Джейн Остин - Мэнсфилд-парк
Миссис Норрис продолжала:
— Просто душа радуется, сударыня, когда видишь, что молодые люди таким надлежащим образом счастливы, так подходят друг другу, именно то, что надобно! Не могу не подумать, в каком восторге будет наш дорогой сэр Томас. А как вам кажется, сударыня, каковы надежды на второй брак? Мистер Рашуот подал хороший пример, а подобные примеры весьма заразительны.
Вопрос этот привел миссис Рашуот, которая не видела никого и ничего, кроме собственного сына, в совершенное недоумение.
— Вон те двое, сударыня. Вы не видите там никаких признаков?
— Боже мой!.. Мисс Джулия и мистер Крофорд. Да, в самом деле, очень милая пара. Каков его доход?
— Четыре тысячи в год.
— Прекрасно… Те, у кого собственность невелика, должны довольствоваться тем, что имеют… Четыре тысячи в год неплохое состояние, и он как будто весьма любезный, уравновешенный молодой человек, так что, я надеюсь, мисс Джулия будет очень счастлива.
— Тут еще ничего не условлено, сударыня… Мы пока говорим об этом единственно меж друзей. Но у меня почти нет сомнений, этого не миновать. Он последнее время уделяет ей совершенно исключительное внимание.
Дальше Фанни слушать не могла. На время она перестала и слушать и интересоваться услышанным, потому что в комнате снова появился мистер Бертрам, и, хотя она чувствовала, что быть приглашенной им большая честь, ей казалось, он все-таки ее пригласит. Он подошел к их кружку, но вместо того, чтоб пригласить ее на танец, пододвинул к ней стул и доложил ей, в каком состоянии сейчас находится его больная лошадь и каково мненье на этот счет eго конюшего, с которым он только что расстался. Фанни поняла, что танцевать они не будут, и по свойственной ей скромности тотчас же почувствовала, что ожидать этого было вовсе неразумно. Поведав про свою лошадь, мистер Бертрам взял со стола газету и, со скучающим видом глядя поверх нее, сказал:
— Если ты хочешь танцевать, Фанни, я к твоим услугам.
Предложенье было отклонено еще того учтивей — танцевать она не хотела.
— Я рад, — сказал он куда оживленней и отложил газету, — а то я до смерти устал. Я только диву даюсь, как это почтеннейшая публика выдерживает столь долгое время. Чтоб находить в такой глупости хотя какое-то удовольствие, они все должны быть влюблены, и, наверно, так оно и есть. Если поглядеть на них, сразу видно, что они все тут влюбленные, все, кроме Йейтса и миссис Грант… а между нами говоря, ей, бедняжке, возлюбленный надобен, должно быть, не меньше, чем им всем. С этим доктором жизнь у ней, должно быть, отчаянно скучная, — он лукаво покосился в сторону доктора, но, оказалось, тот сидит совсем рядом, и выраженье лица и предмет разговора так мгновенно переменились, что Фанни, несмотря ни на что, едва удержалась от смеха. — Странная эта история в Америке, доктор Грант!.. Что вы о ней скажете?.. Я всегда обращаюсь к вам, чтоб знать, что мне следует думать о делах государственных.
— Дорогой мой Том! — вскорости воскликнула тетушка Норрис, раз ты не танцуешь, я полагаю, ты не откажешься присоединиться к робберу, не так ли? — и, поднявшись со своего места и подойдя к нему, чтоб настоять на своем, прибавила шепотом: — Видишь ли, мы хотим составить партию для миссис Рашуот… Твоя маменька очень этого желает, но сама не может уделить нам время и сесть с нами, так она занята своим рукодельем. А ты, я и доктор Грант как раз будет то, что надобно, и, хотя мы-то ставим по полкроны, ты можешь ставить против него полгинеи.
— Я был бы весьма счастлив, — отвечал Том и поспешно вскочил, — до чрезвычайности приятно… но только сейчас я буду танцевать. Пойдем, Фанни, — сказал он, взяв ее за руку, — довольно попусту терять время, не то танец кончится.
Фанни очень охотно дала себя увести, хотя не испытывала к нему особой благодарности и, в отличие от него, не видела никакой разницы между эгоизмом тетушки Норрис и его собственным.
— Ну и просьбица, ей-Богу! — негодующе воскликнул он, едва они отошли от почтенных дам. — Вздумала пригвоздить меня к карточному столу на целых два часа, с собою и доктором Грантом, с которым они вечно препираются, и с этой настырной старухой, которая понимает в висте не больше, чем в алгебре. Я бы предпочел, чтоб моя почтенная тетушка была не так навязчива. И таким вот образом меня попросить! Безо всяких церемоний, при них при всех, чтоб я не мог отказаться! Как раз это я особенно не люблю. Больше всего меня злит, когда делают вид, будто тебя спрашивают или предоставляют тебе выбор, а в действительности так к тебе обращаются, чтоб вынудить поступить только по их желанию… о чем бы ни шла речь! Не приди мне в голову счастливая мысль танцевать с тобою, нипочем бы не отвертеться. Прямо беда. Но когда тетушка заберет что-нибудь в голову, ее не остановишь.
