Джузеппе Бонавири - Каменная река
— Весь день бродил пастух по лесу среди дубов и кленов, а на душе у него было грустно-грустно. Овцы шли впереди и тоже головы повесили. Взял пастух да и смастерил из косточки свистульку. Может, думает, хоть развеселюсь немного. Поднес он свистульку к губам, но из нее полились не звуки, а слова:
Пастух, не бойся тени,
Страшнее речка Сени.
Там синее перо я раздобыл,
И старший брат за то меня убил.
Тури умолк. Почесал голову, взъерошив и без того лохматые вихры.
— Ну и что? — спросил Пузырь.
— Давайте-ка и мы споем, — предложил Тури. — Что было дальше — все знают. Старик король узнал от пастуха про подлый обман и сослал на остров Лемнос сына-убийцу. А теперь споем…
Пастух, не бойся тени…
Золотничок поднялся, вырвал кустик дикой лакрицы и стал сосать корень.
— Знаете, какой сладкий?
Тури попытался снова затянуть песню:
Пастух, не бойся тени…
Вторя ему, жалобно замяукал Пузырь:
Страшнее речка Сени…
Там синее перо я раздобыл… —
подхватил Чернявый, который все ходил перед нами ходуном — то на руках пройдется, то встанет на ноги, изготовясь к прыжку. Лицо его светилось, он с ухмылкой показывал нам язык и не знал, бедняга, что чумной, воняющий серой дьявол будоражит его в последний раз. Облако саранчи все еще вилось над ним, закрывая его от нас. А над хребтами Камути нависло настоящее облако, белое и дымное.
— Погода меняется, — заметил Агриппино. — Скоро зима, черт бы ее побрал!
Мы хором горланили песню пастуха.
Чернявый вдруг застыл, будто какой винтик в нем сломался. Пристально поглядел в одну точку, потом схватил камень и стал колотить им об землю.
— Эй, ты что там делаешь? — крикнул Туту. — Обожди меня, я с тобой. А то они мне все осточертели со своим пастушком и свистулькой.
Чернявый спокойно продолжал стучать камнем: бес, похоже, его покинул. Все вокруг было озарено странным сиянием, как будто солнце всходило прямо из речных вод.
— Ты новую игру придумал? — заинтересовался Золотничок.
Тури посмотрел на Чернявого, на маленькую лужайку и сказал мне:
— Пеппи, ты ничего не слышишь? — А потом закричал: — Стой, Чернявый, стой! Что это так звенит?
Нет, это был не колокол. Чернявый на миг обернулся к нам и вдруг исчез. Страшный взрыв звоном рассыпался по долине, и Чернявого поглотило пламя.
— Мамочки! — прошептал Пузырь.
Я зажмурился, в ушах стоял шум речного прибоя. Открыв глаза, я увидел, что друзья стоят над обрывом и глядят на реку, вдруг окрасившуюся в желтый цвет.
— Это бомба! — заикаясь пробормотал Тури.
— У-у-у! — выл Обжора.
Я пытался встать, но ноги не слушались. Эхо взрыва пронеслось по всем ущельям, будто кто-то затрубил в рог.
— Ой, Чернявый! — всхлипнул Чуридду.
Вся лужайка вздыбилась, и кусты по краям ее горели зловещим алым огнем.
— Ну что стали как истуканы, — надрывно крикнул Тури и бросился со всех ног к тропинке.
Я тоже побежал, хотя сил не было. Следом мчались мой брат, Обжора и Пузырь.
— Чернявый, эй, Чернявый! — звали они.
— Вот он! Быстро, к реке его! — приказал Тури. — Может, еще очнется.
— Ох, не могу, сердце разрывается! — причитал Чуридду.
Взрывная волна отбросила Чернявого далеко по склону; лицо у него было все обсыпано землей и превратилось в черную маску.
Последние языки пламени с шипеньем гасли в водах Фьюмекальдо. Мы — Тури, Кармело и я — осторожно, чтобы не причинить боль, обмыли Чернявому лицо.
— Слышите шепот? — спросил Чуридду. — Кто это?
— Он, — ответил Тури.
— Да нет, это вода шипит, — возразил Агриппино.
Я обмыл Чернявому и руки.
— Ты слышишь меня, Чернявый? — повторял я. — Слышишь, это я, Пеппи. Ничего, мы с тобой еще поиграем.
На водной глади медленно расплывалось красное пятно.
— Он же ранен! — воскликнул Агриппино. — Не видите — кровь?
Мы сняли с Чернявого заляпанные кровью лохмотья — все, что осталось от его рубахи.
— Вот здесь, — сказал Агриппино.
На боку зияла рваная рана, из нее лилась кровь. Мы промыли это место, потом Тури стащил с себя рубаху, разорвал ее на тряпки и стал прикладывать к ране, чтобы остановить кровь.
— Этого мало!
