Курбан Саид - Али и Нино
— Мне Сеид Мустафа сказал, где я могу вас найти. А потом оказалось, что эта деревня как раз стоит на моем пути. Поэтому Сеид попросил меня передать вам привет.
— А куда вы едете, Арслан ага?
— В Кисловодск, на воды. Двое слуг сопровождают меня.
— Вот оно как! — засмеялся я.
Он ответил мне невиннейшей улыбкой.
— Скажите мне тогда, Арслан ага, почему же вы не поехали прямо поездом?
— Клянусь Аллахом, хотелось немного подышать горным воздухом. Поэтому я в Махачкале сошел с поезда и направился прямиком в Кисловодск.
— Но, кажется, дорога на Кисловодск в трех днях пути отсюда?
Арслан ага с притворным огорчением посмотрел на меня.
— В самом деле? Эх, значит, меня неверно информировали? Но я все равно рад, хоть вас навестил.
Этот дурачок проделал такую дорогу, чтобы увидеть меня и рассказать потом об этом дома. Если это действительно так, значит, я стал в Баку очень популярной личностью.
Я налил ему вина. Он большими, жадными глотками осушил бокал, а потом простодушно спросил:
— А скажите, Али хан, за это время вы никого больше не убили? Прошу, умоляю вас, скажите правду. Клянусь Аллахом, я никому не расскажу.
— Как это не убил? Убил, человек двадцать-тридцать.
— Нет, ради Аллаха, скажите правду!
Он пил, а я все подливал ему, подливал.
— А вы женитесь на Нино? В городе все только об этом и говорят. Говорят, вы все еще любите ее?
Он от всего сердца расхохотался и снова потянулся к бокалу.
— Знаете, мы все так удивились. Целыми днями только об этом и говорили.
— Не может быть! А что в Баку нового?
— В Баку? Ничего. Начали издавать новую газету. Рабочие бастуют. Учителя в гимназии говорили, что вы всегда были таким жестоким. Но скажите, как вы узнали обо всем?
— Дорогой Арслан, друг мой, довольно вопросов. Теперь моя очередь. Вы видели Нино? А кого-нибудь из Нахарарянов? Что делают Кипиани?
Бедняга чуть не подавился куском мяса.
— Клянусь Аллахом, не знаю, ничего не знаю. Я никого не видел. Потому, что очень редко выходил на улицу.
— Почему, друг мой? Вы болели?
— Да, да, — радостно подтвердил он. — Болел. Причем очень сильно. Я заразился дифтерией. Представьте себе, мне делали по пять уколов в день.
— Против дифтерии?
— Да.
— Пейте, Арслан ага. Вино полезно для здоровья.
Он выпил.
— Друг мой, — проговорил я, склоняясь над ним, — скажите, когда вы в последний раз говорили правду?
Он поднял на меня прозрачно-невинный взгляд.
— В гимназии, — совершенно искренне сознался вдруг он, — когда отвечал, сколько будет трижды три.
Этот простак был пьян в стельку. Я решил воспользоваться этим и устроил ему форменный допрос. Вино было сладким, Арслан ага — еще очень молодым, и мне ничего не стоило выпытать у него, что приехал он ко мне из любопытства, что никогда дифтерией не болел и в курсе всех бакинских сплетен.
— Нахараряны хотят убить тебя, но выжидают удобного случая. Они не спешат… Я иногда заходил к Кипиани. Нино долго болела. Потом ее возили в Тифлис. Сейчас она вернулась. Я видел ее на балу у губернатора. Знаешь, она пила вино, как воду, и беспрерывно смеялась. А танцевала только с русскими. Родители хотят отправить ее в Москву, а она не хочет. Каждый день гуляет по городу, и все русские влюблены в нее… Ильяс бек награжден орденом. Мухаммед Гейдар тоже ранен… У Нахарарянов сгорела вилла. Ходили слухи, будто ее подожгли твои друзья… Да, еще… Нино купила собаку и каждый день беспощадно избивает ее. Никто не знает, как она назвала эту собаку. Одни говорят — Али хан, другие — Нахарарян. А мне кажется, что она зовет собаку Сеид Мустафа… Видел и твоего отца. Он сказал, что изобьет меня, если я буду продолжать сплетничать… Кипиани купили дом в Тифлисе. Может быть, переселятся туда насовсем.
Я с сожалением посмотрел на него.
— Что же из тебя выйдет, Арслан ага?
Он пьяно взглянул на меня и ответил:
— Падишах.
— Что?
— Я хочу стать падишахом в какой-нибудь прекрасной стране. Хочу, чтоб у меня было много солдат.
— А потом?
— Потом хочу умереть.
— Почему?
— Хочу уничтожить свое царство и умереть!
Я засмеялся, и это, кажется, его обидело.
— Подлецы, засадили меня на три дня в карцер.
— Где? В гимназии?
