Чарльз Диккенс - Замогильные записки Пикквикского клуба
Был вечер. Изабелла и Эмилия вышли погулять в сопровождении мистера Трунделя; глухая старая леди полулежала в забытьи в своих спокойных креслах; жирный и толстый детина храпел у очага в отдаленной кухне; смазливые горничные вертелись у ворот, наслаждаясь приятностью вечерней погоды и любезностью сельских кавалеров, изливавших перед ними свои пылкие чувства. Треси Топман и Рэчел Уардль сидели друг подле друга, не обращая ни малейшего внимания на окружающие предметы. Они мечтали о взаимной симпатии душ, мечтали и молчали.
— Ах! Я совсем забыла свои цветы! — вдруг сказала незамужняя тетушка.
— Пойдемте поливать их теперь, — промолвил мистер Топман убедительным тоном.
— Вы простудитесь на вечернем воздухе, — отвечала незамужняя дева тоном глубочайшего сострадания и симпатии.
— Нет, нет, — сказал мистер Топман, быстро вставая с места. — Позвольте мне идти вместе с вами: это будет полезно для моего здоровья.
Сострадательная леди поправила перевязку на левом плече своего прекрасного собеседника и, взяв его за правую руку, отправилась в сад.
В отдаленном и уединенном конце сада красовалась поэтическая беседка из акаций, жасминов, душистой жимолости и роскошного плюща. В этот приют спокойствия и тишины направила свои шаги счастливая чета. Незамужняя тетушка взяла лейку, лежавшую в углу, и собралась идти. Мистер Топман удержал ее подле себя.
— Мисс Уардль! — воскликнул он, испустив глубокий вздох.
Незамужняя тетушка затрепетала, зашаталась, и лейка едва не выпала из ее рук.
— Мисс Уардль! — повторил мистер Топман. — Вы — ангел!
— Мистер Топман! — воскликнула Рэчел, краснея, как пион.
— Да, вы ангел, мисс Уардль, вы… вы… вы — сущий ангел, — повторил энергичным тоном красноречивый пикквикист.
— Мужчины всех женщин называют ангелами, — пробормотала застенчивая леди.
— Что же вы после этого? С чем могу я вас сравнить, несравненная мисс Уардль, — говорил восторженный Топман. — Где и как найти существо, подобное вам? В каком углу мира может еще скрываться такое счастливое соединение физических и моральных совершенств? Где, ах! Где…
Мистер Топман приостановился, вздохнул и с жаром начал пожимать руку красавицы, державшую ручку лейки. Она потупила глаза, опустила голову и прошептала едва слышным голосом:
— Мужчины как мухи к нам льнут.
— О, как бы я желал быть мухой, чтоб вечно жужжать вокруг вашего прелестного чела! — воскликнул вдохновенно мистер Топман.
— Мужчины все… такие обманщики… — продолжала застенчивая леди.
— Обманщики — да; но не все, мисс Уардль. Есть по крайней мере одно существо, постоянное и неизменное в своих чувствах, существо, готовое посвятить всю свою жизнь вашему счастью, существо, которое живет только вашими глазами, дышит вашей улыбкой, которое для вас, только для одной вас переносит тяжелое бремя своей жизни.
— Где ж скрывается оно, мистер Топман, это идеальное существо?
— Здесь, перед вами, мисс Уардль!
И прежде чем незамужняяя дева угадала его настоящую мысль, мистер Топман стоял на коленях у ее ног.
— Мистер Топман, встаньте! — сказала Рэчел.
— Никогда, никогда! — был рыцарский ответ. — О, Рэчел!
Он схватил ее трепещущую руку и прижал к своим пламенным устам. Зеленая лейка упала на пол.
— О, Рэчел, обожаемая Рэчел! Могу ли я надеяться на вашу любовь?
— Мистер Топман, — проговорила незамужняя тетушка, — я так взволнована… так измучена; но… но… я к вам неравнодушна.
Лишь только вожделенное признание вырвалось из уст незамужней леди, мистер Топман приступил к решительному обнаружению своих чувств и начал делать то, что обыкновенно в подобных случаях делается пылкими юношами, объятыми пожирающей страстью: он быстро вскочил на ноги и, забросив свою руку на плечо незамужней тетушки, напечатлел на ее устах многочисленные поцелуи, которые все до одного, после некоторого сопротивления и борьбы, были приняты терпеливо и даже благосклонно. Неизвестно, как долго могли бы продолжаться эти пылкие обнаружения нежной страсти, если б красавица, испуганная каким-то внезапным явлением, вдруг не вырвалась из объятий пламенного юноши.
— За нами подсматривают, мистер Топман! — воскликнула незамужняя дева. — Нас открыли!
Мистер Топман с беспокойством оглянулся вокруг себя, и взор его немедленно упал на один из самых прозаических предметов повседневной жизни. Жирный детина, неподвижный, как столб, бессмысленный, как осел, уставил свои большие глаза в самый центр беседки; но и самый опытный физиономист, изучивший до последних мелочей все возможные очертания человеческой фигуры, не открыл бы на его лице ни малейших следов изумления, любопытства или какого-нибудь другого чувства, волнующего человеческую грудь. Мистер Топман смотрел на жирного детину; жирный детина смотрел на мистера Топмана с тупым, бессмысленным выражением. Чем дольше мистер Топман наблюдал безучастную физиономию жирного детины, тем более убеждался, что он или ничего не знал, не видал, или ничего не понимал. Под влиянием этого впечатления он сказал довольно твердым, решительным и несколько суровым тоном:
— Чего вам здесь надобно?
— Пожалуйте ужинать, сэр: стол накрыт.
— Давно ли вы пришли сюда? — спросил мистер Топман, окинув еще раз пытливым взором жирного детину.
— Только сейчас, сэр.
Мистер Топман еще пристальнее впился в него глазами, но не заметил ни малейшего проявления какого-нибудь чувства. Успокоенный счастливым результатом своих исследований, мистер Топман подал руку незамужней тетушке и вышел из беседки.
Они пошли домой. Детина следовал за ними.
— Он ничего не знает, — шепнул мистер Топман.
— Ничего, — подтвердила незамужняя тетушка.
Позади их послышался странный звук, произведенный как будто неловким усилием подавить невольный смех. Мистер Топман оглянулся. Нет, быть не может: на лице жирного детины не было ни малейшей гримасы.
— Скоро он заснет, я полагаю, — шепнул мистер Топман.
— В этом нет никакого сомнения, — сказала незамужняя тетка.
Они оба засмеялись от чистого сердца.
Мистер Топман жестоко ошибся. Жирный детина на этот раз бодрствовал и телом, и душой. Он все видел и слышал.
За ужином ни с чьей стороны не обнаружилось попыток завязать общий разговор. Старая леди пошла спать; Изабелла Уардль посвятила себя исключительному вниманию мистера Трунделя; незамужняя тетушка была вся сосредоточена на своем любезном Треси; мысли Эмилии Уардль были, казалось, обращены на какой-то отдаленный предмет — вероятно, на отсутствующего Снодграса.
Одиннадцать, двенадцать, час за полночь — джентльменов нет как нет. Беспокойство изобразилось на всех лицах. Неужели их остановили и ограбили среди дороги? Не послать ли людей с фонарями в те места, где им следует возвращаться домой? Или, пожалуй, чего доброго… Чу! Вот они. Отчего они так запоздали? Чу — какой-то странный голос! Чей бы это?
Все маленькое общество высыпало в кухню, куда воротились запоздалые гуляки. Один взгляд на них объяснил весьма удовлетворительно настоящее положение вещей.
Мистер Пикквик, засунув в карманы обе руки и нахлобучив шляпу на свой левый глаз, стоял, облокотившись спиной о буфет, потряхивая головой на все четыре стороны, и по лицу его быстро скользили одна за другой самые благосклонные улыбки, не направленные ни на какой определенный предмет и не вызванные никаким определенным обстоятельством или причиной. Старик Уардль, красный как жареный гусь, неистово пожимал руку незнакомого джентльмена и еще неистовее клялся ему в вечной дружбе. Мистер Винкель, прислонившись спиной к стене, произносил весьма слабые заклинания на голову того, кто бы осмелился напомнить ему о позднем часе ночи. Мистер Снодграс погрузился в кресла, и физиономия его в каждой черте выражала самые отчаянные бедствия, какие только может придумать пылкая фантазия несчастного поэта.
— Что с вами, господа? — спросили в один голос изумленные леди.
— Ни-чег-гго, — отвечал мистер Пикквик. — Мы все… благо… получны. Я говорю, Уардль, мы все благополучны: так, что ли?
— Разумеется, — отвечал веселый хозяин. — Милые мои, вот вам друг мой, мистер Джингль, друг мистера Пикквика. Прошу его любить и жаловать: он будет у нас гостить.
— Не случилось ли чего с мистером Снодграсом? — спросила Эмилия беспокойным тоном.
— Ничего, сударыня, ничего, — отвечал незнакомый джентльмен. — Обед и вечер после крикета… веселая молодежь… превосходные песни… старый портер… кларет… чудесное вино, сударыня… вино.
— Врешь ты, шарамыжник, — возразил прерывающимся голосом мистер Снодграс. — Какое там вино? Никакого, черт вас побери. Семга — вот в чем штука!
— Не пора ли им спать, тетушка? — спросила Эмилия. — Люди могут отнести их в спальню: по два человека на каждого джентльмена.
