Кальман Миксат - Странный брак
— Ну что, господин Тоот, есть что-нибудь новенькое?
— Особо хороших новостей нет, — задумчиво отвечал трактирщик, — вот разве что теща моя умерла.
— Неужели?
— Как раз на пасху. Сегодня делили имущество между родственниками покойной. Оттуда я и еду.
— А велико ли наследство?
— Так, кое-что перепало, но, разумеется, могло бы достаться и больше, окажись я возле нее во время болезни. А то все время вокруг тещи увивался наш поп, так что большую часть наследства она завещала церкви. Перед смертью говорит она мне: "Не сердитесь, детки мои, что, кроме души, я завещаю богу кое-какое имущество. Я поступаю так потому, что все оно есть подарок господа бога". — "Ну, — говорю я, — нехорошо, мамаша, возвращать подарки". Заслышав это, наш священник оттолкнул меня от кровати, и я остался ни при чем.
— Местный священник? Не тот ли, с которым мы недавно познакомились у Дёри?
— Он самый, соседнее село тоже входит в его приход. Скользкий, хитрый человечек, но чертовски красивый парень. Из него под старость либо епископ, либо черт выйдет. Однако он теперь уже не бывает в доме Дёри. Господин уездный начальник показал ему, где бог и где порог. Должно быть, плохо поп учил баронессу.
— Ну, а цыплята у вашей хозяюшки подросли?
— Подросли, да что толку. Видно, не судьба вам отведать моих цыпляток: третий день два жандарма стерегут вас на дороге у въезда в деревню. Хотите вы того или нет, а велено доставить вас в замок Дёри. Так что судите сами, нужна ли вам будет стряпня моей супруги? Впрочем, я и сам не посоветовал бы сейчас пробовать ее стряпни: она все плачет по своей матери, и слезы капают в каждое блюдо, которое она готовит. Я-то съедаю, поскольку я муж ей, а другой бы, конечно, не стал.
— Значит, Дёри дома?
— Все время дома, и никто к ним больше не ходит и не ездит. Однако они как будто к чему-то готовятся. Дней восемь, а то и десять подряд днем и ночью работали у них каменщики, столяры, плотники и кузнецы.
— Может быть, барышня замуж выходит?
— Да нет, не слыхать. Гувернантке-француженке тоже отказали.
— Неужели? Слышишь, Янош? Мадам Малипо уж нет больше у Дёри.
— Не беда, — заметил Бутлер, — ее с успехом может заменить шимпанзе.
— Ах, обезьяна? Еще немножко, не было бы и ее. Знаете, что с нею приключилось? Очень странное происшествие. В соседнем доме живут со своим отцом две старые девы по фамилии Ижипь. Одна из барышень, Анна, с некоторых пор стала каждое утро находить на подоконнике своей спальни распустившуюся розу. Кто ее приносит и с чего бы это? По селу пошел слух, что кто-то ухаживает за Анной Ижипь! Сама мадемуазель Анна не ест, не пьет, не спит: от счастья как на иголках. Кто бы мог быть этот таинственный поклонник? Ну и вкус же! Весь дом на ноги поставили, только и ждут — вот-вот заявится к ним не таясь. Однако никто не едет и не едет. Стали по ночам караулить дворовые, кучера. За всю ночь под окнами никого не заметили, а наутро — глядь, опять на окне цветы. Барышня решила обязательно узнать, кто приносит цветы, откуда является и куда уходит; она велела посыпать землю под окном золой — на ней, мол, останутся отпечатки ног. Наутро смотрят… Бог ты мой! Все пять пальцев поклонника отпечатались. ("Черт его побери! — воскликнул один из кучеров. — Видать, этот господин босиком ходит!") Но это б еще ничего. Посмотрела кухарка, взглянула тетка Секереш, потом почтенная Кайсаи, тетушка Видак — словом, все старухи, что в доме были и по соседству живут, — и вдруг одна из них как заорет: "Помоги, святая Мария, да у него пяток нет!.." И в ту же минуту по селу разнесся слух, что цветы приносит младший сын черта Вельзевула и ведьмы Дромы, но, по молодости, у сатанинского принца копыта на ногах еще не выросли.
От таких сплетен старый Ижипь пришел в негодование и приказал одному отставному солдату, не боявшемуся ни бога, ни черта, и охранявшему господский сад, сторожить всю ночь у окна и застрелить негодника, кто бы он там ни был. Тот так и сделал. Ночью сторож услышал шум и выпалил из ружья во что-то черное под окном. Раздался страшный вой, визг, а когда сбежались люди, увидели, что под окном валяется раненая обезьяна господина Дёри. Несчастная барышня Ижипь (честное слово, мне жалко бедняжку!) от такого позора тут же занемогла и с той поры не встает. Обезьяну тоже все еще лечат, не может она никак оправиться ни от раны, ни от несчастной любви.
