Джозеф Конрад - Негр с «Нарцисса»
— Послушай, — сказал Уэйт, — я хочу спать. Кажется, я смогу сейчас заснуть.
— Теперь не время спать! — воскликнул повар громким голосом. Он благочестиво отрешился от последних остатков человеческого. Теперь он был только гласом — чем-то бесплотным и возвышенным, как в ту памятную ночь, когда он перешел через море, чтобы сварить кофе для погибающих грешников. — Теперь не время спать, — повторил он в экстазе, — Я не могу спать!
— На кой черт ты мне дался! — сказал Уэйт с поддельной энергией, — А я могу. Ну, проваливай!
— Богохульствуешь… в самой пасти ада… в самой пасти? Разве ты не видишь пламени? Разве ты не чувствуешь его? Слепец, сосуд греха! Но я вижу его за тебя. Я не могу вынести его. Я слышу призывы спасти тебя: ночью и днем, Джимми, позволь мне спасти тебя!
Мольбы и угрозы вырывались из него ревущим потоком. Тараканы удрали. Джимми потел, ерзая украдкой под своим одеялом. Повар завопил:
— Твои дни сочтены.
— Убирайся отсюда, — мужественно загремел Уэйт.
— Молись со мной.
— Не желаю…
В маленькой каюте было жарко, как в печи. Теперь она заключала в себе всю необъятность страха и муки, атмосферу криков и стонов, молитв, которые выкрикивались, как богохульства, и проклятий, произносимых шепотом. Чарли первый услышал шум и созвал товарищей, объявив им восторженным голосом, что Джимми с кем-то дерется у себя на койке. Матросы испуганно толпились перед закрытой дверью, не решаясь открыть ее. Вся команда собралась тут. Нижняя вахта выскочила на палубу в одних рубахах, как будто произошло столкновение. Люди спрашивали на бегу:
— В чем дело?
Им отвечали:
— Слушайте!
Из каюты Джимми все время долетали заглушенные крики:
— На колени… на колени!
— Заткнись!..
— Никогда!.. Ты предан в мои руки… Твоя жизнь спасена… промысел… милосердие… раскаяние… кайся, кайся…
— Ты сумасшедший дурак!
— Думай о себе, ты уже не проснешься в этом мире…
— Уходи!..
— Нет!.. Подумай только: пламя большее чем в кочегарке!..
Затем слова посыпались бешеным визгливым градом.
— Нет! — крикнул Джимми.
— Да, это так… спасения нет. Все это говорят.
— Ты лжешь!
— Ты сейчас умрешь… я вижу… ты умираешь на моих глазах… ты мертв уже…
— Помогите! — крикнул пронзительно Джимми.
— Нет для тебя помощи в этой юдоли… обрати очи горе, — орал другой.
— Убирайся… Убийца! Помогите! — вопил Джимми. Голос ею прервался, послышались стоны, тихий шепот, всхлипывания.
— В чем там дело? — произнес резко раздавшийся голос. — Подайся, разойдись ребята, — строго повторял мистер Крейтон, проталкиваясь сквозь толпу.
— Сам старик идет, — шептали кругом.
— Там повар, сэр, — воскликнули несколько человек, отступая назад.
Дверь со стуком распахнулась; широкая струя света пролилась оттуда, осветив любопытные лица; пахнуло теплым застоявшимся воздухом. Оба подшкипера возвышались головой и плечами над худощавым седым человеком, который открыто стоял между ними с худым, спокойным лицом, прямой и угловатый, словно маленькое изваяние.
Повар встал с колен. Джимми сидел на верхней койке, обхватив свои поджатые ноги. Кисточка его голубого ночного колпака почти незаметно трепетала над коленями. Они удивленно смотрели на его длинную согнутую фигуру и на белый уголок одного глаза, слепо поблескивавший в их сторону. Он боялся повернуть голову. Он весь сжался, ушел в себя и в этой неподвижности, полной напряженного ожидания, было что-то поразительное, животное. В ней чувствовалось инстинктивное бессознательное стремление испуганного зверя притаиться и уйти в себя.
— Что вы здесь делаете? — резко спросил мистер Бэкер.
— Исполняю свой долг, — с жаром ответил повар.
— Ваш… что? — начал подшкипер.
Капитан Аллистоун слегка дотронулся до его руки.
— Я знаю его пунктик. Уходите отсюда, Подмур, — приказал он громко.
Повар потряс кулаками над головой, заломил руки и уронил их, словно они оказались слишком тяжелыми. На минуту он остановился, неподвижный, растерянный и удивленный.
— Никогда… — пробормотал он, запинаясь, — я… он… я…
— Что вы сказали? — отчеканил капитан Аллистоун. — Сейчас же уходите, иначе…
— Иду, — произнес повар с поспешной и мрачной покорностью.
Он твердо перешагнул через порог, заколебался, сделал несколько шагов. Все молча смотрели на него.
