Пэлем Вудхауз - Вся правда о Муллинерах (сборник)
— Откуда я мог знать, что она проделает такую штуку? — сказал Фредерик, оправдываясь.
Джейн Олифант пожала плечами. Этот жест как будто выражал полнейшее равнодушие к тому, что знают и чего не знают подонки преступного мира.
Но теперь, когда лед так или иначе был сломан, Фредерик отказался вновь погрузиться в молчание.
— Что вы тут делаете? — спросил он.
— Няня пригласила меня на чай.
— Я не знал, что вы будете здесь…
— О?
— Если бы я знал, что вы будете здесь…
— У вас нос испачкан.
Фредерик скрипнул зубами и достал носовой платок.
— Пожалуй, мне лучше уйти.
— И думать не смейте! — резко сказала мисс Олифант. — Она так вас ждала! Хотя почему…
— Что почему? — холодно подбодрил ее Фредерик.
— Так, ничего.
Последовавшее неприятное молчание нарушалось только судорожными вздохами мужчины, который пытается выбрать самую грубую из трех отповедей, пришедших ему на ум. Но тут вошла няня Уилкс.
— Это лишь предположение, — высокомерно произнесла мисс Олифант, — но не кажется ли вам, что вы могли бы помочь нянечке с тяжелым подносом?
Фредерик, выведенный из задумчивости, вскочил, залившись краской стыда.
— Вы, наверное, совсем изнемогли, нянечка, — продолжала девушка голосом, источавшим негодующее сочувствие.
— Я собирался ей помочь, — пробурчал Фредерик.
— Да. После того как она поставила поднос на стол. Бедная нянечка! Какой он, наверное, тяжелый!
Отнюдь не впервые с начала их знакомства Фредерик испытывал завистливое удивление перед сверхъестественной способностью его бывшей невесты ставить его в положение виноватого. Ударь он свою гостеприимную хозяйку каким-нибудь тупым орудием, муки совести терзали бы его с такою же силой.
— Он всегда был невнимательным мальчиком, — снисходительно сказала няня Уилкс. — Садитесь же, мастер Фредерик, и попейте чайку. Я сварила для вас яичек вкрутую. Я же помню, как вы всегда на них накидывались.
Фредерик быстро перевел взгляд на поднос. Да, сбылись его худшие опасения. Яйца, и такие огромные! Желудок, который в последние годы он изрядно избаловал, слегка пискнул от дурных предчувствий.
— Да, — продолжала няня Уилкс, развивая тему. — Сколько ни дашь вам яичек, все было мало. Как и сладкого пирога. Господи помилуй, как же вы объелись пирога на дне рождения мисс Джейн!
— Пожалуйста, не надо! — сказала мисс Олифант с легкой дрожью.
Она холодно посмотрела на своего изнемогающего друга детства, который барахтался в бездне отвращения к себе.
— Благодарю вас, но я не хочу яиц.
— Мастер Фредерик! — Динамит взорвался, вновь произошла магическая трансформация, и хрупкая старушка преобразилась в грозную силу, перед которой не отступил бы разве что Наполеон. — Не капризничать!
Фредерик судорожно сглотнул.
— Я больше не буду, — сказал он покорно. — И с удовольствием съем яйцо.
— Два яйца! — поправила няня Уилкс.
— Два яйца, — согласился Фредерик.
Мисс Олифант повернула нож в ране.
— И столько сладкого пирога! Какое удовольствие для вас. Но все-таки на вашем месте я бы соблюдала осторожность. Он выглядит очень сдобным. Я никогда не понимала, — продолжала она, обращаясь к няне Уилкс голосом, который Фредерик — теперь ему было лет семь — нашел нестерпимо взрослым и нарочитым, — какую радость люди получают от того, что объедаются, обжираются и изображают собой свиней.
— Ну, мальчики это же мальчики, — возразила няня Уилкс.
— Возможно, — вздохнула мисс Олифант, — но все-таки это неприятно.
В глазах няни Уилкс появился слабый, но зловещий блеск. Она заметила в манерах своей юной гостьи намек на задавакость, а задавакость полагалось укрощать.
— Девочки, — сказала она, — тоже не безупречны.
— А-а! — восторженно вздохнул Фредерик, всецело поддерживая это наблюдение.
— У девочек есть свои маленькие недостатки. Девочки иногда поддаются тщеславию. Я знаю одну маленькую девочку совсем не в ста милях от этой комнаты, которая так гордилась своими новыми панталончиками, что выбежала в них на улицу.
— Нянечка! — вскричала мисс Олифант, розовея.
— Омерзительно! — сказал Фредерик и испустил короткий смешок. И так полон был этот смешок — несмотря на свою краткость — ядовитой иронии, презрения и чудовищного мужского превосходства, что гордый дух Джейн Олифант изнемог от таких оскорблений и глаза ее начали метать молнии.
