Пэлем Вудхауз - Том 6. Лорд Эмсворт и другие
— Чушь и чепуха! — обиделся лорд Эмсворт, которому, как многим пожилым людям, казалось, что он совсем молодой. — Сам виноват, сам и тушись.
— Пардон?
— Ну, крутись в собственном соку! В общем, я помогать не буду.
— Не будешь?
— Нет.
— То есть будешь?
— То есть не буду.
— Хлопотать? — спросил на всякий случай дотошный Фредди.
— Вмешиваться в это грязное дело.
— И звонить ей не будешь?
— Нет.
— Ну, что это ты! Номер шестьдесят семь. Всего два пенса.
— Нет!
Фредди печально встал с кресла.
— Что ж, — сказал он, — очень хорошо. Жизни моей конец. Если Агги уедет в Париж и получит развод, удалюсь в какую-нибудь тишь, протяну года два-три… До свиданья.
— До свиданья, Фредерик.
— Тюху-тюху… — промолвил Фредди.
* * *Обычно лорд Эмсворт засыпал рано и спал крепко. Как и Наполеон Бонапарт, он умел погрузиться в сон, едва коснувшись головой подушки. Однако в эту ночь, под гнетом забот, он тщетно искал забвения. Под утро он сел в постели, весь дрожа. Его посетила ужасная мысль.
Фредди упомянул о какой-то тиши. Возможно, — но что, если это Бландингский замок? Одно предположение вогнало графа в дрожь, ибо он считал, что сын его опасней для доброй сельской жизни, чем глисты у лошадей, зеленая тля и даже сап. Словом, чувство было такое, будто бедного лорда ударили чем-нибудь по затылку.
И он подумал: был ли он добр к сыну? Не был ли жесток? Не отказал ли в милости? В общем, сделал ли то, что должен делать отец?
Ответы были соответственно: «нет», «да», «да», «нет».
За утренним чаем лорд Эмсворт уже совсем твердо решил пойти к невестке и хлопотать, как никто еще не хлопотал.
После бессонницы хлопотать трудно. Только днем, поглядев на цветы в Кенсингтонском саду и пообедав в «Риджент Грилл» (отбивная, полбутылки кларета), лорд Эмсворт обрел себя. Голова прояснилась, тупость уступила место шустрости.
Уступила она настолько, что в отеле «Савой» граф проявил неожиданное хитроумие. Прежде чем сказать портье свое имя, он помолчал. Вполне возможно, думал он, невестка включила в свою вендетту весь их род, а тогда — задушит хлопоты на корню, узнав, что это он. Лучше не рисковать. Решив это, он кинулся к лифту и оказался у номера шестьдесят седьмого.
Он постучал в дверь. Ответа не было. Он постучал снова, потом еще и еще, а уж потом — немного опешил и совсем бы ушел, если бы не заметил, что дверь открыта. Тогда он ее толкнул, вошел и оказался в гостиной, уставленной всевозможными цветами.
Цветы приманивали его всегда. Несколько счастливых минут он ходил от вазы к вазе.
Когда он понюхал в двадцатый раз, ему почудилось, что в комнате отдается какой-то звук: посопишь — и он вроде бы сопит. Однако людей тут не было. Чтобы окончательно проверить акустику, бедный граф засопел погромче, но в ответ послышалось скорее рычание.
Это рычанием и было. У самых ног многострадального пэра крутилась женская муфта, и, в озарении нынешней шустрости, он понял, что это скорее собачка, из тех, которыми женщины вечно набивают свои гостиные.
— Господи, помилуй! — благочестиво воскликнул граф, как восклицали его предки на поле боя, где бывало не легче.
Кроме того, он попятился. Собачка не отстала. Ног у нее не было, двигалась она только верою.[28]
— Уходите! — сказал ей лорд Эмсворт.
Маленьких собак он не любил и, допятившись до двери, решил спрятаться. Что поделаешь! Один Эмсворт спрятался при Азенкуре.[29]
На этот, третий раз он оказался в спальне, видимо — надолго. Мохнатая тварь уже не пыталась усмирить свою ярость, она мерзко лаяла, время от времени царапая дверь.
— Уходите! — закричал граф.
— Кто там?
Лорд Эмсворт подскочил, как блоха. Он привык к мысли, что в номере нет никого, и совсем перепугался.
— Кто там?
Тайна, уже обретавшая потусторонние тона, внезапно разрешилась: голос говорил из-за другой двери. По-видимому, судьба так зла, что приурочила первый визит свекра к купанию невестки.
Граф подошел к дверям и робко сказал:
— Пожалуйста, не пугайтесь!..
— Кто там? Что вы тут делаете?
— Главное, вы не пугайтесь…
Здесь он и прервал фразу, ибо все та же судьба ее опровергла. Причины для страха были. Первая дверь открылась, и злобная муфта, пыша ненавистью, покатилась — в своей манере, без ног, — прямо к его лодыжкам.