Жига от всего сердца смеялся над этой веселой историей.
— Вот это да! Любовная драма в Оласрёско! Даже Янош улыбнулся и язвительно заметил:
— Обезьяна, по-видимому, кому-то подражала. Только кому? Ясно, что она по ночам насмотрелась на подобные штуки в замке. Вот тебе тема для эпиграммы, Жига.
— И где она брала розы в такую раннюю пору?
— Воровала в оранжерее.
— Ну и бестия! — потешался Бернат. — Да, любовь есть любовь! Я теперь сгораю от нетерпения повидать господина шимпанзе.
— Тпру, почти приехали, — сказал господин Тоот. — Я, пожалуй, сойду. А вот и жандармы!
Действительно, на краю деревни, верхом на лошадях, их уже поджидали жандармы Есенка и Андраш Кажмари. Они стояли как раз в том месте, где дорога разветвлялась на две и одна пз них шла в объезд деревни. Такая позиция была занята на тот случай, если б студентам пришла в голову озорная мысль миновать деревню и проехать прямиком в Патак. На другой же дороге, что шла через село, их ожидал сам гостеприимный хозяин.
Жандармы остановили бричку и, откозыряв студентам, сообщили, что его высокоблагородие господин барон шлет им привет и что он вот уже два дня с нетерпением ждет господ студентов в гости.
Горячо пожав руки молодым людям, господин Тоот сошел с повозки, а конные жандармы, словно конвойные, сопровождали бричку через всю деревню.
Жители села — женщины, девушки, маленькие ребятишки, — словом, все от мала до велика высыпали к воротам, как это случалось всегда, когда по селу проезжал экипаж, запряженный четверкой лошадей. Хозяин, оставшийся дома нарубить дров, или какой-нибудь дряхлый старичок, неспособный к более тяжелой работе и потому копавшийся на огороде, приветствовали проезжавших, помахивая своими засаленными шляпами.
В те времена крестьянин был еще раболепен, почитал господ и был убежден, что именно они дали ему кормилицу-мать — землю. Только позднее крестьянину растолковали, что это он кормит своим трудом помещика. Есть вещи, которых лучше не знать.
А в ту пору барин был в глазах крестьянина опекуном, защитником во всех его бедах. Когда, например, в том же Оласрёске меховщик Янош Урбаи узнал, что происходит из дворян, он сильно расстроился и даже написал прошение в комитатское управление, чтобы его оставили в крепостном сословии, так как без барина он прожить-де все равно не сможет.
Так что дворянское звание чего-либо стоит лишь при условии, если к нему прилагается еще выезд из четырех коней. Вот и сейчас жители Рёске кланялись четверке лошадей, а не тем, кто на ней ехал.
— Увидят нас под таким конвоем, — заметил граф Бутлер, — подумают еще, что мы арестованы.
Бернат хотел ответить что-то, но как раз в этот момент они приехали. Ворота замка Дёри со скрипом распахнулись; выбросив клуб дыма, торжественно выпалила мортира, а за ней и другая. Лошади с испугу взвились на дыбы.
— Бре-ке-ке, ребята! — приветствовал их барон, размахивая широкополой шляпой. — А я уж думал, что вы умерли.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Дёри встретил студентов с редким, даже вызывающим удивление гостеприимством, как старых долгожданных друзей; он обнял их по-родственному, так, что кости затрещали, и проводил в отведенные им комнаты. "Стряхните с себя дорожную пыль, — пошутил он, — хотя, впрочем, у нас никого нет — только мы вдвоем с дочерью". Однако Жиге показалось странным, что его отвели в другой флигель, — ведь гостей в доме не было и свободных комнат хватало в здании.
Поразило Жигу и отсутствие прислуги; дом выглядел пустынным и унылым — точь-в-точь заколдованный замок в сказках.
На террасе мелькали какие-то тени; у колонны потягивалась черная кошка, уставившись на студентов своими желтыми глазами. Со стороны кухни время от времени появлялись люди: вот на минутку вышла служанка с какой-то посудиной и что-то выплеснула; потом показалась голова поваренка в белом колпаке и тут же скрылась. Все это были новые лица.
Дёри предупредил своих гостей:
— Долго не прихорашиваться, сейчас же будем обедать.
Граф Янош попросил разрешения до обеда написать несколько строчек домой, чтобы успеть отправить письмецо с кучером, который поедет обратно, как только накормит лошадей.
— Уж не приключилась ли с вами какая беда в пути?
— Нет, просто так, вспомнил кое-что.
— Ну ладно, я пришлю письменные принадлежности, а пока что велю немного обождать с первым.