— Что вы сказали?
— Я сказал «омерзительно».
— Неужели?
— Я не в силах, — раздумчиво сказал Фредерик, — вообразить более прискорбное поведение, нежели выставление себя напоказ подобным образом, и искренне надеюсь, что вас отправили спать без ужина.
— Если бы вас хоть раз оставили без ужина, — сказала мисс Олифант, верившая, что нет защиты лучше атаки, — вас бы это убило.
— Ах так? — сказал Фредерик.
— Вы свинья, и я вас ненавижу, — сказала мисс Олифант.
— Ах так?
— Да, именно так.
— Ну-ну-ну, — сказала няня Уилкс. — Будет, будет, будет!
Она смотрела на них спокойным властным и практичным взглядом, который присущ женщинам, полвека справлявшимся с малолетними капризулями.
— Ссориться нехорошо! — сказала она — Немедленно помиритесь. Мастер Фредерик, поцелуйте-ка мисс Джейн!
Комната закачалась перед выпучившимися глазами Фредерика.
— Что-что? — еле выговорил он.
— Поцелуйте ее и попросите прощения, что ссорились с ней.
— Это она со мной ссорилась.
— Не важно. Маленький джентльмен всегда берет вину на себя.
Неимоверным усилием Фредерик выжал из себя подобие улыбки.
— Приношу извинения, — сказал он.
— Ничего, — сказала мисс Олифант.
— Поцелуйте ее, — сказала няня Уилкс.
— Не хочу, — сказал Фредерик.
— Что-о!
— Не хочу.
— Мастер Фредерик! — сказала няня Уилкс, вставая и указуя грозным перстом. — Ну-ка, марш в чулан под лестницей и сидите там, пока не станете послушным!
Фредерик заколебался. Он происходил из гордого рода. Некогда Муллинер получил благодарность от своего государя на поле битвы под Креси. Но воспоминание о словах его брата Джорджа решило дело. Как ни унизительно было позволить загнать себя под лестницу, но допустить, чтобы она умерла от сердечного приступа, он не мог. Склонив голову, он вошел в чулан, и позади него в замке щелкнул ключ.
Один во тьме, попахивающей мышами, Фредерик Муллинер предался мрачным думам. Минуты две он отдал напряженным размышлениям, в сравнении с которыми мысли Шопенгауэра по утрам, когда философ вставал с левой ноги, показались бы сладкими девичьими грезами, как вдруг из щелки в дверце донесся голос:
— Фредди! То есть мистер Муллинер.
— Что?
— Она вышла на кухню за джемом, — выпалил голос. — Выпустить вас?
— Прошу вас, не утруждайте себя, — холодно отпарировал Фредерик. — Мне здесь очень хорошо.
Ответом было молчание. Фредерик вновь предался своим думам. Если бы его братец Джордж, думал он, предательски не заманил его в эту чумную дыру коварной телеграммой, он бы сейчас опробовал новую клюшку у двенадцатой лунки в Сквоши-Холлоу. А вместо этого… Дверца резко распахнулась и столь же резко захлопнулась. И Фредерик Муллинер, предвкушавший полное одиночество, с немалым изумлением обнаружил, что начал принимать жильцов в свой чулан.
— Что вы тут делаете? — осведомился он с праведным негодованием законного владельца.
Ответа не последовало, но вскоре из мрака донеслись приглушенные звуки, и против его воли в сердце Фредерика пробудилась нежность.
— Послушайте, — сказал он неловко, — не надо плакать.
— Я не плачу, я смеюсь.
— О? — Нежность поугасла. — Так вас забавляет, что вы заперты в этом чертовом чулане?
— Нет ни малейших причин прибегать к грубым выражениям.
— Абсолютно с вами не согласен. Для грубых выражений есть все причины. Просто оказаться в Бингли-на-Море — уже полная жуть. Однако находиться под замком в бинглском чулане…
— …с девушкой, которую вы ненавидите?
— Не будем касаться этого аспекта, — с достоинством сказал Фредерик. — Важно то, что я сейчас нахожусь в чулане в Бингли-на-Море, тогда как, существуй в мире хоть капля справедливости или честности, я бы в Сквош-Холлоу…
— О? Так вы все еще играете в гольф?
— Разумеется, я все еще играю в гольф. Почему бы и нет?
— Не знаю. Я рада, что вы все еще способны развлекаться.
— Почему «все еще»? Или вы думаете, что потому лишь…
— Я ничего не думаю.
— Полагаю, вы воображали, что я буду маяться, нянчась с разбитым сердцем?
— О нет! Я знала, что вы сумеете легко утешиться.
— Что означают ваши слова?
