Пэлем Вудхауз - Том 4. М-р Маллинер и другие
— Голливуд!..
— То-то и оно, Голливуд, — поддержал их патрульный. — Вот, глядите, мэм. Это что?
Он ухмыльнулся.
— Радость? — догадалась Билл.
— Точняк, радость. А это? Он сжал губы.
— Печаль!
— Печаль, в аккурат. А это? Он поднял брови.
— Ужас?
— Опять в точку, ужас. Я еще и ненависть могу. Но лучше всего мне дается комедия положений. Вроде того, как парень встречает девушку и начинает дурить ей голову. Да разве этим ослам чего докажешь? Ни в жисть. Завернули они меня.
— Голливуд! — сказала Билл.
— Голливуд, — сказал сержант.
— Да уж, Голливуд, — сказал патрульный.
— Блеск и слезы, — подытожила Билл. — А вот и Фиппс. В комнату проскользнул дворецкий. Если он и удивился или испугался, увидев полицейских, то ничем себя не выдал. У него был обычный невозмутимый вид.
— Я пришел узнать, не требуется ли вам чего, мадам.
— Нет, спасибо, — ответила Билл.
— Это ктой-то? — спросил сержант.
— Дворецкий моей сестры. А это сержант…
— Уорд, мэм. И патрульный Морхаус.
— Спасибо. Мистер Фиппс — сержант Уорд и патрульный Морхаус.
— Здравствуйте, — сказал Фиппс.
— Приятно познакомиться, — сказал сержант.
— Привет! — сказал патрульный, всем видом выражая радость.
Билл проявила заботу по отношению к дворецкому.
— Уже поздно, Фиппс. Вам что, тоже не спится?
— Да, мадам. Я страдаю бессонницей. Со мной такое часто бывает.
— Овечек не пробовали считать?
— Пробовал, мадам, но безуспешно. В конце концов позволил себе вольность пройти в просмотровую и посмотреть «Вечно твоя, Эмбер».
Сержант не сдержал возгласа удивления:
— Как? Так это вы были в просмотровой?
— Да, сэр.
Сержант понял все. Его тренированный ум ухватил самую суть.
— Значит, это вы были. Вот тайна и разъяснилась. Все ясно, как белый день. А хозяйка подумала, там грабители.
— Речь идет о миссис Корк, — пояснила Билл. — Она только что нас покинула. Услыхала шум и встревожилась.
— Сожалею, мадам. Я старался приглушить звук.
— Не сомневаюсь.
Сержант облизал губы и поднялся.
— Ну, тогда мы пойдем. Спокойной ночи, мэм.
— Спокойной ночи. Берегите ваш талант.
— Сберегу, мэм.
— И успеха в творчестве.
— Спасибо, мэм. Как-то начинаешь терять в себя веру. Находишься по пробам, наслушаешься всякого…
— Голливуд!
— Голливуд…
— Он самый, Голливуд, — сказал патрульный. — Фальшивый город, где притворные улыбки скрывают трагедию и…
— Ладно уж, пошли, — прервал его сержант.
Билл затворила за ними дверь, и Смидли наконец вздохнул спокойно.
— Билл, — сказал он, — ты чудо.
— Спасибо, Смидли.
— Чудо, — повторил Смидли. Он обернулся к Фиппсу. — Эти типы намеревались подняться в просмотровую, а она их заговорила и удержала здесь.
— В самом деле, сэр? Должно быть, все это доставило вам много хлопот, мадам.
— Да, пришлось поволноваться. К счастью, они помешаны на кино.
С террасы вошли Джо и Кей.
— Джо полегчало, — объявила Кей.
— Прекрасно. И ты выглядишь неплохо.
— Еще бы, — сказал Джо. — Она выходит замуж за меня.
— Значит, все уладилось. Я в тебя верила. Кей, прими благословение тетки.
— Спасибо тебе, Билл.
— Отличная работа. Ты, верно, разделяешь мое мнение, Смидли?
Смидли пустился в пляс. Это могло означать радость, но, возможно, и раздражение. Ему недоставало драматической точности патрульного Морхауса.
— Да! Да! Да! — вскричал он. — Но мне теперь недосуг про это думать. Фиппс, вы его достали?
— Сэр?
— Дневник.
— Ах, да, сэр. Без проблем.
— Молодец, Фиппс, — похвалил Джо.
— Спасибо, сэр.
— Великолепно, Фиппс, — сказала Кей.
— Спасибо, мисс.
— Давайте сюда, — попросил Смидли.
Лицо дворецкого выразило почтительное сожаление.
— Простите, сэр, но вы просите о невозможном. Смидли опешил.
— То есть как? Вы же сказали, что достали его.
— Да, сэр. И хотел бы оставить при себе.
— Что?
— Да, сэр. Будут еще распоряжения, сэр? Благодарю вас, сэр. Спокойной ночи.
