Габриэле Д’Аннунцио - Собрание сочинений в 6 томах. Том 1. Наслаждение. Джованни Эпископо. Девственная земля
Но Андреа Сперелли был спокоен, почти весел.
Чувство превосходства над противником придавало ему уверенность, кроме того, эта его рыцарская наклонность к опасным приключениям, унаследованная от отца с его байроновскими замашками, помогала ему видеть этот случай с ним в блеске славы, и все врожденное благородство его юношеской крови просыпалось в виду опасности. Донна Ипполита Альбонико вдруг возвысилась в его душе, еще более желанная и более прекрасная.
Он пошел навстречу своей лошади, с бьющимся сердцем, как навстречу другу, несущему давно ожидаемую весть о счастье. Нежно погладил ей морду, и глаза животного, эти глаза, в которых неугасимым пламенем сверкало все благородство породы, опьянили его, как магнетический взгляд женщины.
— Маллечо, — прошептал он, поглаживая ее, — сегодня великий день! Мы должны победить.
Его тренер, рыжеватый человек, устремив свой острый взгляд на других, проходивших на поводах у конюхов лошадей, сказал, хриплым голосом:
— Будьте спокойны.
Мичинг Маллечо была прекрасная гнедая лошадь, завода барона Саубейрана. Порывистая стройность формы соединялась в ней с чрезвычайной крепкостью ног. Казалось, что лоснящаяся и тонкая кожа, под которой видны были сплетения жил на груди и на боках, дышала жаром и огнем, настолько вся она пылала жизнью. Могучая на скаку, очень часто, на охоте, она уносила своего господина за все препятствия римских полей, при каком угодно грунте, не останавливаясь ни перед тройным забором, ни перед стеной, бесстрашно следуя за собаками по пятам, крик седока подгонял ее сильнее шпор, а ласка заставляла ее дрожать.
Прежде чем сесть, Андреа внимательно осмотрел всю сбрую, убедился в крепости каждой пряжки и каждого ремня, затем, улыбаясь, вскочил в седло. Тренер, смотря вслед удалявшемуся хозяину, выразительным жестом, выказал полную уверенность.
У тотализатора теснилась толпа играющих. Андреа почувствовал, что взоры всех устремлены на него. Он повернул голову в сторону правой трибуны, чтобы увидеть Альбонико, но не мог никого различить в толпе. Раскланялся с Лилиан Сид, которой был хорошо знаком галоп Маллечо за лисицами и за химерами. Маркиза Д’Ателета издали сделала ему знак упрека, так как уже знала о ссоре.
— Какова ставка на Маллечо?. — спросил он Людовико Барбаризи.
Направляясь к старту, он хладнокровно обдумывал план, с которым можно было надеяться на победу, и всматривался в своих трех соперников впереди него, учитывая силу и опытность каждого. Паоло Калигаро был лукавый демон, не хуже любого жокея изучивший все хитрости ремесла, но Кароонилла, хотя и резвая, была не очень вынослива. Герцог Ди Беффи, ездок высшей школы, взявший не один приз в Англии, ехал на упрямой лошади, которая легко могла сдать перед случайным препятствием. Тогда как Джаннетто Рутоло ехал на превосходной и хорошо выезженной лошади, но, хотя и очень сильный, он был слишком стремителен и впервые участвовал в скачках. Кроме того, он должно быть был в крайне нервном состоянии, что и было заметно по многим признакам.
Смотря на него Андреа думал: «Моя сегодняшняя победа несомненно повлияет на завтрашнюю дуэль. Он наверно потеряет голову, и здесь и там. Я должен быть спокоен на обоих полях сражения». Потом еще подумал: «Каково состояние Донны Ипполиты?» Ему показалось, что наступила необычная тишина. Измерил глазом расстояние до первой изгороди, заметил на кругу блестящий камень, обратил внимание, что Рутоло наблюдал за ним, и вздрогнул всем телом.
Раздался колокол, но Бруммель уже поскакал, и, так как заезд начался не одновременно, старт не состоялся. И второй раз был объявлен фальстарт, из-за того же Бруммеля. Сперелли и герцог Беффи обменялись мимолетной улыбкой.
Третий старт удался. Бруммель тотчас же отделился от группы, следуя вдоль забора. Остальные три лошади некоторое время скакали рядом, благополучно взяли первую изгородь, за ней вторую. Каждый из трех седоков держался своего плана. Герцог Ди Беффи старался держаться в группе, чтобы перед препятствием Сатирист мог следовать примеру других. Калигаро сдерживал горячность Карбониллы, чтобы сберечь силы для последних пятисот метров. Андреа Сперелли постепенно увеличивал скорость, желая потеснить врага перед более трудным препятствием. И в самом деле, мало-помалу Маллечо оставила товарищей позади и стала наседать на Бруммеля.
