Кнут Гамсун - Редактор Линге
Онъ всталъ и предложилъ Линге сигару.
Редакторъ продолжалъ сидѣть, отуманенный краснорѣчіемъ министра. Да, вотъ такимъ онъ его слышалъ въ стортингѣ, на народныхъ засѣданіяхъ, много-много лѣтъ тому назадъ. Боже мой, какъ умѣлъ этотъ человѣкъ одушевлять и побуждать къ смѣлымъ поступкамъ!
И онъ сказалъ прямо, что работа, состоящая въ томъ, чтобы расчищать дорогу для консервативнаго правительства, ему нетріятна. Онъ тоже думалъ о томъ — нельзя ли этого избѣжать, онъ остановился на возможности министерства его превосходительства!
— Само собою разумѣется, — перебилъ его поспѣшно министръ. — Разумѣется, мы должны вычеркнуть половину нашихъ членовъ и замѣнить ихъ людьми, желающими и могущими стать на ихъ мѣсто въ этомъ кризисѣ.
Въ сущности говоря, они были одинаковыхъ мнѣній.
Они говорили еще цѣлый часъ, рѣшали, думали, разбирали подробности и взаимно благодарили другъ друга за каждую хорошую мысль. Но все, что касается газеты, онъ предоставляетъ это редактору, — самъ онъ писать не можетъ; онъ развелъ руками и сказалъ шутя:
— Попасть подъ ваше перо я не хотѣлъ бы, господинъ редакторъ.
У Линге все время вертѣлась на языкѣ просьба объ орденѣ, исполненіе которой доставило бы министру удовольствіе; но было бы мелочно, недостаточно серьезно упомянуть объ этой ничтожной просьбѣ въ такой серьезный моментъ; на это еще время будетъ. Прощаясь съ министромъ, онъ не упомянулъ объ орденѣ.
Еще въ дверяхъ его превосходительство, пожимая въ послѣдній разъ руку Линге, сказалъ:
— Благодарю васъ еще разъ, что вы пришли. Мы оба оказали сегодня услугу Норвегіи.
Линге вышелъ.
На улицахъ было пусто; городъ спалъ. Линге отправился въ редакцію.
Сегодня же, пока подъемъ еще не остылъ, онъ долженъ написать первую статью. То, что онъ напишетъ, приведетъ всѣхъ въ удивленіе; его статью будутъ читать — и громко, и про себя, будутъ спорить о ней, повторять до безконечности, изучать наизусть; только нужно это дѣльце хорошо обдѣлать. Нужно было бы сразу поразить большой побѣдой.
Мечтая, онъ воображалъ свою газету самой большой въ странѣ, съ десятками тысячъ подписчиковъ, собственнымъ телеграфомъ, собственной желѣзной дорогой, съ экспедиціей для изслѣдованія сѣвернаго полюса, отдѣленіями во всѣхъ частяхъ свѣта, съ воздушными шарами, почтовыми голубями, собственнымъ театромъ и собственной церковью для служащихъ типографіи. И какъ все казалось ничтожнымъ въ сравненіи съ такими гигантскими планами! А что, если онъ и на этотъ разъ потеряетъ довѣріе добрыхъ людей? Пусть рушится довѣріе; онъ перешелъ теперь на другой путь. Какое вознагражденіе ему было за всѣ его безконечные труды съ этимъ героемъ катехизиса? Развѣ онъ достигъ этимъ заслуженнаго признанія своихъ заслугъ? Развѣ избранные люди снимали передъ нимъ щляпу? Кланялись ему епископы, генералы? Смотрѣли ли ихъ дочери съ восторгомъ на него, когда онъ на улицѣ проходилъ мимо нихъ? Ахъ, Александръ Линге былъ исключенъ со всѣми его заслугами; даже задиравшіе носы либералы совѣщались теперь безъ него. А дочь начальника, правившая четверкой въ Копенгагенѣ,- развѣ она дѣлала видъ, что его знаетъ, когда онъ проходилъ мимо? Совсѣмъ нѣтъ, несмотря на то, что онъ такъ благосклонно отозвался о ней въ своей газетѣ.
Нѣтъ, съ нимъ нельзя шутить, онъ былъ на все способенъ; никто не зналъ, какъ сильна его воля. Въ своей новой политикѣ онъ хотѣлъ побѣдить; люди вернутся къ нему, вернутся колѣнопреклоненными; онъ обуздаетъ ихъ, заставитъ образумиться. И народныя массы будутъ прислушиваться къ его рѣшеніямъ въ стортингѣ.
Линге вошелъ въ редакцію. Было темно. Онъ зажегъ свѣтъ и посмотрѣлъ въ печку, — она была пустая. Тогда онъ сѣлъ за столъ и взялся за перо. Его статья должна быть огненна. Онъ обмакнулъ перо и собирается начать. Вдругъ онъ остановился.
Его взглядъ упалъ на синія буквы на его рукѣ, эти страшные знаки, дѣлавшіе его руки такими грубыми, простыми. По старой привычкѣ, машинально, онъ начинаетъ ихъ тереть, дуть на нихъ и опять тереть.
И вотъ редакторъ Линге пишетъ, сидитъ въ холодной комнатѣ, въ которой нѣтъ огня, и пишетъ, пишетъ своими изуродованными руками до поздней ночи.
XIII
Нѣсколько дней продолжался споръ между Линге и лѣвой по доводу обновленія министерства. Въ эти дни совсѣмъ забыли о тонѣ прессы. И, дѣйствительно, тонъ прессы былъ не совсѣмъ такимъ, какимъ онъ долженъ былъ быть; но когда правая спросила насмѣшливо «Новости», что сталось съ ихъ тономъ, Линге сдержалъ свое слово и не счелъ нужнымъ отвѣчать на эту насмѣшку. У него были другія, болѣе важныя задачи.
