Эрнест Хемингуэй - Иметь и не иметь
– Чисто сделано? – сказал рыжий ветеран. – Красиво сделано?
– Вы бы посмотрели, как он орудует спиленным кием, – сказал второй.
Два ветерана, стоявшие там, где свалился зашибленный солонкой, сердито оглянулись на Фредди.
– Это еще что?
– Успокойтесь, – сказал Фредди. – Ну-ка, по одной за счет заведения. Эй, Уоллэйс, – сказал он, – прислони-ка этого к стенке.
– Чисто сделано? – спросил рыжий ветеран Ричарда Гордона. – Не придерешься?
Широкоплечий детина выволок зашибленного солонкой из толпы. Он поставил его на ноги, и тот взглянул на него невидящими глазами.
– Выкатывайся, – сказал он ему. – Пойди, проветрись. – У стены сидел, держась обеими руками за голову, тот, которого вразумили раньше. Широкоплечий молодой человек подошел к нему.
– Ты тоже выкатывайся, – сказал он ему. – С тобой тут вечно истории.
– У меня челюсть сломана, – хрипло сказал тот. Изо рта у него шла кровь и стекала по подбородку.
– Скажи еще спасибо, что ты жив после такого удара, – сказал плечистый молодой человек. – Ну, выкатывайся.
– У меня челюсть сломана, – тупо повторил тот. – Они сломали мне челюсть.
– Выкатывайся, тебе говорят! – сказал молодой человек. – С тобой вечно истории.
Он помог человеку со сломанной челюстью встать на ноги, и тот нетвердыми шагами вышел на улицу.
– Помню, раз выдался вечер, так тут у стенки лежало штук двенадцать, – сказал рыжий ветеран. – А как-то поутру я видел, как этот толстопузый оттирал тут пол шваброй. Видел я, как ты шваброй оттирал пол? – спросил он толстого негра-бармена.
– Да, сэр, – сказал бармен. – Много раз. Да, сэр. Но вы никогда не видели, чтобы я бил кого-нибудь.
– Говорил я вам? – сказал рыжий ветеран. – Шваброй.
– Похоже, что и сегодня вечер будет не хуже, – сказал второй ветеран.
– Послушайте, приятель (Ричарду Гордону), может, повторим еще раз?
Ричард Гордон чувствовал, что пьянеет. Его лицо в зеркале позади стойки уже начало казаться ему чужим.
– Как вас зовут? – спросил он высокого коммуниста.
– Джеке, – сказал высокий. – Нельсон Джеке.
– Где вы жили до того, как попали сюда?
– О, везде, – сказал тот. – В Мексике, на Кубе, в Южной Америке, везде.
– Завидую вам, – сказал Ричард Гордон.
– Почему вы мне завидуете? Почему вы не работаете?
– Я написал три книги, – сказал Ричард Гордон. – Сейчас пишу четвертую, о Гастонской стачке.
– Это хорошо, – сказал высокий. – Отлично. Как, вы сказали, ваша фамилия?
– Ричард Гордон.
– А! – сказал высокий.
– Что это значит, «а!»?
– Ничего, – сказал высокий.
– Вы читали мои книги? – спросил Ричард Гордон.
– Да.
– Они вам не понравились?
– Нет, – сказал высокий.
– Почему?
– Не хочется говорить.
– Скажите.
– По-моему, все они – дерьмо, – сказал высокий и отвернулся.
– Сегодня, кажется, мой вечер, – сказал Ричард Гордон, – мой бенефис. Вы что будете пить? – спросил он рыжего ветерана. – У меня еще осталось два доллара.
– Пиво, – сказал Рыжий. – Слушайте, я ваш друг. По-моему, ваши книги – отличные книги. К черту этого паршивого красного.
– Нет ли у вас с собой какой-нибудь книжки? – спросил второй ветеран. – Я бы охотно почитал вашу книжку. Вы никогда не печатались в «Западных рассказах» или «Героях войны»? Я этих «Героев войны» готов читать хоть каждый день.
– Что это за птица, этот высокий? – спросил Ричард Гордон.
– Я же говорю, он просто паршивый красный, – сказал второй ветеран. – Лагерь кишит такими. Мы бы их выставили, но я же говорю, у нас там народ чаще всего не помнит.
– Чего не помнит? – спросил Ричард Гордон.
– Ничего не помнит, – сказал второй.
– Вы меня видите? – спросил Рыжий.
– Да, – сказал Ричард Гордон.
– Вы бы поверили, что у меня самая славная женка на свете?
– Отчего же.
– Да, представьте себе, – сказал Рыжий. – И до чего же эта девчонка в меня влюблена. Она у меня прямо как рабыня. «Налей-ка мне еще чашку кофе», – говорю я. «Сейчас, папочка», – говорит. И чашкa уже на столе. И так во всем. Она от меня без ума. Всякая моя прихоть для нее закон.
– А ты скажи, где она? – спросил второй ветеран.
– Вот то-то и есть, – сказал Рыжий. – То-то и есть, приятель. Где она?
– Он не знает, где она, – сказал второй ветеран.
– Мало того, – сказал Рыжий. – Я не знаю, где я ее последний раз видел.
– Он даже не знает, в какой она стране.