Он выскользнул за дверь, оставив позади себя тягостное молчание.
Билл первой нарушила его.
— Боже! Опять похитили! — Она умолкла, пытаясь совладать с чувствами. — Дай волю словам, Смидли, — сказала она наконец. — Скажи за нас за всех. Я все-таки дама.
ГЛАВА XVII
Как известно, существует много способов измерения времени, и с незапамятных времен ученый люд вел горячие споры, защищая ту или иную систему, причем, как ни прискорбно признать, немало остро разящих стрел выпустили противники друг в друга.
Иппарх Родосский, например, имевший собственные представления о том, как следует измерять время, назвал однажды Марина Тирского, придерживавшегося другого мнения, Марином Подтирским, что остроумно, но обидно. Когда же Пурбах и Региомонтан услыхали о воззрениях Ахмеда ибн Абдуллы из Багдада, то рассмеялись, и бесцеремонный Пурбах заметил, что Ахмед ибн Абдулла разбирается в измерении времени не лучше, чем кот его бабки, преглупейшее животное, а после того как мягкий сердцем Региомонтан со свойственной ему терпимостью напомнил, что Ахмед ибн еще молод, только ступает на тропу поисков истины и не следует судить его со всей суровостью, Пурбах спросил: «Неужели?», и Региомонтан ответил: «Да», и Пурбах переспросил: «Да??», и Региомонтан вновь ответил: «Да», и тогда Пурбах сказал, что его тошнит от Региомонтана. Это была их первая ссора.
Тихо Браге,[21] выдающийся датчанин, измерял время с помощью альтметров, квадрантов, азимутов, парапегм, армиллярной сферы и правил параллакса, и, по всеобщему мнению, способствовал ухудшению климата в Дании. В 1863 году Доллен выпустил в свет трактат «Измерение времени по Полярной звезде», ставший бестселлером, впоследствии известным как мюзикл Роджерса и Хаммерстайна под более броским названием «Северная Атлантика», где доказывалось, что Тихо Браге, после ежегодного сбора выпускников Копенгагенского университета, спутал азимут с армиллярной сферой, отчего все его выкладки полетели к чертям собачьим.
Истина же — в том, что время измерить нельзя. Смидли, бессильно лежавшему в кресле на террасе, в то утро казалось, что время остановилось. Меланхолия поставила на нем свой роковой знак, и каждое мгновение тянулось для него мучительно долго. Напротив, Фиппсу, оживленно сновавшему по кладовой, казалось, что златые минуты мчатся, как кони. «Тра-ля-ля», напевал Фиппс, и «Тидли-пом-пом». Во всем Беверли-Хиллз не найти было в то утро более веселого дворецкого. Лорд Тофем описал предыдущий день как самый безумный и веселый день[22] радостного нового года, а Фиппсу казалось, что нынешний может занять второе место. Бог на небе,[23] и все хорошо на свете. В одном кармане — контракт с «Медула-Облонгата-Глутц», в другом — дневник на пятьдесят тысяч долларов. Чего еще желать?
После вчерашней ночи ему настоятельно требовался коктейль из брома с сельтерской. Он встал с постели и смешал себе порцию. Прихлебывая целительную смесь, он, напевая между глотками, взглянул на часы. Неужели полдень? Пора подавать йогурт.
Когда дворецкий появился на террасе, Смидли полулежал с закрытыми глазами и не слышал его шагов. Фиппс обратился к хозяину.
— Доброе утро, сэр, — сказал дворецкий, и Смидли от неожиданности подпрыгнул на месте.
— Уф, — выдохнул он. — Вы меня напугали.
— Хорошее средство от похмелья, сэр.
— Я не страдаю от похмелья.
— Прошу прощения, сэр. Не знал.
Смидли, пробужденный от грез, наконец осознал, что голос, нарушивший мир его мечты, принадлежал самому вероломному субъекту во всей Южной Калифорнии. Вероломному из вероломных.
— Ну что, вероломный, — сказал он, вкладывая в свои слова ненависть и отвращение, а во взгляд — презрение и гадливость, однозначность которых восхитила бы патрульного Морхауса, специалиста по этой части.
— Сэр?
— Я сказал — вероломный.
— Очень хорошо, сэр. Ваш йогурт, сэр.
— Уберите эту дрянь.
На террасу вошли Джо и Кей. Они погуляли по розарию, обсудили то да се. С точки зрения Кей, только любовь имела в их общей судьбе какое-то значение. Ей достаточно, говорила Кей, стать женой Джо, потому что Джо — просто агнец. Джо, допуская, что он агнец, и признавая всю значимость любви, утверждал, что для жизни не помешает кое-что еще, а с этого пункта разговор естественным образом перешел на Фиппса, который предательски вырвал у них из-под носа лакомый кусок. Надо бы, заметил Джо, сказать этому Фиппсу словечко-другое. Придя на террасу и застав его там, Джо воспользовался случаем.
