический, потребляющий.
Бэббит и показан крупным планом именно как потребитель, обладатель большого количества вещей, которые, в сущности, не нужны ему. И книги в его доме, которых никто не читает, и новенькая сверхусовершенствованная зажигалка, и даже автомобиль — все это для Бэббита и для его семьи предметы, назначение которых прежде всего в том, чтобы поддержать престиж их владельцев в обществе. В самом деле: ведь «в городе Зените, среди варваров двадцатого века, автомобиль определял социальное положение семьи, так же как звание пэра определяло знатность английских семейств».
Неторопливо, с характерной сдержанно-иронической интонацией романист описывает внешний облик и поведение своего героя. Даже и в похвальных эпитетах прячется осуждение, которое время от времени прорывается наружу. «Его серый костюм был отлично скроен, отлично сшит и совершенно ничем не приметен. Это был стандартный костюм. Белый кант на жилетке придавал ему серьезность и значительность. Башмаки на Бэббите были черные, шнурованные, отличные башмаки, честные, стандартные башмаки, удивительно неинтересные башмаки…» «Чрезвычайным событием явилось перекладывание всех вещей из карманов коричневого костюма в карманы серого. К своим вещам Бэббит относился серьезно. Он видел в них вечные ценности, такие же, как бейсбол или республиканская партия. Среди этих вещей были вечная ручка и серебряный карандаш, у которого всегда не хватало грифеля; носил он их в правом верхнем кармане жилетки. Без них он чувствовал бы себя просто голым». Для читателя становится все более очевидным: не Бэббит владеет вещами, а вещи владеют им. Он живет в довольстве, богатстве, комфорте. Но ни свободы, ни счастья у него нет.
Бэббит, казалось бы, личность предельно несложная. Однако его психологический портрет отличается гибкостью, подвижностью. Сколь бы ни был Бэббит духовно нищ, душевно убог, он чувствует смутную неудовлетворенность собой и своей жизнью, порывается жить как-то по-иному. В сущности, первые семь глав романа, где описан один день Бэббита, представляют как бы экспозицию, пролог. Настоящее действие развертывается в последующих главах, где мы видим неуклюжие попытки Бэббита нарушить инерцию своего стандартного существования — и неминуемый крах этих попыток.
На эту внутреннюю динамику образа Бэббита давно уже обратили внимание критики разных стран, заинтересовавшиеся романом Льюиса. Известный итальянский писатель-антифашист Чезаре Павезе, — переводчик и глубокий знаток литературы США, — писал еще в 1930 году:
«Бэббит» занимает нас именно потому, что показывает, насколько существование рядового, заурядного, нормального человека может быть похоже на существование марионетки. Кто из читателей романа при чтении не вздрагивал, не спрашивал себя, сколько раз ему самому доводилось бывать Бэббитом?
Величие этой книги, повторяю, заключается в том, что Бэббит — не успокаивается, в том, что Бэббит — который и в этом верен себе — не хочет быть Бэббитом и терпит неудачу во всех своих усилиях, оставаясь до ужаса смирившимся, до ужаса добродушным и готовым все начать сначала. Каждый штамп, каждая слишком гладкая фраза, каждый жест, каждая смехотворная ситуация, — а читатель помнит, как много их в книге, — становятся как бы занозой, которая застревает в Бэббите, и хоть он сам этого не замечает, именно отсюда вырастает его характер, истерзанный, и даже стоический, и все же лишенный героизма; это самый заурядный и в то же время самый необыкновенный мученик, какого видел свет»[4].
Мученик — это сказано о Бэббите, конечно, не без оттенка иронии. Ведь его мечты о счастливой жизни, его поползновения на независимость и свободомыслие, в сущности, столь же убоги, как он сам: в его переживаниях нет и не может быть настоящего, глубокого драматизма. Но все же очень существенно, что Синклер Льюис не сделал своего героя законченным мракобесом и тупицей, наделил его некоторой долей человеческих чувств — искренней дружеской привязанностью к Полю Рислингу, любовью к сыну и даже робкими — очень робкими! — проблесками критического сознания. Все это не означает, что Синклер Льюис сам испытывал тайную нежность к Бэббиту и бэббитизму. Скорей это означает, что обвинение, которое заключено в романе, адресовано в первую очередь всему обществу, всему буржуазному классу, а не отдельной личности.
Социальную типичность образа Бэббита сумели сразу же распознать наиболее проницательные читатели романа — не только в США, но и за их пределами. К отзыву Чезаре Павезе стоит добавить и еще одно свидетельство, исходившее от крупного западноевропейского писателя. Курт Тухольский, известный сатирик и публицист догитлеровской Германии, откликнулся на выход «Бэббита» в немецком переводе (в 1925 г.) восторженной рецензией. «Это самый актуальный роман из всех, какие за последнее время попадали мне в руки, — он целиком принадлежит нашему времени». Тухольский отмечал новизну художественных приемов романиста — включение в текст искусно стилизованных деловых документов, объявлений, газетных статей, оригинально применяемый монтаж коротких сценок-кинокадров, раздвигающих рамки действия. Но самое ценное и современное в романе, утверждал он, образ самого Бэббита. Тухольский увидел в этой фигуре нечто общее с немецким обывателем Вендринером, постоянным персонажем его собственных сатирических фельетонов. «Немцы будут смеяться над этим американцем. Но господин Вендринер никогда не поймет, что и он тоже Бэббит; что и его представления, раздумья, ходячие понятия окажутся столь же смешными, если воспроизвести их спокойно, вполне доброжелательно, без всяких комментариев; что те вещи, которые для него бесспорны и полны несокрушимого достоинства, на самом деле столь же непостижимо нелепы; что его Дрезденский банк, его бал в опере, та литература и те симфонические концерты, которые ему по душе, электрическое оборудование его квартиры и его торговые сделки точно, точно, точно так же бессмысленны и противны здравому смыслу, как и у Бэббита…»[5]
Синклер Льюис первым воплотил в рельефном, типическом образе жизненный процесс, над которым теперь, полвека спустя, задумываются многие писатели и социологи Западной Европы и США: обезличивание личности, стандартизацию вкусов, воззрений, поступков людей капиталистического мира. И процесс этот обрисован, на примере Бэббита, тем более убедительно благодаря тому, что герой романа — не марионетка, не гиперболизированная условная фигура, а вполне живой человек, показанный как бы изнутри, психологически достоверно и конкретно.