Я тоже сорвал короткую, до пупа, рубашонку, смочил ее и положил на рану.
Но кровь по-прежнему текла ручьем, окрашивая воду и землю.
— Ох, да у него и голова проломлена! — заголосил Агриппино.
И в самом деле, на затылке огромным черным сгустком запеклась кровь и волосы словно поредели. Мы потрогали голову — раздался хруст.
— Да, череп перебило, — подтвердил Тури.
Губы Чернявого слегка шевельнулись, из них вырвался слабый стон.
— О Святая Агриппина, помоги ему! — взмолился Пузырь.
Мы низко-низко наклонились к Чернявому; над нашими головами все кружила и кружила саранча.
— Пить хочу, — скорее догадались, чем услышали, мы.
Я сложил ладони ковшиком, набрал воды и начал лить Чернявому на губы, он шевелил ими, но сделать глоток так и не сумел.
— Мне холодно, — прохрипел он.
До ночи еще было далеко, облако над горами Камути рассеялось, и опять выглянуло солнце. Мы накрыли Чернявого нашей одежонкой.
— Надо бы его перенести в другое место, — сказал мой брат. — Сам-то он идти небось не сможет.
Вода опять стала прозрачной. Справа от нас росли агавы — высокие, с твердыми, колючими листьями. Мы положили Чернявого под ними, чтоб солнце не слепило ему глаза. Когда мы опускали его на землю, он опять застонал, тихо и жалобно, как цыпленок.
— Чернявый, Чернявый! — повторял Тури. — Отзовись, ну что молчишь?
— Кто же тот дьявол, что ранил тебя своей острой стрелой? — плакал Агриппино.
— И за что он к тебе привязался? — откликнулся я.
— Как же мы без тебя, Чернявый?!
— Неужто ты уже не дышишь?
— Скажи хоть словечко, Чернявый!
— Видишь, над тобой склонились агавы? Ты не забыл, как мы забивали их колючки вместо гвоздей? — взывал к нему Пузырь. — А теперь гвозди забили в тебя.
— Отравленные!
— Острые-преострые!
— Кровь твою выпили!
За спиной у нас послышался топот.
— И кто вас только научил этим чертовым играм?
Джованни Зануда с дружками поднялся к нам, видимо привлеченный громом взрыва.
— Ну что вы такое удумали? — укоризненно спросил он.
В ответ полное молчание. Чернявый уже не стонал, голова его откинулась на камни, и лицо стало совсем белое.
— О-ох! — вскрикнул Джованни. — Откуда бомба-то взялась?
— Чернявый, Чернявый! — звал я друга и водил мокрыми пальцами по его губам. — Вот вода. Ну попей же.
Но Чернявый уже испил свою чашу: ему суждено было найти смерть на берегу Фьюмекальдо. Джованни первый это понял.
— Тсс, — прошептал он. — Молчите. — И приник ухом к груди Чернявого. — Все, сердце остановилось. Он умер.
— Заткнись, сука, типун тебе на язык! — истошно закричал Тури.
— Против правды не попрешь. Кто-кто, а я-то знаю. Скольких я котов похоронил!
И впрямь Чернявый больше не шевелился, только кровь текла отовсюду, даже из уха. Тури ласково погладил его по лбу.
— Чернявый! — шептал он. — Что же ты наделал?
Громила, Щегол и Хитрюга с искаженными от ужаса лицами глядели на мертвеца.
— Ну с кем ты разговариваешь, Тури? — покачал головой Зануда. — Сказано тебе, он умер.
— Типун тебе на язык, — мрачно повторил Тури.
— Пошли, — повернулся Джованни к дружкам. — Мы в их сатанинские игры не играем.
У Тури подкосились ноги, он рухнул на колени и стал дубасить кулаками по земле, словно пытаясь вызвать подземных духов.
Джовании уже направился к своей пещере, но тут его окликнул Обжора:
— Эй, Зануда, погоди!
— Ну что тебе?
— Останься, — попросил Обжора, глядя на него воспаленными, но совершенно сухими глазами.
— Что вам от меня нужно? — обиженно насупился Зануда. — Говорят им, что он умер, а они не верят!
У всех вырвался всхлип. Тури по-прежнему бил кулаками об землю. Над агавами пролетела последняя стайка саранчи.
— Ладно, обождите, — бросил Зануда.
Он скоро вернулся с большущей доской. Дружки помогли ему положить на нее Чернявого (кровь наконец-то остановилась, и сам он словно скрючился).
— Ну что, понесли? — сказал Зануда. — Это самая большая доска, которая у меня была. Я спер ее у Кармелы, жены пекаря.
Я никак не мог оторвать взгляд от Чернявого: он казался маленьким подстреленным зверьком, и гвозди, гвозди, гвозди вошли в его тело, накрепко прибив к доске.
— Зачем, Джованни, зачем? — в отчаянии выкрикнул я.