Все шло такъ, какъ предсказывалъ Линге: вначалѣ лѣвая какъ будто онѣмѣла отъ удивленія, затѣмъ «Норвежецъ» высказалъ свои соображенія, на это возражали «Новости», — и страстная борьба загорѣлась но всей странѣ. Линге, впрочемъ, не оставался безъ поддержки, онъ не оставался одинъ: часть лѣвыхъ въ стортингѣ и провинціальная пресса протянули ему руку. Редакторъ «Отландской Газеты», человѣкъ, честность котораго была такъ велика, что въ ней не сомнѣвалась почти половина страны, — этотъ человѣкъ не могъ предоставить Линге бороться одному: онъ перешелъ на сторону «Новостей» и началъ вмѣстѣ съ нимъ борьбу.
На Лепорелло лежала обязанность разузнавать, каково настроеніе въ городѣ; онъ ходилъ въ «Грандъ», прислушивался у Гравезена, заглядывалъ послѣ театровъ къ Ингеброту, ловилъ членовъ стортинга на улицѣ — и дѣлалъ все возможное, чтобы разузнать настроеніе города. А что говорили въ городѣ? Боролся ли городъ или молчалъ по поводу него, принималъ ли участіе въ этомъ зрѣлищѣ, или только наблюдалъ, Линге все равно ничего не выигрывалъ.
Вотъ какъ? Значитъ, ему оказывали противодѣйствіе? Ему хотѣли заградить путь къ побѣдѣ? Линге напрягъ всѣ свои силы и привелъ все въ такое замѣшательство, что исходъ борьбы нѣкоторое время былъ неизвѣстенъ; число его приверженцевъ въ нѣсколько дней увеличилось вдвое. Перо Линге работало дѣятельно и напряженно; но развѣ это было не странно? Онъ не могъ больше метать искръ; казалось, огонь его изсякъ.
Линге написалъ нѣсколько статей, въ которыхъ выражалъ свое удивленіе передъ первымъ министремъ. Въ его нападкахъ не всегда соблюдалась мѣра, выраженія въ его газетѣ иногда бывали рѣзче, чѣмъ бы слѣдовало такой газетѣ, какъ «Новости»; но теперь было не время думать объ этомъ; теперь лѣвая должна стараться объединиться, какъ одинъ человѣкъ, чтобы спасти страну отъ консервативнаго правительства. Первому министру нужно еще разъ дать возможность испробовать себя въ работѣ съ людьми, пользующимися довѣріемъ страны, самыми избранными людьми изъ лѣвой. Это былъ единственный исходъ, другого выхода не было. И Линге считалъ серьезной мысль, высказанную однимъ иностранцемъ по поводу того, что если будутъ держаться за правительство, стоящее у кормила правленія въ Норвегіи, это будетъ правильно, это будетъ работа противъ реакціи въ Европѣ.
«Норвежецъ» былъ попрежнему упоренъ. Онъ спрашивалъ, вѣрно ли онъ разслышалъ, что намѣреніе «Новостей» — удержать министра-президента, называвшаго не разъ листокъ лживымъ и измѣнническимъ.
Линге отвѣчалъ ему насмѣшкой: «Да, удивительно, не правда ли? Несмотря на то, что дважды два четыре, что въ Китаѣ голодъ, и что король Фердинандъ умеръ, — тѣмъ не менѣе онъ хочетъ лучше либеральнаго норвежскаго министерства, чѣмъ пустить къ кормилу правленія правую. Понятно это „Норвежцу“?
Въ залахъ и коридорахъ стортинга царило страшное безпокойство. Представители партій дергали другъ друга за петлички, настораживали уши и были исполнены непоколебимыхъ убѣжденій и скрытыхъ мыслей. Если бъ можно было знать, на чьей сторонѣ будетъ побѣда? Гдѣ же была правая? Всѣ думали о выборахъ и не знали, что дѣлать. Старый министръ-президентъ не могъ дать имъ никакихъ указаній; все, что они могли отъ него добиться, когда онъ проходилъ мимо нихъ, заложивъ руки за спину и склонивъ голову на бокъ — это, что, къ сожалѣнію, онъ ничего не могъ сказать, онъ не склоняется ни на ту, ни на другую сторону; въ этомъ отношеніи онъ чистъ сердцемъ; а если бъ ему пришлось примкнуть къ какой-нибудь партіи, то охотнѣе всего онъ примкнулъ бы къ обѣимъ сразу.
Линге ковалъ свое желѣзо, вызывалъ знакомые звуки, махалъ шляпой; но какъ ни странно, люди не шли за нимъ, желѣзо оставалось холоднымъ! Никогда еще онъ не работалъ такъ неутомимо, — онъ зналъ, что у него много поставлено на карту, и если онъ проиграетъ, дорого придется расплачиваться. Было даже что-то трагическое въ его усиліяхъ. Ничего не ломогало. Лепорелло день за днемъ приносилъ неутѣшительныя вѣсти о настроеніи города, и Линге приходилъ въ бѣшенство. Какъ! въ „Грандѣ“ посмѣли надъ нимъ смѣяться? Развѣ дѣйствительно нельзя было удержать реакцію въ Европѣ?
А ко всему этому — еще какой-то человѣкъ съ рукописью. Человѣкъ этотъ низко кланяется редактору и сообщаетъ, что онъ Бондезенъ, Андрэ Бондезенъ…
