Джон Пристли - При блеске дня
— Расскажи мне про Экворта, — сказал Никси. — Ты с ним уже давно работаешь. В Лондоне ему бы ничего не светило, но здесь, как я понимаю, такие типы пользуются уважением. Правильно я говорю?
— Кто-то мне говорил, что он самый известный и уважаемый торговец на рынке шерсти, — ответил я. — И он это знает. Его неотесанность напускная, уж такого персонажа он решил играть. Многие здесь выбрали себе эту роль.
— Терпеть меня не может, — произнес Никси. — И что я ему сделал?
— Да он со всеми такой, — пожал я плечами, хотя прекрасно понимал, что к Никси это не относится. — Вот узнаете его получше и сразу поймете, что он достойный человек.
— Крокстон работает с ним много лет. И до сих пор они не ладят.
Поскольку Никси и Крокстон явно спелись, я не хотел отзываться плохо о последнем и лишь пробормотал:
— Просто они друг друга недолюбливают.
— На то есть особая причина, старина?
Его излюбленное словечко «старина» тоже имело мимолетное свойство. Оно не предполагало, что вы давние друзья, а лишь указывало на легкие, ни к чему не обязывающие приятельские отношения, делая и вас таким же светским львом.
— Что ж, — осторожно ответил я, — Экворт считает, что Крокстону не следует лезть в торговлю, пусть занимается бухгалтерией. Мы несколько раз повздорили, когда Крокстон пытался давать мне поручения насчет образцов. Перед Рождеством я из-за этого едва не уволился.
Никси тут же заинтересовался — я увидел это по его глазам. Наконец-то он целиком и полностью был со мной.
— А что случилось? Между нами, разумеется, старина…
Рассказывать не хотелось, но Никси все-таки был старше и к тому же угостил меня превосходным ужином, да еще собрался вести в «Империал», поэтому я чувствовал, что обязан с ним поделиться. Слушал он очень внимательно.
— Значит, мистер Элингтон извинился, — подытожил он, когда я закончил свой рассказ. — Видать, ты ему действительно нравишься.
— Думаю, да, — ответил я. — Я часто провожу вечера у них дома. Помните, я гостил у Элингтонов и в тот день, когда приехали вы с миссис Никси? Но извинился он не поэтому. Просто он понял, что напрасно вспылил. Он бы извинился перед кем угодно. Такой человек.
Это не произвело впечатления на Никси.
— А конфликт между Крокстоном и Эквортом он уладил? Проблем с тех пор нет?
— Пару раз мы снова чуть не поссорились, — неохотно отвечал я. — Вот и недавно такое было, помните? В общем, это основная причина, почему Крокстон и Экворт не ладят. Лично я на стороне Экворта. Крокстон мне тоже не по душе. — Нет, я не забыл, что Никси в хороших отношениях с бухгалтером. Просто мне было все равно, что он подумает.
— Крокстон неглупый малый, — промолвил Никси. — И если уж хочешь знать, что я думаю (между нами, старина, между нами), так я бы позволил ему заниматься не только бухгалтерией. Впрочем, это только мое мнение. Но я не премину поделиться им с мистером Элингтоном, если представится удобный случай. — Никси быстро обвел взглядом зал и улыбнулся. — Я так понял, конкуренция на шерстяном рынке становится все более жесткой, особенно по части экспорта, и требования к торговцам растут. Элингтон хорош — достойный человек, сообразительный, толковый, — но годится ли он для этого дела? Сомневаюсь. Между нами, разумеется. Очень сомневаюсь. Пока у меня складывается впечатление, что делу он не помогает. Даже наоборот. Все это между нами, старина, договорились? Ну, пора идти.
Он не дал мне возможности ответить: мы тут же встали из-за стола и пошли в «Империал», а позже мне показалось неправильным снова поднимать эту тему. Я бы сказал ему, что он ошибается насчет мистера Элингтона, однако, шагая по Маркет-стрит, я с горечью сознавал, что Никси вполне прав, особенно если смотреть на дело с точки зрения лондонского начальства. Чтобы положить конец своим терзаниям, я спросил его о миссис Никси. Он непринужденно ответил, что его супруга прекрасно себя чувствует и весело проводит время неизвестно где.
— Мы не висим друг у друга на шее, как принято здесь, — добавил Никси. — Мы можем отдыхать и вместе, и порознь — по обстоятельствам. Кажется, сегодня она собиралась в театр с этим вашим писакой… Керри.
— С Беном Керри? — удивился я.
— Ну да. А что такого?
— Ну… не знаю. Вроде бы он практически обручен с одной из сестер Элингтон. С Евой, если помните — такая хорошенькая блондинка.
— Неужели? — В голосе Никси проскочила и сразу исчезла резкая нота. — Что ж, я его понимаю, выглядит она сногсшибательно… Впрочем, отчего бы им не пойти в театр? Элеонора любит театр, а я терпеть не могу — мне подавай водевили. Будем надеяться, что эта девица Элингтон не начнет ревновать. А то моя женушка может и разозлиться. — Он засмеялся. Я надолго запомнил этот смех.
