Альваро Кункейро - Человек, который был похож на Ореста
Тиран улыбнулся Оресту и, заметив, что капли пота выступили на лице принца, предложил ему также опустить руки в холодную воду, а затем смочить лоб и затылок.
— А ты не можешь оставить свою затею? Может, ты хочешь вернуть себе утерянное царство? Ты живешь лишь этим и не можешь отложить месть?
Когда Орест падал духом, он задавал себе те же вопросы: «Неужели я не могу забыть об этом деле? Разве отмщение не может подождать? Почему я должен жить только ради него? О каком потерянном царстве идет речь? У меня нет ни царства, ни подданных». Тогда Электра убивала голубку и заставляла его смочить руки в ее крови.
— Ты должен привыкнуть к крови, — говорила она.
Тиран хлопнул в ладоши, и на зов явился раб с прохладительным напитком из снега и лимонного сока. Собеседники пили большими глотками, их пересохшие губы радовались ледяной влаге.
— Мне тоже случилось отмстить, — сказал тиран. — Я хотел отвлечься от этих мыслей, но мать не давала мне покоя.
Он поднялся с места, подошел к одному из балконов, откинул занавес, поглядел на площадь и вновь уселся на подушки. Владыка оказался высок ростом и широкоплеч.
— Я должен был убить второго мужа матери, потому что он втайне влюбился в мою сестру. Мне пришлось уехать из города, чтобы все взвесить, сопоставить и рассчитать удар, который бы поразил его наверняка. Жар юной крови наводил меня на иные мысли, но я трижды в день получал от матери условный знак: три алые нити на конце стрелы. Мне не терпелось покончить с местью и заняться другими делами. Мой наставник, правда, твердил, что из этого ничего не получится: после отмщения я не смогу избавиться от голосов за спиной, обвиняющих меня в преступлении.
— Сон покинет тебя, ты нигде не найдешь надежного пристанища, люди будут смотреть на тебя как на прокаженного. Ты станешь вечным странником! А кроме того, несправедливо в таком случае оставлять жизнь твоей сестренке.
Он проглотил за раз весь снег, остававшийся на дне бокала.
— Действительно, это было бы несправедливо.
— И ты отомстил? — спросил Орест.
— Все получилось совсем не так, как я предполагал. Я много трудился, стал искусным лучником и вернулся в город свести счеты с отчимом. В тот час он обычно выходил из ванны и, вытираясь, прогуливался по залу, разглядывая свое отражение в семи зеркалах. На одну минуту ему пришлось остановиться и наклониться, чтобы получше вытереть ногу. Я натянул лук и выстрелил, но ошибся: стрела полетела не в него, а в одно из отражений. Отчим обернулся, увидел меня и расхохотался. Этот обнаженный, беззащитный человек звонко смеялся, подпрыгивая и волоча за собой полотенце, словно не боялся следующего выстрела. На смех и крики прибежали слуги, пришла моя мать, а он все хохотал и не мог остановиться. Потом отчим стал пунцовым, его лицо посерьезнело, взгляд замер на мне, он сделал шаг в сторону и упал замертво: голова стукнулась дважды о мраморные плиты, из носа и рта хлынула кровь. Я сказал, что зашел к нему показать свое искусство, а с ним случился какой-то непонятный приступ. Бедняга поел с утра инжира, это тяжелая пища для желудка, а потому все сочли его смерть естественной. Но меня не оставляли горькие мысли: с одной стороны, на моей совести было убийство, а с другой — покарав предателя, я не мог доказать, что нанес ему смертельный удар, и отбыть, как того требовали обычаи, в изгнание и жить за границей при каком-нибудь дворе. Подобный поворот дел меня особенно удручал. А как теперь наказать сестру? Мать должна была отправиться на курорт в горы и хотела, чтобы я в ее отсутствие повесил сестру. Жестокая женщина настаивала на такой казни и даже оставила веревку — очень изящную фламандскую тесьму, сплетенную из трех шнурков: двух желтых и белого.
— Вернусь через две недели, — сказала мне мать на прощание.
Я нашел сестру в саду. Бедняжка стояла с закрытыми глазами, сложив руки на животе, и жевала стебелек куколя. В тот момент мне пришло в голову, что она беременна.
— Когда это случится? — спросил я ее. — Когда у тебя будет ребенок?
Она взглянула на меня удивленно и расплакалась.
— К сбору винограда, — ответила сестра.
— Я подыщу тебе мужа, — обещал я.
— Не надо! Покойный уже об этом позаботился.