Опасность открывает в каждом неведомые черты. Лорд Эмсворт не был акробатом, но прыгнул на славу. Как птица, возвращаясь в гнездо, он пролетел через комнату на кровать, где и остановился. Собачка ярилась внизу, словно волны у скал.
Именно тогда лорд Эмсворт увидел, что в первых дверях стоит молодая женщина. Знаток женской красоты нашел бы в ней недостатки — она была коротковата, тяжеловата, почти квадратна; подбородок у нее слишком торчал вперед, волосы отливали неприятной бронзой. Но меньше всего лорду Эмсворту понравился пистолет в ее руке.
Жалобный голос спросил из ванной:
— Кто там?
— Какой-то человек, — ответила девица-с-пистолетом.
— Это я понимаю. А кто он?
— Не знаю. С виду — противный. Выходи оттуда!
— Я не могу, я мокрая.
Стоя на кровати, трудно сохранить достоинство, но лорд Эмсворт очень старался.
— Моя дорогая!
— Что вы тут делаете?
— Дверь была открыта…
— И вы понадеялись, что шкатулка тоже открыта, — закончила за него девица. — По-моему, — повысила она голос, чтобы он был слышен в ванной, — это Допи Смит.
— Кто?
— Допи Смит. Который пытался украсть твои драгоценности в Нью-Йорке.
— Я не Допи Смит! — вскричал граф. — Я граф Эмсворт.
— Да?
— Да.
— Ах-ах-ах-ах!
— Я пришел к своей невестке.
— Что же, вот она.
Вторая дверь открылась, и вышло прелестнейшее созданье в японском халате. Даже в этот миг лорд Эмсворт удивился, почему такая красавица вышла за Фредерика.
— Как ты сказала, кто он? — спросила она, вызывая еще большее восхищение тем, что уверенно схватила и держит собачку.
— Граф Эмсворт.
— Да, я граф Эмсворт!
Красавица в кимоно смотрела, как он слезает с кровати.
— Знаешь, Джейн, — сказала она, — очень может быть. Вылитый Фредди.
У лорда Эмсворта, как у всех, бывали минуты застенчивости и недовольства собой, но такого он все-таки не предполагал. «Вылитый Фредди…»
Девица дико заорала:
— Ой, батюшки! Ты что, не видишь?
— Чего?
— Да это же Фредди! Хочет подлизаться к тебе. Его стиль, как в кино. Снимите бороду, звезда экрана!
И, не дожидаясь, она вцепилась в нее хваткой современной девушки, воспитанной на хоккее, теннисе и гимнастике. Но тут же произнесла:
— Гм-м… Вроде бы настоящая. Если, — сказала она пободрее, — он не приклеил ее чем-нибудь эдаким. Ну, еще разок!
— Не надо, — сказала невестка графа. — Это не Фредди. Его бы я сразу узнала.
— Значит, вор. Эй, вы! Лезьте вон в тот шкаф, а я позвоню в полицию.
Лорд Эмсворт сделал несколько недурных па.
— Я не полезу ни в какие шкафы, — сказал он. — Я требую, чтобы меня выслушали. Не знаю, кто эта леди…
— Меня зовут Джейн Йорк.
— А, это вы ссорите мужа с женой! Я все знаю. — И граф обернулся к красавице в кимоно. — Вчера мой сын Фредерик вызвал меня в Лондон. Уймите эту собаку!
— Зачем? — спросила мисс Йорк. — Она у себя дома.
— Он сообщил мне, — продолжал лорд Эмсворт, повышая голос, — что у вас произошла размолвка…
— Ха-ха! — сказала мисс Йорк.
— Он обедал с той дамой по делу.
— Ясно, ясно, — откликнулась злодейка. — Знаем мы эти дела.
— Я думаю, это правда, — вступила в беседу миссис Трипвуд — Он лорд Эмсворт. Смотри, все знает. Значит, Фредди ему сказал.
— Если он вор, он должен все знать. Всюду об этом пишут.
— Нет, ты подумай… Тут зазвонил телефон.
— Уверяю вас… — начал лорд Эмсворт.
— Да, — сказала в трубку мисс Йорк. — Пусть идет. — Она победно взглянула на пришельца. — Не везет вам, однако. Приехал лорд Эмсворт, сейчас будет здесь.
Бывает так, что человеческий разум вправе пошатнуться. Лорд Эмсворт, человек тихий, непригодный для нашей суеты, испытал в этот день то, что сломило бы самых бойких. Но эти поразительные слова прошибли его. Он пошел в гостиную и сел в кресло. Ему казалось, что он видит дурной сон.
Человек, вошедший в комнату, это подтверждал. Кому-кому, а ему было бы вполне удобно в любом кошмаре.
Он был высокий, тощий, седой, а борода его, легкая и длинная, отливала каким-то сомнительным цветом. Хотя его должны бы давно убить, он дожил до невероятного возраста — то ли до ста пятидесяти (и выглядел неплохо), то ли до ста десяти (и выглядел старовато).
— Мое дорогое дитя! — заквакал он очень высоким голосом.
