Оливия Уэдсли - Честная игра
Филиппа откинулась на подушки и хохотала:
— Сэм! Сэм! Сэм! Новое божество! Популярность! Обожание! Второй медовый месяц… А если вспомнить…
— Я очень рад, — отвечал Джервэз, покачиваясь на высоком резном стуле. — Сэм всегда был славным парнем.
— А Фелисити разве нет?
— Я ее считаю черствой.
— Странно, не правда ли? — сказала Филиппа. — Как мало мы, в сущности, знаем наших близких! Фелисити была в школе, когда я была дома, а когда она вернулась домой, уехала я. Так что я с ней очень мало встречалась. Почему ты думаешь, что она черствая?
— Наверно, интуиция! — Он вынул портсигар. — Ты разрешишь? — закурил папиросу и продолжал довольно медленно: — Да вообще вся эта история и та роль, которую бедный Сэмми в ней разыграл и…
— Неужели ты действительно думаешь?.. — спросила Филиппа, широко раскрыв глаза.
— Я нахожу, что Сэм очень доверчив, — сухо отвечал Джервэз.
— Неужели ты бы не поверил Фелисити на слово?
— Думаю, что если бы любил ее, то да. Но одно дело признать какой-нибудь факт по этой причине, и совсем иное дело жить, имея всегда этот факт в виду, после того, как великодушное настроение, заставившее простить, миновало.
Он взглянул на Филиппу и рассмеялся:
— Я напугал тебя, или ты сердита, или то и другое? — Он нагнулся и поцеловал ее. — Мне кажется, что еще никогда не было двух натур более несхожих, чем ты и Фелисити. Идем — я чувствую, что мне необходимо движение. И нас, верно, уже давно ждут. Ты пойдешь, не правда ли? Ну, так идем же…
Позже, на стрельбище, когда все мужчины уже ушли с поля, а ее более близкие друзья либо ушли с ними, либо были заняты своими личными делами, она думала о том поверхностном, но в то же время ядовитом суждении, которое высказал Джервэз о Фелисити… Джервэз сам, пожалуй, был довольно черствым, если поразмыслить о кое-каких фактах!.. Этот не будет вторым Сэмом, с бриллиантами, лошадьми и прогулками по океану!..
Внезапно она рассмеялась. Все это было так нелепо, ведь и она не была Фелисити. Она подбодрила Кроуна, крепкого пони, несколькими легкими ударами и забыла про критику, про неверность и про ту легкую обиду, которую она почувствовала от поведения Джервэза. Она думала о таком странном явлении: почему, даже если вы не принимаете горячего участия в ком-либо из ваших близких, вам все-таки неприятна самая легкая критика его, как бы она ни была справедлива?
Ну а если они к тому же еще вам дороги… Она, например, все еще не выносила, чтобы, упоминая при ней имя ее отца, выражали сожаление по поводу его отношения к ней, бывшего действительно верхом несправедливости.
Пробираясь по каменистой тропинке в степь, она была поражена мыслью, как, в сущности, она стала одинока! Фелисити уехала… Билль с ней во вражде… мать умерла… Оставался один Джервэз… Но муж почему-то не был так… таким близким, как родные; по крайней мере, Джервэз им не был.
Шумя крыльями, поднялась вспугнутая птица почти из-под самых копыт пони и улетела, испуская крики досады. Вокруг царил голубой покой — покой обширных степей, такой обволакивающий и все же таящий в себе какую-то скрытую смутную угрозу.
— Я бы хотела, чтобы что-нибудь случилось! — произнесла Филиппа вслух под гнетом ужасной тоски. Казалось, что она вдруг поняла, как все и вся в мире однообразно, и некуда бежать от этого однообразия. Жизнь будет идти все так же, отмечаемая лишь заседаниями в Палате, окончанием или открытием сессий, некоторыми событиями в имении, приобретшими святость обычая, ружейной охотой в одном сезоне, охотой с гончими в другом… У Фелисити было больше разнообразия, однако и ей надоело… Но она вырвалась…
Впрочем, было очень мало шансов, что Джервэз разрешит ей поездку в Бразилию… По совести говоря, не было вообще никаких «шансов» в отношениях Джервэза и ее.
Она вдруг вспомнила о пьесе «Вторая госпожа» Тенкерей, которую Джервэз повел ее смотреть в какой-то пригородный театр потому, что там играла миссис Патрик Кемпбелл, а она была, как все говорили, одной из истинно великих актрис.
Филиппа была потрясена, захвачена ее гениальной игрой; и вот сейчас, сегодня, сидя под ясными лучами солнца, она вспомнила произнесенное совершеннейшим голосом, каждое слово которого звонкими каплями падало в тишину, описание будничной, однообразной жизни в имении, которое давала Паула Тенкерей: «Утром вы пишете в магазины, после обеда у вас чай, вечером вы обедаете, играете партию-другую в карты, а потом — доброй ночи!.. доброй ночи!.. доброй ночи!»
