Ингман Бергман - Фанни и Александр
Исак: Прощайте. Приношу тысячу извинений.
Эдвард: Эти предметы стоят по меньшей мере вдвое дороже.
Исак: Нисколько не сомневаюсь, Ваше Высокопреподобие. И весьма скорблю, что бедный провинциальный антиквар не может предложить истинной цены.
Эдвард: Я останусь в дураках.
Исак: Ничто не мешает Вашему Высокопреподобию отказаться и таким образом избежать этой участи. Благодарю за беседу и удаляюсь. Надеюсь, я не слишком помешал.
Эдвард: Деньги у вас при себе?
Исак: Деньги? Ах, деньги! Ну разумеется, Ваше Высокопреподобие! Сумма, проставленная в купчей, лежит у меня в нагрудном кармане. В крупных купюрах.
Эдвард: Давайте деньги, господин Якоби.
Исак: Конечно. Немедленно. Пусть только Ваше Высокопреподобие поставит свою подпись на купчей. Вы согласны? (Отдаёт деньги.)
Эдвард: Непременно, господин Якоби, непременно.
Он уходит, на ходу читая документ. Дверь закрывается.
Исак: Не будет ли глубокоуважаемая фрекен Вергерус возражать, если мы немедленно приступим к делу? Могу я сказать моим людям, чтобы они вынесли эти предметы?
Хенриэтта (пожимает плечами): Пожалуйста.
Исак поспешно подходит к окну и зовет парней, которые тут же являются на зов. Фрекен Хенриэтта, прижав указательный палец к губам, несколько секунд смотрит на согнутого в подхалимском поклоне Исака.
Хенриэтта: Вы не возражаете, если я удалюсь?
Исак: Мне будет вас не хватать, фрекен Вергерус.
Хенриэтта: Надеюсь, вы не прихватите ничего лишнего!
Исак (улыбается): Подозрения остаются на совести того, кто их питает.
Хенриэтта собирается ответить, но раздумывает, выплывает из комнаты, проходит через столовую в гостиную и исчезает. Исак устремляется в каменный коридор, распахивает дверь в детскую и делает знак детям поторопиться. Они поднимаются с пола, держа в руках башмаки, и неуверенно смотрят на Исака.
Исак: Быстрее. У нас очень мало времени.
Он берет Аманду за руку и тянет за собой. Двое других идут следом. Они оказываются в парадной зале Епископской резиденции. Исак откидывает крышку огромного деревянного сундука и шепотом велит детям залезть туда. В ту же секунду открывается дверь и в залу входит Епископ. Исак захлопывает крышку, дети в безопасности.
Исак: Я понимаю, Ваше Высокопреподобие желает убедиться, что я не прихватил ничего лишнего. (Открывает крышку сундука.) Прошу вас.
Эдвард: Нет-нет, не надо. Я хотел только отдать вам подписанную купчую.
Исак захлопывает крышку и садится сверху. Трое рабочих начинают выносить шкаф, предварительно сняв с петель дверцы и верхний ящик. Епископ, запахнув халат, усаживается рядом с Исаком. Он дружелюбно улыбается. Исак Якоби улыбается в ответ.
Эдвард: Что вы скажете вон о той картине?
Исак: Насколько я понимаю, подлинный Ван Меертенс.
Эдвард: Она бы вас не заинтересовала?
Исак: Прекрасная работа. К сожалению, я не торгую предметами искусства.
Эдвард: За приемлемую цену?
Исак: Мои возможности в настоящее время несколько ограничены. Как здоровье вашей жены?
Эдвард: Благодарю за вашу любезность. Она нездорова. Неожиданная жара плохо действует на нее.
Исак: Не мог бы я лично передать...
Эдвард: Сожалею.
Исак: Понимаю. У меня для нее письмо от фру Экдаль.
Эдвард: Я передам.
Исак: Очень любезно с вашей стороны.
Эдвард: Проклятая еврейская свинья. (Хватает Исака за воротник.) Проклятая сволочная жидовская свинья. Ты надеялся меня провести. Ты глубоко раскаешься, проклятый кривоносый вонючка.
С завидной силой он поднимает Исака Якоби с сундука и швыряет на пол. Потом встает сам и откидывает крышку. Заглядывает внутрь. Сундук пуст. Он бежит за носильщиками, велит им остановиться. Шкаф со снятыми дверцами зияет пустотой. Исак Якоби, сидя на полу, подбирает остатки очков, разбившихся при падении. Открывается дверь соседней комнаты, появляется фру Бленда. В глубине, ярко освещённая лучами заходящего солнца, барахтается в подушках бесформенная Эльса Бергиус.
Эльса Бергиус (вопит): Что происходит? Что происходит? Что происходит?
Фру Бленда: Что происходит?
