Илья Штемлер - Архив
— Пожалуйста! Пускай таких за границу, — проворчала Шереметьева.
— А что?! — ревниво подтянулся профессор. — Обидно ведь. По архивному делу плетемся чуть ли не в каменном веке. Не говоря уж о техническом уровне. Кругом запреты, заслоны. От кого? От себя.
Старик Забелин сочувственно улыбнулся румяным лицом. Синие глазки сияли живыми фиалками.
— Собственный хвост ловим, — поддакнул он.
— Именно.
— Критикуют, заговорщики, — вздохнула Шереметьева. — Хотела бы я взглянуть, как обстоят дела в вашем институте, в Куйбышеве.
— Ну знаете, — взбрыкнулся профессор. — Запрещенный прием. Да, много всяких безобразий и у нас.
— Вот! И помолчите, — прервала Шереметьева, — пока я вашу опись просматриваю. Не ровен час, пропущу нужную информацию, — и перевела взгляд на Чемоданову. — Ты куда?
— Иду к своему Янссону.
— Не огорчай его, — сказала Шереметьева. — Посоветуйся с Гальпериным. Мало ли? Вдруг что и подскажет. Или Брусницын. Пусть копнет в каталоге, кто знает.
Чемоданова направилась в зал.
— Описи, — все не успокаивался профессор. — Ваши описи! За столько лет Главархив не может издать фундаментальный справочник по своим собственным материалам. А те же американцы составили почти полный список наших ведомственных печатных изданий. Вдуматься только. Они издают наш материал, а мы не можем даже его перевести на русский язык и издать у нас… Да разогнать надо Главархив.
— А здание передать детскому саду, — поддакнул Забелин. — Я видел их помещение — дворец.
— Есть люди, которым все не так, — вспыхнула Шереметьева. — Ну и отправились бы туда, за океан. Кто вас держит. Верно, Александр Емельянович?
Забелин кроликом взглянул на профессора, виновато пожал плечами и что-то промямлил.
Чемоданова улыбнулась профессору и вышла в читальный зал.
Посетителей сегодня было мало, человек пять. Сидели они в разных концах просторной комнаты, прильнув к допотопным проекционным установкам.
Янссон занимал стол рядом с входной дверью. Включенная лампа светила в его строгое капитанское лицо. Он листал записную книжку. Чемодановой нравился такой тип мужчины. В нем была неторопливая уверенность, которая отличала людей, прочно стоящих на земле, не особенно отягощенных комплексами. Ей по горло хватало своих комплексов.
— Что, господин Янссон, притомились? — шепотом произнесла Чемоданова.
Янссон поднялся. Он выглядел совсем молодым человеком в строгом блайзере при бордовом галстуке. Гораздо моложе, чем тогда, в первое появление в отделе исследования.
— Здесь так тихо, я подумал, что уже умер, — улыбнулся Янссон.
— У нас есть места, где еще тише, — ответила улыбкой Чемоданова и предложила выйти из зала.
Ступая следом за Янссоном, она видела его красиво подстриженный затылок, аккуратные маленькие уши с забавными острыми концами верхних дуг ушных раковин. Плотная ткань блайзера прятала прямую спину. Воздух доносил неназойливый и ласковый запах духов.
Чемоданова не впервые работала с иностранцами. С некоторыми у нее складывались дружеские отношения, и даже более чем. Слухи о чрезмерной легкости поведения Чемодановой, что роились в архиве, часто не имели основания, однако она не пыталась их опровергнуть. И при любом скользком разговоре строила лукавую физиономию. Молва сгущалась. Некоторые архивные дамы страдали от зависти аллергией, мужчины томились в своих тайных снах. Так что работа с иноземными исследователями придавала Нине Чемодановой особую тайну.
В дверях Янссон задержался и галантно пропустил вперед Чемоданову.
В «будуаре» картина не изменилась. Все оставались на своих местах. Лишь профессор из Куйбышева как-то сник, преданно глядя на Шереметьеву. Анастасия Алексеевна восседала с капризно приспущенными уголками губ на холодном лице, готовая на все ответить «нет».
То ли от старых и обшарпанных монастырских стен, то ли от внешней убогости двух пожилых посетителей, облаченных в старомодные, несвежие костюмы и беспомощных перед волей Анастасии, то ли от сурового облика самой Шереметьевой, кутавшейся в блеклый, со скатанными коконами пуха платок, только Чемодановой вдруг стало неловко перед моложавым иностранцем. Вместе с тем ей хотелось как-то заслонить эту провинциальную и такую милую сердцу обстановку.
— Вот! Наш известный краевед. Знаменитость. Забелин Александр Емельянович, — с веселой дерзостью произнесла Чемоданова.
Представление прозвучало неожиданно. Старик Забелин поднялся с треножника и растерянно улыбнулся.
— Приятно. Спасибо, — обескураженно отозвался Янссон.
Шереметьева недовольно фыркнула. Однако кончики ее губ поползли вверх, придавая лицу добродушное выражение. Чемоданова отметила перемену в облике начальницы. «А сейчас платок откинет, танкистка», — весело подумала она. И, словно отвечая веселым ее мыслям, Шереметьева сбросила сиротский платок, показывая миру белую прелестную шею и глубокую манящую впадину над пышной грудью.
— Да, это наша достопримечательность, — вставила Шереметьева, ласково глядя на зардевшегося старика.
Забелин пытливо метнул на Янссона фиалковый взгляд. Никак высокое начальство, иначе с чего бы так проняло эту грымзу Шереметьеву, еще грибочками на меду попрекает.
— Наш гость. Из Швеции, — все не унималась Чемоданова. — Только он русский.
Янссон пожал руку старичку-краеведу, затем профессору из Куйбышева. Тот ухватил на лету длинные сухие пальцы и принялся их трясти, настороженно поглядывая на Шереметьеву, не разгневать бы.
— Неужели из Швеции? — удивлялся профессор. — Из Стокгольма?
— Из Упсала, — вежливо улыбался Янссон, — город такой. Маленький.
— Знаю, знаю, — отвечал профессор. — Университет. Собор трех святых.
— Да. Эрика, Ларса и Улофа, — Янссон удивился. — Вы там были?
— Был. С делегацией, — пояснил профессор, продолжая сжимать пальцы гостя. — Помню над фронтоном университетского зала любопытную надпись. Мыслить правильно — великое дело, а мыслить свободно… Вроде бы еще более великое. Кажется, так.
— У вас хорошая память, — поморщился Янссон.
— Да отпустите вы, наконец, человека, — проговорила Шереметьева.
Профессор покраснел, извинился. Он был простодушный и наивный чудак, поэтому частенько попадал впросак.
Чемоданова засмеялась. И тут она увидела Женьку Колесникова. Он вместе с новым подсобным рабочим загружал тележку.
Чемоданова вспомнила, что за ней числилось десятка два документов, подлежащих возврату. Надо их вернуть, пока Тимофеева не подняла шум, у Софочки учет поставлен на высоте.
Чемоданова оставила Янссона инаправилась к стеллажам.
— А как наш приятель оказался в заморских краях? — допытывался старик-краевед, ласково глядя на гостя.
— Судьба, — охотно отозвался Янссон. — Мой дедушка имел аптечное дело в Петербурге. А в шестнадцатом году уехал в Швецию.
— От революции спасался? — любопытствовал Забелин.
— Почему? — пожал плечами Янссон. — Дела, наследство. Это очень хорошо, — подбирал он слова. — Извините… Я все понимаю, а говорю…
— Вы отлично говорите, — поддержала Шереметьева. — Александр Емельянович… какой вы настырный. Прямо отдел кадров.
— Нет, нет, — воскликнул Янссон. — Понимаю. Интересно. Мне тоже интересно. Я же русский.
— И у вас никого не осталось в России? — робко спросил профессор.
— Возможно, — Янссон пригладил ладонью волосы на затылке, — у дедушки была сестра, тетушка Аделаида. Она жила в Петербурге, имела свое дело. Конфекцион, кажется… Писала письма… У вас не очень хорошо относились, когда писали письма иностранцы, мы это знали. Дедушка искал ее через Красный Крест… Но не нашел.
— Аделаида… Мою соседку зовут Аделаида, — участливо произнес старик Забелин. — Только ей лет пятьдесят, не больше, — его добрая душа бездумным порывом метнулась навстречу заботам малознакомого человека.
Янссон улыбнулся. Этот порыв тронул его своей бескорыстной добротой. Он доверчиво провел ладонью по руке Александра Емельяновича и оглянулся — куда подевалась его покровительница? И долго ли ему так стоять…
— Я сейчас, господин Янссон, — ответила Чемоданова. Она сгребла с полки несколько папок и, шагнув к тележке, передала их подсобнику. «Странный тип», — подумала Чемоданова, касаясь холодных пальцев подсобного рабочего Хомякова Ефима Степановича.
— Женя! — окликнула она Колесникова. — Здесь будешь регистрировать? Или отвезешь в свою берлогу?
Колесников неопределенно кивнул. Он выглядел сейчас испуганным и бледным.
— Евгений Федорович! — Чемоданова вытянула шею и приблизила к нему лицо. — Что с тобой?