— Да, и знаешь, за что? За то, что я написал статью в новую газету. А статья была о жестоком обращении с учениками в гимназии. Клянусь Аллахом, такой поднялся переполох!
— Эх, Арслан ага, разве станет порядочный человек писать статьи в газетах?
— Станет. Увидишь, я вернусь и напишу статью о тебе. Только имени не назову, потому что, во-первых, не люблю называть имен, а во-вторых, я твой друг. А статью назову так: «Бегство от кровного врага, или о Достойных сожаления обычаях в нашей стране».
Он допил бутылку, а потом повалился на тюфяк и тут же уснул мертвым сном. В комнату вошел его слуга и укоризненно посмотрел на меня. Его взгляд словно говорил: «Ну, не стыдно ли, Али хан, спаивать такого благовоспитанного мальчика?»
Я вышел из комнаты. До чего же омерзителен этот Арслан ага! Во всяком случае, половина из того, что он мне наговорил, — наглая ложь. С чего бы это Нино стала избивать бедную собаку? Интересно, как же она ее назвала?
Спустившись по сельской дороге, вниз, я присел на камень. Со всех сторон меня окружали угрюмо, нависавшие скалы. Что хранят они в своих морщинах? Прошлое? Людские страсти? Звезды в ночном небе напоминали огни Баку. В моих зрачках отражались тысячи лучей, идущих из бесконечности. Час ли, два ли просидел я так, устремив взгляд в небеса.
«Значит, она танцует с русскими?!»
И вдруг во мне проснулось острое желание вернуться в город и завершить кошмар той роковой ночи.
Мимо с шуршанием пробежала ящерица. Я поймал ее и ощутил, как бьется в моей ладони ее охваченное ужасом смерти сердце. Я осторожно погладил ее холодную кожу. Поднес к лицу и вгляделся в выпученные от страха глазки. Древний зверек с огрубевшей от старости кожей походил на оживший вдруг камень.
— Избить тебя, Нино? — спросил я, обращаясь к ящерице, и вспомнил рассказ Арслана ага о собаке Нино. — Только… как же может человек избить ящерицу?
Вдруг зверек на мгновение открыл пасть. Оттуда высунулся и тут же снова исчез раздвоенный язычок. Я засмеялся. Язычок был нежный и тонкий. Я разжал ладонь, и ящерица мгновенно исчезла во тьме между камнями.
Когда я вернулся домой, Арслан ага еще спал. Голова его покоилась на коленях заботливого слуги.
Я поднялся на крышу и до самого утреннего намаза курил анашу.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Не знаю, как это произошло, но в один прекрасный день я проснулся и увидел стоящую передо мной Нино.
— Однако ты здесь обленился, Али хан, — сказала она, присаживаясь на край тюфяка, — к тому же храпишь во сне, это тебе не идет.
— Это из-за анаши, — хмуро ответил я, еще плохо соображая, что происходит.
Нино покачала головой.
— Тогда прекрати курить ее.
— Как ты можешь избивать свою собаку, бессердечная?
— Собаку? А! Я держу ее за хвост левой рукой, а правой так хлещу, что…
— А как ты называешь ее при этом?
— Килиманджаро, — спокойно ответила Нино.
Я протер глаза, и вдруг все отчетливо предстало передо мной: Нахарарян, карабахский гнедой, залитая лунным светом мардакянская дорога, сидящая на коне Сеида Нино.
Нино! Только теперь я окончательно проснулся.
— Нино! — воскликнул я и вскочил на ноги. — Как ты здесь очутилась?
— Арслан ага рассказывает по всему городу, что ты хочешь убить меня. Я услышала это и тут же приехала сюда.
В ее глазах стояли слезы.
— Если б ты знал, как я соскучилась по тебе, Али хан.
Мои пальцы тонули в ее густых волосах, губы приникли к ее губам, они дрогнули, раскрылись, одурманивая, лишая рассудка.
Я бросил ее на постель, одним движением сорвав с нее платье, бесконечно долго ласкал ее, упиваясь нежностью и ароматом ее кожи. Нино взволнованно дышала, глядя мне в глаза. Ее маленькие груди трепетали в моих ладонях. Я крепко сжал Нино в объятиях. Она обвила мою шею тонкими руками и застонала. Мы лежали, плотно прижавшись друг к другу, и я ощущал каждое ребрышко ее худенького тела.
— Нино! — прошептал я, пряча лицо на ее груди.
Казалось, какая-то таинственная, непостижимая сила заключалась в этом слове. Стоило мне произнести его и реальность куда-то отступила, остались лишь большие грузинские глаза, полные слез, и все — страх, радость, любопытство и мгновенная острая боль — отразилось в них.
Нино не заплакала. Лишь, будто устыдившись своей наготы, натянула на себя одеяло, прижалась ко мне лицом. Осторожно, словно боясь испугать ее, я поднял одеяло и лег рядом. Нино порывисто прижалась ко мне, и была в этом порыве жажда земли, истосковавшейся по дождю.