Так оно и оказалось. Покойный подыскал ей в мужья статного крестьянина, который явился просить ее руки, издалека размахивая в знак приветствия своей зеленой шляпой. Он взял меня под руку и сказал, что, зная о положении бедняжки, мы не должны отказывать ему, и просил нас не гневаться за этот проступок: у девушки просто упал платок на дорогу, а он перелез через изгородь, чтобы поднять его, — тут все и случилось. Сыграли свадьбу. Моя мать отказалась пойти, не съела карамель, которую прислал ей зять, и обещала отречься от дочери. Однако спустя несколько месяцев она уже плакала от счастья, качая их отпрыска.
Тиран улыбнулся, вспомнив трогательную сцену с бабушкой и внуком.
— Поэтому я прошу тебя на какое-то время отложить путешествие, — сказал владыка своему гостю. — Останься здесь и будешь объезжать лошадей. У меня есть дочери и племянницы на выданье, выбирай, какая тебе только приглянется. Выгляни сегодня вечером из окна комнаты, что я распорядился приготовить для тебя, и увидишь, как они играют во дворе. Каждый может выбирать себе жизнь по душе, мой любезный друг!
III
Каждый может выбирать себе жизнь по душе! В дни скитаний Орест нередко вспоминал слова своего друга тирана и прелестную картину, открывшуюся ему той ночью: играющие при свете факелов девушки. Они бегали, скакали, кричали и на бегу задирали свои широкие юбки, открывая взору белые ножки. Юные красавицы долго резвились, пели песни, брызгались водой из фонтана, и только около полуночи пришла старая кормилица и увела своих питомиц спать. Их было шесть, но Орест не мог забыть белокурую хрупкую девушку, что пыталась собрать свои волосы прямо под факелом, держа в зубах ленту. Орест не захотел остаться на службе у тирана, хотя тот и предлагал ему сменить имя. Если бы принц не сказал, кто он и зачем едет в Микены, тогда он мог бы воспротивиться воле Электры и остаться. Но все слышали, как он говорил о своем долге отмщения, и все бы ждали дня его отъезда, и, задержись Орест, там, пошли бы пересуды. А как ему было просить руки девушки из семьи тирана и жениться на ней, если жена всегда ожидала бы с ужасом, что однажды не найдет мужа на брачном ложе, ибо Орест, не желая дожидаться, пока молодость покинет его, отправится выполнять свою клятву. А если появится ребенок, еще хуже. Разве он осмелится ласкать его руками, обагренными кровью?
Сейчас Орест странствовал в далеких краях, где никто не слышал о городе Микены, а потому никто не мог указать ему самый близкий путь.
— Иди к морю. В портах знают обо всех городах и рынках мира.
Но принцу больше нравились леса и узкие тропки в горах. Сюда не добирались гонцы, не доходили послания Электры, и никто здесь не спрашивал его имени. В каждой деревне находилась таверна и Орест клал на стойку монету.
— Ты пробудешь с нами неделю? — спрашивал хозяин, пряча деньги во внутренний карман жилета.
Жена трактирщика стирала ему рубашки, слуга перековывал лошадь: Орест предупреждал, что путь ему предстоит долгий. Богатые поселяне, видя учтивые манеры чужеземца, приглашали его отужинать у них, хозяин постоялого двора наполнял ему бурдюк вином на дорогу. Принцу пришлись по вкусу терпкие вина здешних гор. В каждой деревне какая-нибудь девушка выбегала попрощаться с ним. Каждый может выбирать себе жизнь по душе!
— Как тебя зовут? — спросил трактирщик. — Мы здесь всегда расспрашиваем чужестранцев.
— Меня зовут Эгистом, — сказал Орест.
— Это имя царя, который правит не знаю где.
— Да, однако я не этот царь, хотя, возможно, благороднее, чем он.
— Как зовут твоих родителей?
— Неизвестно. Я был найден в поле, дикая косуля кормила меня молоком, возле меня лежали двенадцать золотых, каждый в отдельном кошельке, а мою пуповину держала зубами змея, чтобы я не истек кровью.
Люди, что пьют вино у стойки, расступаются, а трактирщик кладет от изумления себе на голову тряпку, которой вытирают столы, и восклицает торжественно:
— Ты почти что святой!
Ему пришлось тайком покинуть эту деревню, потому что люди приходили за двенадцать миль повидать его, женщины приносили на закорках детей, а одна тридцатилетняя незамужняя особа послала ему записку и просила оставить ей ребенка, который мог бы стать для нее утешением в старости.
Орест подъехал к морю. Вдалеке виднелась земля Эллады, а перед ним темной полосой выделялись два острова в устье реки. То были те самые два острова, которые он разглядывал на карте в первые годы странствий. Человек с веслом на плече подошел к нему:
