Вернер фон Хейденстам - Воины Карла XII
Скоро мастера Андреаса встретили радостные приветствия вышедших ему навстречу друзей, которые и окружили его, чтобы проводить в погребок ратуши; но он так рассеянно отвечал на их приветствия, что их даже взяло сомнение: узнает ли он их, и опять они обратили внимание на его затуманенные глаза, устремленные как бы в глубь его собственной души, а не на собеседника. Проходя мимо собора, все остановились, и Бенгт Гаке указал на красноватую искру, светившуюся в окне.
— Взгляни на эту искру, мастер. Это ты зажег ее. Это рукоятка меча святого Георгия Победоносца блестит при свете неугасимой лампады. И в темноте он все бьется с драконом, с ненавистною тебе греховною плотью.
Мастер Андреас выпустил его руку и стал чертить носком башмака по камням, словно ища решение давней загадки.
— Ненавидеть плоть... — начал он: — это все равно, что сказать: я ненавижу воздух, ненавижу воду, ненавижу свой собственный глаз. К чему тут ненависть? Это слово, сказанное в минуту гнева, — и ничего больше. Или я заблуждался?.. Святому Георгию придется сложить оружие?.. Пламя, сверкающее в пасти дракона, есть вечное божественное пламя?..
— Он переутомился от непосильной работы и окончательно свалится, если не поспешим увести его с собою, — шепотом обратился Бенгт Гаке к окружающим.
Но те не решались подступить к мастеру, и он продолжал говорить неуверенно и медленно:
— Во тьме я блуждал, и темна и загадочна была моя речь. Ненавидеть любовь... Нет, я ненавижу обман в любви. Лживого и пронырливого татя, который не выносит дневного света. Сначала он подкрадывается подобно маленькой скользкой ящерице... Бенгт, Бенгт, поди сюда! Видишь, вон там... в углу, возле того серого дома?..
— Вижу, вижу, мастер. Это не кто иной, как кнехт, который собирается влезть в окошко к своей зазнобушке... Я даже могу назвать имя.
— Ну, кто же он?
— Сначала он был простым мужиком и звался Медведищем. Но в битве при Брункеберге он шел впереди коня Стуре. Это храбрец из храбрецов, и ты не порочь его.
— И он столь же честен, сколь храбр?
— Да, будь уверен. Мы люди чести.
— Но когда дело коснется любви, то брат обкрадывает брата, сестра сестру, приятель приятеля, и ваши герои по-разбойничьи влезают в окна.
— Ворота, должно быть, заперты.
— Так ему бы пройти мимо, как честному человеку.
— Легко сказать!
— Или хоть выбить стекла в окне во всеуслышание.. Да, сначала это воровская ящерица кажется такой маленькой, пугливой и забавляет тебя своим вилянием... но мало-помалу растет, обрастает крыльями и когтями и своим ядом может запятнать самый светлый доспех. Она превращается в дракона, который поднимается из грязи и праха, чтобы терзать и разрушать, и в конце концов вокруг нее валяются одни обглоданные скелеты существ, которые были когда- то детьми света...
Со стороны Главной площади послышались громкие крики, и ночные сторожа устремились туда. Мастер Андреас оглянулся и словно тут только уразумел, сколько друзей вышло ему навстречу. Он знаками дал понять тем, которые были позади, чтобы они не отставали, и быстрым шагом двинулся в гору. Площадь была загромождена базарными навесами, ларями, корзинами и распряженными лошадьми, которые спокойно жевали овес, рассыпанный на дне телег, но мастер Андреас уверенно прокладывал себе путь, шагая через валявшиеся на земле мешки.
У самого входа в погребок ратуши ночные сторожа изловили оборванца-нищего и притиснули его к столбу, поддерживавшему навес. Нищий дрожал всем телом, бормотал что-то невнятное и всячески старался вырваться.
— Чем провинился этот бедняк? — спросил мастер Андреас, показывая жестом, что хотел бы помочь ему.
— Это не твое дело, — ответили ночные сторожа, — хотя, как мы видим, ты сам мастер Андреас.
— Отпустите его или скажите, в чем он провинился?
— Он украл.
— Что же он украл? Чужое счастье или чужую честь?
— Он взломал один из базарных ларей.
— Зачем?
— Он говорит, что три дня не ел, а в ларе был хлеб... Но вольно же ему было ломиться с такой силой, что ставень отвалился и грохнулся на камни. По всей площади гул пошел.
— И таких воров вы сажаете в тюрьму?.. Отпустите его.
Но тут из толпы протянулась рука и указала на мастера
Андреаса, а чей-то голос одновременно крикнул:
— Мастер! Ты сам вор, обманувший своего лучшего друга с его женой.
Мастер Андреас так порывисто отшатнулся, что шляпа скатилась с его головы.
— Кто осмеливается утверждать это?.. Пусть выйдет вперед!
— Он уже скрылся, — ответили сторожа.
— Кто же это был? — спрашиваю я!
— Это был столяр Гориус.
— Столяр Гориус...
— Полно кичиться, мастер! Нам, ночным сторожам, хорошо известно, что творится во дворе, когда ты вдвоем с молодкой Меттой... Весь город знает это, все, кроме самого Бенгта Гаке... Так всегда бывает.
Бенгт Гаке распахнул дверь в погребок, так что свет от фонарей и свечей ярко осветил мастера Андреаса.
— Скажи, что это клевета, мастер! Скажи твердо и спокойно — и все поверят тебе.
— Скажи! — воскликнули музыканты и кнехты, столпившиеся в дверях погребка. — Ты хороший человек и неспособен на измену. Ты сделал нас лучшими людьми и был для нас словно Провидение. Мы верим твоему слову.
Бенгт Гаке потянулся к нему, словно желая обнять его:
— Скажи... спокойно и твердо.
Мастер Андреас опустил голову и отвернулся от света.
Воцарилась глубокая тишина.
Один из сторожей почти приник ухом к устам мастера и слышал, как он тихо и прерывисто шептал про себя, словно творя молитву:
— Святой Георгий! Если любовь твоя к прекрасной деве способна только сделать тебя вором, то вложи меч свой в ножны и ступай своей дорогой, но если ты искреннен в душе, то подними забрало и пред лицом всего света выйди на бой с ящерицей, из которой вырастет дракон!
Ночной сторож не понял его и покачал головой, но мастер Андреас уже ступил на порог погребка и крикнул туда:
— Дайте сюда оружие... Бенгту и мне! Другого выхода не остается.
— Ты разбил жизнь двум людям, — простонал Бенгт Гаке и тут же ударил мастера Андреаса несколько раз кинжалом в грудь.
Прислонясь к дверному косяку, мастер Андреас прижал руку к смертельной ране, и кровь засочилась между его пальцами.
— Все кончено для меня, и голос мне изменяет... Не обрушивайтесь ненавистью и проклятиями на мою память, словно на память великого преступника. Это было бы слишком великой честью, — я был слишком похож на вас самих... Ходите в церковь, смотрите на мое произведение и просите у Бога сил владеть светлым мечом витязя.
Он тяжело упал наземь и остался недвижим; никто из окружавших не пожелал поддержать его голову или прикоснуться к нему.
Сторожам было сказано:
— Убили вора... Ваше дело убрать его труп.
БРАТЬЯ
Жили-были два брата, такие бедняки, что, когда им пришлось пуститься в путь-дорогу, у них оказался всего один плащ на двоих. Милю за милей шли они с палками в руках и с котомками за плечами по дороге в Упсалу. И уже свечерело, когда они подошли к городу настолько, что завидели замок и соборную колокольню; на небе клубились облака, сбитые в кучу первыми осенними бурями. Братья завернулись в общий плащ и устремили детски чистые, открытые, полные ожидания глаза навстречу всему новому, неизведанному. Но на душе у них было не радостно, — тревога теснила их сердце. Шагая по дороге, они невольно сравнивали себя с Каином и Авелем, земледельцем и пастухом, которые шли к своим жертвенникам.
— Из нас-то ни один не станет братоубийцей, — сказал старший брат по имени Фабиан. — И если бы Каин без устали подбрасывал в костер топливо, и от его жертвы повалил бы дым к небу. Так толковал это место в Библии наш отец.
Фабиан был высокого роста и узок в плечах, а лицо его казалось иссохшим и старым рядом с кудрявой головой младшего брата. Того звали Эриком и, несмотря на тяжесть на сердце и тревогу в душе, он то и дело на ходу утолял донимавший его голод яблоками из своего запаса в котомке. А то вдруг останавливался, снимал шапку и кланялся чужому городу.
Но, когда они дошли до городской заставы и услыхали вечерний звон, и он стал серьезен. Братья уже не решались идти дальше под одним плащом, и Фабиан, тщательно скатав его, перекинул через плечо. Затем они продолжали путь среди толпы чужих людей, одетых в черное, мимо освещенных окон и, робко осведомившись несколько раз, отыскали одноэтажный домик и поселились в светелке наверху.
Светелка была и тесна и холодна, но им она показалась роскошной, а работа скоро поглотила все их помыслы. Спустя несколько недель первая тревога их улеглась, и тяготила их только постоянная нехватка в деньгах, которую они, однако, старались пополнить, бегая по урокам. Так приступили они к водружению своих алтарей и сожжению жертв.
![Анджей Сапковский - Божьи воины [Башня шутов. Божьи воины. Свет вечный]](/uploads/posts/books/54727/54727.jpg)