Рутоло услышал приближающийся галоп позади себя и был охвачен таким волнением, что не видел больше ничего. Все смешалось в его глазах, точно он был близок к обмороку. Он делал неимоверное усилие, чтобы удержать шпоры на животе лошади, и приходил в ужас от мысли, что силы могут изменить ему. В ушах у него стоял беспрерывный шум, и сквозь шум он слышал короткий и сухой крик Андреа Сперелли.
— Гоп! Гоп!
Маллечо, более чувствительная к голосу, чем к хлысту, пожирала расстояние, была не дальше трех или четырех метров от Бруммеля, начинала догонять его, обгонять.
— Гоп!
Высокий барьер пересекал круг. Рутоло не видел его, потому что потерял всякое сознание и сохранил одно бешеное желание приникнуть к животному и гнать его на удачу вперед. Бруммель сделал прыжок, но, без поддержки седока, ударился задними ногами и так неудачно упал по другую сторону препятствия, что всадник потерял стремена, хотя и удержался в седле. Несмотря на это, он продолжал скачку. Андреа Сперелли занимал теперь первое место, Джаннетто Рутоло, все еще без стремян, следовал вторым, имея за собой Калигаро, герцог Ди Беффи шел последним. В таком порядке проскакали мимо трибун, услышали смутный, сейчас же умолкший, говор.
На трибунах за ними следили с крайним напряжением внимания. Некоторые комментировали развитие скачек громким голосом. При всякой перемене порядка лошадей, среди протяжного говора, вырывался целый ряд восклицаний, при чем дамы вздрагивали. Донна Ипполита Альбонико, стоя на скамейке и опираясь на плечи стоявшего ниже мужа, смотрела, не шевелясь, с изумительным самообладанием, и разве только слишком плотно сжатые уста да слегка нахмуренный лоб могли, пожалуй, обнаружить напряжение. Затем сняла руки с плеч мужа, боясь выдать себя каким-нибудь невольным движением.
— Сперелли упал, — громко заявила графиня Луколи.
Маллечо, действительно, во время прыжка оступилась из-за влажной травы и упала на колени, но тут же поднялась. Андреа скатился через ее голову без всякого вреда и с быстротой молнии снова вскочил в седло, в то время как Рутоло и Калигаро нагоняли его. Бруммель, хотя и с ушибленными задними ногами, делал чудеса, благодаря своей чистокровности. Карбонилла наконец, в поразительно умелых руках седока, развила всю свою резвость. До конца оставалось около восьмисот метров.
Сперелли видел, что победа ускользала от него, но собрал все силы, чтобы снова добиться ее. Стоя в стременах, наклонясь к гриве, он издавал от поры до времени этот короткий, тонкий, пронзительный крик, имевший такую власть над благородным животным. В то время как Бруммель и Карбонилла, утомленные тяжелым грунтом, начинали слабеть, Маллечо увеличивала силу своего порыва, готова была занять прежнее место, уже касалась победы пламенем своих ноздрей. После последнего препятствия, опередив Бруммеля, достигала головой плеч Карбониллы. Метров за сто до конца, понеслась вдоль ограды, вперед, вперед, оставляя между собой и вороною Калигаро расстояние в десять корпусов. Раздался колокольчик, по всем трибунам грянули рукоплескания, как глухой треск града, на залитом солнцем лугу раздались крики в толпе.
Выходя за ограду, Андреа Сперелли думал: «Счастье со мной сегодня? Будет ли оно со мной завтра?» В предчувствии торжества им овладел гнев перед темной опасностью. Он готов был встретить ее сейчас же, в этот же день, без малейшего замедления, чтобы насладиться двойной победой и вкусить затем плоды наслажденья из рук Донны Ипполиты. Все его существо загоралось дикой гордостью при мысли об обладании этой белой и роскошной женщиной, на правах сильного. Воображение рисовало ему еще неизведанное наслаждение, страсть как бы иных времен, когда кавалеры распускали волосы любовниц убийственными и нежными руками, пряча в них еще влажный от усилия борьбы лоб, и еще горькие от проклятий уста. Он был охвачен тем неизъяснимым опьянением, которое вызывает у некоторых людей рассудка упражнение физической силы, испытание мужества, проявление жестокости. Остаток первобытной жестокости в нас иногда всплывает со странной силой, и даже под жалким благородством современного платья наше сердце бьется иногда каким-то кровавым порывом и жаждет резни. Андреа Сперелли, полной грудью, вдыхал горячий и острый пар от дыхания своей лошади, и ни одни из множества тонких духов, которые он предпочитал до сих пор, не доставили его обонянию более острого наслаждения.
