Оливия Уэдсли - Честная игра
Слезы стояли в ее глазах; она заметно дрожала.
Джервэз резко изменился в лице; он страшно покраснел, потом побледнел как полотно. До этой минуты он не сознавал, какую он сделал ставку на эту встречу и как много он должен потерять.
Он испытывал чувство почти физической слабости, которая на самом деле была упадком духа.
Все его робкие планы, все хрупкие надежды сгорели, как сухие листья, в пламени этой взаимной любви, которую он сейчас видел и ощущал, как мучительную рану. Он сделал отчаянное усилие над своим голосом, чтобы попрощаться; ему удалось передать, что Разерскилн и Камилла будут здесь пятнадцатого.
Филиппа ему неопределенно улыбнулась, а затем снова Арчи заговорил слабым, но решительным голосом:
— Благодарю вас, мы сами устроимся, мы не хотим ничьей помощи…
Он с крайним напряжением поднял голову с плеча Филиппы.
— Лучше, лучше просить милостыню, — запинаясь, произнес он надломленным голосом, в котором звучал вызов, — чем что-нибудь принять от вас… Но я не дойду до этого… Мы поедем к моему другу, и я буду работать для него, чтобы заплатить ему…
Он отвернул голову от Джервэза под нежную защиту груди Филиппы; ее руки обвили его худые плечи.
Джервэз взглянул на Филиппу в последний раз.
И в этот момент он подумал, как мало, как бесконечно мало многое в жизни представляет собой! Половина того, что он считал имеющим значение для других, для них ничего не составляла.
Нельзя ничего дать человеку, который вас не любит… и можно дать все, несмотря на бедность и болезнь, если он вас любит…
Когда Джервэз вышел, багровый солнечный свет, предвестник надвигавшейся грозы, покрывал, словно маска, море и землю.
Единственным ясным воспоминанием Джервэза была склоненная головка Филиппы, золотистые волосы которой сияли, смешиваясь с волосами Арчи… и жест Арчи, которым он приложил свою щеку к ее щеке, и как он глубоко вздохнул.
Наконец, грянул гром, и солнце померкло, как потушенный факел, так же внезапно, так же окончательно…
Гром испугал Арчи. Он поднял голову и улыбнулся Филиппе; его голос уже звучал яснее.
— Знаешь что, дорогая? — сказал он важно. — Мне кажется, что я мог бы съесть яйцо, поджаренную булочку и немного варенья.
Филиппа упала на колени и обняла его. Они одновременно говорили и смеялись дрожащим смехом, сквозь слезы, а затем Филиппа, бросаясь к спиртовке, воскликнула:
— Ах, Арчи, неужели это правда? Арчи, я так люблю тебя… так люблю!..
Примечания
1
Крошка, кусочек