— Пусть ответственность падет на вас! — крикнул он в отчаянии, полуобернувшись назад. Этот человек умирает. Пусть ответственность…
— Вы еще тут? — грозно крикнул шкипер.
— Нет, сэр, — поспешно откликнулся тот испуганным голосом.
Боцман увел его за руку. Некоторые рассмеялись. Джимми поднял голову, чтобы украдкой осмотреться и вдруг одним неожиданным прыжком соскочил с койки. Мистер Бэкер ловко подхватил его и почувствовал на руках ослабевшее тело Джимми. Группа у дверей фыркнула от удивления.
— Он все лжет, — задыхался Уэйт, — он говорил о черных дьяволах… он сам дьявол, белый дьявол… Я здоров.
Он выпрямился, и мистер Бэкер ради опыта отпустил его, Уэйт, спотыкаясь, сделал несколько шагов. Капитан Аллистоун наблюдал за ним спокойным проницательным взглядом. Бельфаст бросился к Джимми, чтобы поддержать его. Тот, по-видимому, не сознавал, что вокруг него люди. С минуту он простоял спокойно, сражаясь с легионом безымянных ужасов, совершенно одинокий, в непроницаемой пустыне своего страха, под любопытными взорами взволнованных людей, которые следили за ним издали. Тяжелые вздохи, казалось, шевелили темноту. По временам, когда корабль накренялся под порывами ветра, с шканцев доносилось бульканье воды.
— Уберите его от меня, — сказал наконец Джемс Уэйт своим красивым баритоном, наваливаясь всей тяжестью на шею Бельфаста. — Я поправился за эту неделю… Мне хорошо… Хочу взяться за работу… завтра… сейчас, если хотите, капитан…
Бельфаст подпер его плечом, чтобы помочь ему удержаться на ногах.
— Нет, — сказал капитан, глядя на него в упор. Красное лицо Бельфаста беспокойно задвигалось под мышкой у Джимми. Ряд сверкающих глаз устремился на них с границы света. Люди подталкивали друг друга локтями, вертели головами, шептались. Уэйт уронил подбородок на грудь и, опустив веки, подозрительно оглядывался.
— Почему нет? — крикнул голос из темноты. — Парень вполне здоров, сэр.
— Я здоров, — горячо подтвердил Уэйт. — Я хворал… Теперь мне легче… теперь я поправился.
Он вздохнул.
— Матерь пресвятая, — воскликнул Бельфаст, подталкивая его плечом, — да стой же ты, Джимми.
— Убирайся от меня, — сказал Уэйт и оттолкнул Бельфаста грубым толчком; но сам он не устоял на ногах, отлетел и удержался за косяк двери. Его скулы блестели, словно были покрыты лаком. Он сорвал свой ночной колпак, вытер им потное лицо и швырнул его на палубу.
— Я иду, — сказал он, не двигаясь с места.
— Нет! Вы никуда не пойдете, — коротко ответил капитан.
Босые ноги шаркали, неодобрительные голоса роптали вокруг. Он продолжал, как будто ничего не слыша:
— Вы притворялись почти все плавание, а теперь пожелали выйти? Вы думаете, что до получки уже не далеко теперь? Почуяли берег?
— Я был болен… Теперь мне лучше, — бормотал Уэйт, весь блестя под светом лампы.
— Вы бесстыдно притворялись, — строго возразил капитан Аллистоун. — Ну… — Он заколебался меньше чем на полсекунды. — Ну, всем ясно, что вы совершенно здоровы. Но вы желали лежать для собственного удовольствия, так вот полежите теперь для моего. Мистер Бэкер, я приказываю, чтобы этому человеку не разрешали выходить на палубу до конца плавания.
Раздались восклицания удивления, торжества, негодования. Темная группа людей заколыхалась в полосе света.
— Чего ради?
— Я ведь говорил тебе.
— Срам какой!
— Мы еще поговорим насчет этого, — выделился из общего гула голос Донкина.
— Не бойся, Джимми, мы отстоим тебя, — крикнуло несколько человек вместе.
Пожилой матрос выступил вперед.
— Вы хотите сказать, сэр, — спросил он мрачно, — что на этой шхуне больному человеку запрещается поправиться?
Донкин возбужденно шептал что-то за его спиной среди толпы, в которой никто не удостаивал его взглядом. Капитан Аллистоун покачал пальцем перед раздраженным бронзовым лицом оратора.
— Эй, придержите-ка язык, — сказал он предостерегающим тоном.
— Вот как с нами обращаются, — крикнуло двое или трое из более молодых.
— Что мы, машины какие-нибудь, черт возьми, — пронзительным голосом осведомился Донкин и тотчас же нырнул под локти переднего ряда.
— Небось скоро узнаете, что мы не малые ребята…
— Черный тоже человек…
— Мы не станем надрываться на этом проклятом корабле, словно каторжные, если Снежок здоров.