Глава 13
Достопочтенный Джон Йейтс, сей новоиспеченный друг, не мог ничем особенно похвалиться, кроме привычки вести светскую жизнь и сорить деньгами и тем, что был он младшим сыном некоего лорда с приличным независимым состоянием; и сэр Томас, вероятно, счел бы его появление в Мэнсфилде вовсе нежелательным. Мистер Бертрам свел с ним знакомство в Уэймуте, где они вместе провели десять ей в одной компании, и дружба их, если то можно назвать дружбою, была закреплена и упрочена приглашением мистера Йейтса в Мэнсфилд, когда ему будет удобно заглянуть туда по пути, и его обещанием приехать; и он и вправду приехал, еще раньше, чем его ожидали, ввиду того, что большое общество, собравшееся, чтобы повеселиться в доме его друга, ради встречи с которым он покинул Уэймут, вынуждено было разъехаться. Он прилетел на крыльях разочарования, с головою, полной мыслей о выступлении на сцене, так как то общество собиралось ставить спектакль; и пьесу, в которой была роль и у него, уже через два дня должны были представлять, когда внезапная кончина одной из ближайших родственниц того семейства нарушила их планы и рассеяла исполнителей. Быть так близко к счастью, так близко к славе, так близко к большой хвалебной статье о домашнем спектакле в Эклсфорде, поместье достопочтенного лорда Рэвеншо в Корнуолле, которая, конечно же, увековечит имена всех участников, по крайней мере, на год! Быть так близко, и все потерять, — рана была так болезненна, что ни о чем другом мистер Иейтс говорить не мог. Эклсфорд и его театр, всевозможные приготовленья, наряды, репетиции, шутки — то был неизменный предмет его речей, а похвальба этим недавним прошлым — единственное утешенье.
По счастью для него, любовь к театру столь всеобща, а стремление выступать на сцене у молодых людей столь сильно, что его разговоры явно упали в добрую почву. Начиная с распределения ролей и до самого эпилога, все пленяло, и лишь немногие не желали бы принять в этом участие или не решились бы попробовать себя в какой-нибудь роли. Пьеса называлась «Обеты любви»{7}, и мистер Йейтс должен был быть графом Кэсселом.
— Роль пустяковая и совсем не в моем вкусе, на такую в другой раз я нипочем бы не согласился. Но я порешил ничего не усложнять. Лорд Рэвеншо и герцог завладели двумя единственно стоящими ролями еще до того, как я приехал в Эклсфорд. И хотя лорд Рэвеншо предложил отказаться от своей роли в мою пользу, но, сами понимаете, согласиться я не мог. Мне было жаль, что он так переоценил свои возможности, он совсем не подходил для Барона! Маленького роста, слабый голос, и уже через десять минут становится хриплым! Это причинило бы пьесе заметный ущерб, но я-то порешил ничего не усложнять. Сэр Генри полагал, что герцог не подходит для Фредерика, но лишь потому, что сам хотел исполнять эту роль, тогда как из них двоих герцог был куда более на месте. Я был поражен, что сэр Генри такой тупица. По счастью, сила пьесы не в нем. Наша Агата неподражаема, и, на взгляд многих, герцог был тоже очень хорош. И в целом спектакль был бы замечательный.
«Вот ей-Богу незадача» и «Да, вас, конечно, можно пожалеть», — доброжелательно и сочувственно отозвались слушатели.
— Не стоит жаловаться, но, право же, эта родственница не могла выбрать более неподходящего времени, чтобы отправиться на тот свет. И как тут не пожелать, чтобы эту новость придержали всего на три денька, которые нам требовались. Каких-нибудь три дня, и была-то она всего лишь бабушка, и случилось все за двести миль оттуда, так что большой беды не было бы, и я знаю, это предлагали, но лорд Рэвеншо, который, по моему мненью, соблюдает приличия строже всех в Англии, и слушать об этом не хотел.
— Вместо комедии совсем иное действо, — сказал мистер Бертрам. — С «Обетами любви» было покончено, и лорд и леди Рэвеншо отправились одни исполнять пьесу «Моя бабушка». Что ж, его-то наверно утешит наследство; и, между нами говоря, он, быть может, стал опасаться, как бы роль Барона не повредила его доброму имени и его легким, и не жалел, что уезжает; а чтоб утешить вас, Йейтс, я думаю, нам надобно разыграть небольшую пьеску в Мэнсфилде и попросить вас быть нашим распорядителем.