Вот какова, в коротких словах, жизнь в каждом имении, а также и в Фонтелоне, здесь.
Все-таки что же могло произойти?
Филиппа не знала; она лишь чувствовала, что жизнь должна была пойти иным темпом, более живо… Сейчас же она тянулась перед ней бесконечная, спокойная, притупляющая.
Случайно гости в доме были все друзья Джервэза, ее же знакомые должны были прибыть лишь в конце недели.
А до тех пор будет еще немного охоты, еще немного бриджа и любезных разговоров. А потом: доброй ночи!.. доброй ночи!.. доброй ночи!..
ГЛАВА XV
Но я вас все-таки любил;
И хоть страдали мы вдвоем -
Любовь была сильна и вдохновенна.
И пусть моя любовь
Отрадой служит вам,
Пусть песней с ваших уст слетает,
Пусть будет пищей вам, когда вы голодны.
Тедди ходил взад и вперед по своей комнате на Шепердс-Маркет, то закуривая папиросы, то бросая их недокуренными в камин. Он скверно выглядел; его прекрасная жизнерадостность поблекла.
Он без устали шагал по комнате; потом вдруг внезапно подошел к окну, открыл его, облокотился на пыльный подоконник и стал глядеть на маленькую уличку.
В других окнах горел свет; внизу люди толкались по магазинам; издали доносился шум Пикадилли, и, порою заглушая его мягкий рокот, гнусаво визжала шарманка: «Что буду я делать вдали от тебя?»
Тедди тоже тихонько напевал:
— Что буду я делать вдали от тебя?
И между строфами он повторял с горьким смехом:
— О, я достаточно далек от нее, видит Бог! — Отойдя от окна в глубину комнаты, он смешал виски с содой и выпил, мрачно разглядывая открытки, засунутые вокруг зеркала над камином. Что бы ни случилось, он ходил лишь в те дома, где мог надеяться встретить Филиппу. Он знал, что она в городе, — он видел ее днем в автомобиле! — и прежняя горечь, как волна, захлестнула его и мигом смела все те жалкие, ничтожные преграды, которые он возвел с таким трудом, все другие интересы и искусственное, надуманное увлечение Леонорой. Все это сразу куда-то исчезло, словно попавшая в водоворот щепка, и он бросился домой, в эти чересчур заставленные мебелью комнаты, темные и мрачные… Филь выглядела все так же… так очаровательно… словно… (где-то в мозгу мелькнуло сравнение, но он не мог уловить его — мысли путались)… да… словно луч… вот именно… она всегда производила такое впечатление… всегда была такой…
Итак, она вернулась, и они вновь будут встречаться… Он вдруг почувствовал ужас и свою полную беспомощность — и все же страстно жаждал встречи.
«Филь, Филь!» — звала его душа.
— Мне было бы лучше уехать, — пробормотал он, — в Кению, к Майлсу.
Майлс снова ему писал: «Порви с этой губящей тебя женщиной, с этой Ланчестер. Где твой здравый смысл? Приезжай сюда, поохотишься за крупной дичью и сколотишь себе деньгу — тут это легко. Дай мне знать о себе…»
Да, хорошо Майлсу ругать его и проповедовать!.. Разве он знал бы о существовании Леоноры, если бы Филь не вышла замуж? А ведь она, Леонора-то, вела себя прилично по отношению к нему, слишком прилично.
Он тяжело вздохнул.
О, жизнь — сплошная путаница: вы любите кого-то, кто вас знать не желает, а кто-то другой любит вас, но для вас это пустой звук…
Какая дрянная, пошлая игра!
Лучше убраться… поехать к Майлсу. Это был единственный исход.
Уехать раньше, чем он снова увидит Филь… Он знал, что денег на дорогу даст ему отец; службу он мог бы бросить хоть завтра, а Ламингтон найдет дюжину парней лучше его, чтобы принять вместо него в свою фирму.
Что ж, попытаться?
Его глаза вспыхнули отвагой, лицо утратило свое безнадежное выражение, и весь он как-то преобразился.
— Клянусь Богом, я так и сделаю! — решительно сказал он вслух. — Я сегодня же дам телеграмму Майлсу и успею попасть на пароход, который уходит двадцатого.
Зазвонил телефон, и чей-то голос спросил:
— Можно вызвать мистера Мастерса?
Тедди, не веря своим ушам, прерывающимся голосом ответил:
— Филь!.. Это я, Тедди. — Он услышал ее смех:
— Ах, Тедди? Как поживаете? Мы так давно не виделись! Знаете, со мной говорила Делил Гармонден. Ей очень хочется собрать немного денег для своего клуба молодых девушек, и она просит нас повторить наш танец, двадцатого этого месяца. Вы свободны? Согласны?