Я так часто ходил в «Империал» и сохранил столько ярких, но разрозненных воспоминаний о тех концертах, что практически ничего не помню о выступлении того вечера. Я полностью увлекся происходящим, чего нельзя было сказать о моем спутнике: он лишь смотрел пустыми глазами на сцену и почти не слушал. Я вообще люблю отдаваться развлечениям, выжимать из них все, что можно, тем самым выражая свое уважение к выступающим; если же шоу не стоит и столь малого усилия, я обычно покидаю зал. Никси же, казалось, вообще не мог полностью увлечься чем-либо. Он то и дело отпускал комментарии, озирался по сторонам или норовил удрать в бар. Это меня раздражало, поскольку, хотя выступление меня и захватило, я постоянно чувствовал рядом присутствие Никси и не мог его игнорировать. Я решил, что не гожусь ему в спутники и никуда больше с ним не пойду.
В финале, как обычно, включили старый мерцающий биоскоп — о как бы я удивился, если б кто-нибудь сказал мне, что долгие годы я буду писать сценарии для его собрата! Никси шепнул: «Ну, пошли отсюда. Смотреть все равно уже не на что, зато хоть выйдем спокойно, без толкучки». Мы покинули полный дыма зал и очутились посреди огромной и безмятежной летней ночи.
— Недурно, очень недурно, — сказал он. — Видал я и похуже. Не хочешь ли заглянуть ко мне и пропустить стаканчик? Мы тут рядом живем, в пяти минутах. Сняли комнаты в одном из здоровенных старых особняков на Леггетт-лейн.
Я сказал, что должен поймать последний трамвай, но поблагодарил за приглашение и вообще за прекрасный вечер, после чего быстрой и легкой походкой удалился. Домой я все равно пошел пешком: хотелось подышать воздухом и размяться. Пока я шел по царственным и нежным ночным улицам, половина моего разума, еще не одержимая мрачными тайнами, была занята мыслями о Никси. В нем не было ничего откровенно дурного, однако, что бы он вам ни предлагал — в своей щеголеватой и приятной манере, — все представлялось каким-то порочным или неправильным. Мысли его витали; он словно был повернут к вам лишь единственной тонкой гранью своей души. Его глаза ничего не говорили. И если его душа была в каком-то другом месте, то где? И что там творилось? Загадка.
Тут я усилием воли заставил себя вернуться в гостиницу «Ройял оушен» и вспомнил, что внизу играет в бридж или все еще ведет пустую беседу с Элизабет некий пожилой господин, лорд Харндин — тот самый Малькольм Никси, что угостил меня ужином в «Маркет-гриле» и сводил на концерт в «Империале». Мною завладело желание броситься вниз, вывести его из бара, приволочь сюда или вытащить в холодную мокрую ночь и сказать: «Сейчас — конец лета 1913 года, мы только что покинули „Империал“, и я отверг ваше приглашение в гости, весьма лестное для юноши моего возраста. И вот вы идете домой один, думая… О чем? Что вы чувствуете? Дайте мне взглянуть на вас, увидеть вашу суть — хотя бы в те пять минут, и больше я не задам вам ни единого вопроса. Отвечайте, Никси, черт вас дери!» Разумеется, ничего подобного я не сделал. Я снова закурил трубку, походил пару минут по комнате, а затем вернулся в Браддерсфорд и лето 1913-го, последнее лето эпохи.
Что тогда происходило с Элингтонами? Мне пришлось изрядно покопаться в памяти. Наконец я вспомнил: была пора каникул и отпусков, Оливер уехал куда-то с однокурсниками, Бриджит исчезла с подругами из музыкальной школы, а Еву я почти не видел — ей тем летом нездоровилось. Я и сам уехал на две недели в Силвердейл с тетей и дядей, где они сняли меблированный домик, окна которого выходили на устье реки и безграничные песчаные пляжи. Вместе с нами в доме поселилось семейство дородного и серьезного мистера Блэкшоу: миссис Блэкшоу, неукротимая и неопрятная дама с рыжими волосами и веснушками; их сын, мой ровесник, неохотно покинувший на лето технический колледж, где он лелеял свою страсть к электротехнике (мы с ним невзлюбили друг друга с первого взгляда — к вящему разочарованию его матушки и тети Хильды); венчала же это сомнительное сборище девятилетняя девчушка с совершенно неподходящим именем Лаура, в которой объединились серьезность отца и рыжая неукротимость матери. Она бегала за мной, как хвостик, и угощала липкими конфетами. (В дождливые дни мне приходилось играть с ней в настольные игры.) Несомненно, мы проводили время с большой пользой для здоровья (в чем клятвенно уверяла меня тетя Хильда), однако в семействе Блэкшоу никакого волшебства я не видел. Впрочем, настала середина сентября, и разъехавшиеся по всему свету Элингтоны возвращались домой.