– Но послушайте, приятель, – сказал Рыжий. – Где бы она ни была, эта девчонка мне верна.
– Это святая истина, – сказал второй ветеран. – Можешь голову прозакладывать, что это так.
– Иногда, – сказал Рыжий, – я думаю, что, может быть, она – Джинджер Роджерс и снимается теперь в кино.
– Что ж, может быть, – сказал второй.
– Потом опять мне кажется, что она сидит смирно дома и дожидается меня.
– Поддерживает огонь в домашнем очаге, – сказал второй.
– Вот, вот, – сказал Рыжий. – Она самая славная маленькая женка на свете.
– Слушайте, – сказал второй ветеран. – Моя старуха тоже ничего.
– Правильно.
– Она умерла, – сказал второй ветеран. – Не будем о ней говорить.
– А вы женаты, приятель? – спросил Рыжий Ричарда Гордона.
– Как же, – ответил тот.
У другого конца стойки, человека через четыре от него, виднелось красное лицо, голубые глаза и рыжеватые, мокрые от пива усы профессора Мак-Уолси. Профессор Мак-Уолси смотрел прямо перед собой, и Ричард Гордон видел, как он допил свой стакан и, выпятив нижнюю губу, обсосал пену с усов. Он заметил, какие ярко-голубые у него глаза.
Глядя на него, Ричард Гордон почувствовал неприятное стеснение в груди. И в первый раз он понял, что чувствует мужчина, когда он смотрит на другого мужчину, к которому уходит его жена.
– Что с вами, приятель? – спросил рыжий ветеран.
– Ничего.
– Вам нехорошо. Я вижу, вам совсем плохо.
– Нет, – сказал Ричард Гордон.
– Можно подумать, что вы увидели привидение.
– Видите вон того, с усами? – спросил Ричард Гордон.
– Этого?
– Да.
– Ну и что же? – спросил второй ветеран.
– Ничего, – сказал Ричард Гордон. – Черт с ним. Ничего.
– Он вам мешает? Можно его вразумить. Мы втроем уложим его, а вы его каблуками.
– Нет, – сказал Ричард Гордон. – Это не поможет.
– Мы его сцапаем, когда он выйдет на улицу, – сказал рыжий ветеран. – Не нравится мне его физиономия. По-моему, он сильно смахивает на штрейкбрехера.
– Я его ненавижу, – сказал Ричард Гордон. – Он отнял у меня жизнь.
– А вот мы ему пропишем, – сказал второй ветеран. – Шпик усатый! Слушай, Рыжий, захвати-ка парочку бутылок. Мы его изобьем до полусмерти. И когда только он это успел? Скажите-ка, приятель, может, повторим еще?
– У нас есть еще доллар семьдесят центов, – сказал Гордон.
– Тогда не взять ли нам лучше бутылку? – сказал рыжий ветеран. – А то я только-только разошелся.
– Нет, – сказал второй. – Пиво из бочки тебе полезнее. Уж держись пива из бочки. Пойдем, вздуем этого гуся и вернемся выпить еще пива.
– Нет. Не трогайте его.
– Нет, приятель. Это мы не можем. Вы сказали, этот усатый отнял у вас жену.
– Жизнь. Жизнь, а не жену.
– Тьфу, виноват. Вы уж меня простите, приятель.
– Это он ограбил банк, – сказал второй ветеран. – Пари держу, что за него объявлена награда. Ей-богу, я его фотографию видел сегодня на почтамте.
– А что ты делал на почтамте? – спросил второй подозрительно.
– Что, я не могу письмо получить?
– Разве в лагерь письма не доходят?
– Уж не думаешь ли ты, что я был в сберегательной кассе?
– Что ты делал на почтамте?
– Просто зашел по дороге.
– На, получай, – сказал его приятель и так размахнулся, как только можно было в толпе.
– Ну, сцепились друзья-приятели, – сказал кто-то. Их стали подталкивать к двери, и они, лягаясь и бодаясь, колотя и тузя друг друга, вывалились на улицу.
– Пусть дерутся на тротуаре, – сказал широкоплечий молодой человек. – Эти сучьи дети по три-четыре раза в вечер затевают драку.
– Пара забулдыг, – сказал другой ветеран. – Рыжий умел драться когда-то, но теперь у него сифон.
– У них у обоих сифон.
– Рыжий схватил это от одного парня на ринге во время борьбы, – сказал низенький, коренастый ветеран. – У этого парня был сифон, и у него вся спина и плечи были в сыпи. При каждой схватке он терся плечом об нос Рыжего.
– Все враки. Зачем Рыжему было лезть туда лицом?
– А он всегда так держал голову, когда боролся. Вниз, вот так. Тот парень и терся об него.
– Все враки. Расскажи своей бабушке. Никогда такого не было, чтобы на ринге подцепить сифон.
– Это ты так думаешь. А я тебе скажу, что Рыжий был такой чистюлька, каких свет не создавал. Я его знаю, мы с ним в одном отряде были. И он был очень хороший борец. Кроме шуток, хороший. И у него была славная жена. Кроме шуток, славная. А сифон он схватил от этого Бенни Сампсона, это так же верно, как то, что я стою здесь.