Эдвард (в бешенстве): Эта свинья хочет украсть моих детей
Хенриэтта: Это невозможно. Ключ от детской у меня
Епископ рвет на себя дверь детской. Аманда, Фанни и Александр, свернувшись, лежат на полу, похоже, они спят. Лица их при свете заходящего солнца бледны. Епископ наклоняется над ними проверить, не мертвы ли они. Он протягивает руку, собираясь потрогать лоб Александра.
Эмили: Не прикасайся к ним!
Она стоит у лестницы, отяжелевшая, потная, неухоженная, в грязном халате. Волосы распущены, глаза ввалились, губы искусаны до крови, но взгляд спокоен и холоден — постаревшая Офелия, которая, к несчастью, отказалась от мысли рвать у речки цветы.
Эмили: Если ты до них дотронешься, я тебя убью.
Исак Якоби поднялся на ноги. Он отряхивает своё черное пальто, делая успокаивающие жесты. Трое рабочих выносят шкаф. Епископ, сцепив сжатые в кулаки руки, уходит в кабинет и запирает дверь. Фру Бленда кормит хрюкающую Эльсу Бергиус. Хенриэтта приподнимает крышку сундука. Он по-прежнему пуст. Она опускается на стул, откидывается на спинку и злобно смотрит на Эмили. Старый еврей улыбается рассеянной улыбкой, но вид у него немного усталый. Пошатываясь, он подходит к Эмили, прислоняется к стене и примеряет разбитые очки. Рабочие поднимают сундук. Он очень тяжелый.
2
Внеся сундук в захламленную комнату в глубине лавки, рабочие уходят. Исак Якоби опускает рваные шторы, запирает входную дверь и открывает крышку. Из сундука вылезают дети — грязные и потрясенные, но невредимые. Еврей прикладывает к губам палец и делает им знак следовать за ним по винтовой лестнице, соединяющей два этажа, забитые всеми мыслимыми в мире предметами.
Лестница упирается в тесную прихожую, которая ведет в темную обшарпанную столовую, заставленную старомодной мебелью. Стол накрыт, в канделябрах горят свечи. Молодой человек лет двадцати с бледным лицом и добрыми глазами молча их приветствует.
Исак: Арон, мой племянник.
Арон вежливо кланяется и спешит в кухню, откуда приносит большую суповую миску с дымящимся мясным супом. Все усаживаются за стол. Исак Якоби раздает хлеб и разливает по тарелкам суп. Никто не нарушает молчания. На грязном стекле жужжит летняя муха. Откуда-то издалека доносится мужской голос, мурлыкающий странную однообразную мелодию.
Александр: Епископ сможет забрать нас обратно?
Исак (качает головой): Через несколько дней он вступит в переговоры с вашими дядьями. В настоящее время никакой опасности нет.
Фанни: Я хочу к маме.
Исак (гладит её по голове): Терпение, фрекен Экдаль. Терпение.
Аманда: Сколько мы здесь пробудем?
Исак: Всю жизнь вряд ли.
Александр: Я бы поспал.
Исак: Арон, наши гости устали! Ты убрал комнату и приготовил постели? Проветрил как следует? Цветы поставил?
Арон: Я выполнил всё, что велел дядя.
Они встают из-за стола и идут по длинному темному коридору, который, по-видимому, уходит в глубь дома.
Исак: Измаил поел?
Арон: Я отнес ему обед в три часа.
Исак: За этой дверью живет мой второй племянник, Измаил. Он болен. Поэтому его держат взаперти. Поэтому эту дверь открывать нельзя. Запомни это, Александр. Запомните это, Аманда и Фанни.
Дети молча, подавленно кивают. Исак треплет Аманду по щеке и тоже серьезно кивает.
Исак: Иногда он поет. Даже по ночам. Не обращайте внимания. Вы привыкнете.
Он делает им знак, и они продолжают свой путь по длинному коридору, заканчивающемуся просторной комнатой, вся обстановка которой состоит из десятка стульев, поставленных в два ряда на изношенном персидском ковре. У торцовой стены устроен театр марионеток. Повсюду, на сцене и по стенам, развешаны куклы в пестрых одеждах. Они, не отрывая взгляда, рассматривают вошедших своими черными глазами, блистающими на таинственно бледных лицах. Рассеянный дневной свет, проникающий сквозь неплотно закрытые занавеси, придает их телам, лицам и позам какую-то властность, повелительную непреклонность.
Исак: Это кукольный театр Арона. Если вы его хорошенько попросите, он наверняка как-нибудь устроит для вас представление.
Они минуют красную гостиную — с красными обоями, красным ковром, красными диванами и креслами, с тяжелыми гардинами на окнах. В центре лепного потолка висит громадная хрустальная люстра, обернутая тюлем. В глубине гостиной расположен китайский кабинет, с оклеенными рисовой бумагой стенами, черной лакированной мебелью и статуэтками. Все имеет далеко не новый вид, покрыто пылью, выцвело. Словно умирает.
