Ицик Мангер - Книга Рая. Удивительное жизнеописание Шмуэл-Абы Аберво
Тук-тук, кап-бжж… Кап-и-кап-бжж…
Мы обнялись и уснули.
Во сне я снова увидел царя Соломона. Он стоял и разговаривал с петухом. Я понимал все, о чем они говорили.
— Как поживаешь, петух? Как поживает тысяча твоих жен? — спрашивал царь.
— Благодарствую, царь. Жены мои несут яйца, квохчут и, хвала Всевышнему, здоровы. А как поживает тысяча твоих жен, царь?
— Ох, да простится мне… Знаешь, что я хочу тебе сказать, петух? Среди тысячи жен ни одна мне не подходит.
— Коли так, я счастливее тебя, царь. Мои, не сглазить бы, подходят мне все до одной. И среди них нет ни одной бесплодной. Послушай моего совета, царь, возьми себе еще несколько жен: вдруг одна из них тебе подойдет.
Царь Соломон задумался.
— Наверное, ты прав, петух. Пока живешь, нужно искать, выбирать — вдруг найдется.
Тут случилось что-то странное: я увидел, как царь Соломон превращается в петуха. У него появился огненно-красный гребешок. Он захлопал крыльями и взлетел на плетень.
— Ку-ка-ре-ку!
От этого крика я проснулся. Странный сон, подумал я. За окном уже светало. Пели райские петухи.
Мой друг Писунчик еще спал. Он, казалось, очень устал. Его правая рука лежала на сердце. Он улыбался. Во сне он был удивительно красив. Я не мог удержаться и поцеловал его в лоб.
Я тихонько слез с лежанки. Мне не хотелось его будить. Я подошел к окну и выглянул наружу. Ночной дождь освежил землю. Сладостно благоухала трава. Птицы среди ветвей распевали гимны.
— Как прекрасен Твой мир, Господи, — прошептал я. — Я только не могу понять, зачем тебе понадобилось три рая. Не лучше было бы устроить один рай на всех, без паспортов, без виз и всяких прочих глупостей?
Я испугался своим безбожным мыслям. Хорошенькое дело, пристыдил я себя, ты, Шмуэл-Аба, учишь уму-разуму Творца. Тебе вовеки не постичь той мудрости, что сокрыта в ногте его мизинца.
На востоке всходило солнце, огромное, сияющее. Золотой луч упал на моего друга Писунчика и стал щекотать его под носом до тех пор, пока Писунчик не проснулся.
— Доброе утро, Писунчик!
Писунчик протер глаза. В первое мгновение, он, казалось, не помнил, где находится. Потом он слез с лежанки.
Мы умылись и прочли «Мойде ани»[93]. От этой молитвы нам стало легче на сердце.
Мы пошли к святому Петру. Старика не было в доме. Он ушел в церковь молиться. На столе стоял кувшин молока. Мы попили молока, закусывая ржаным хлебом. Вдалеке звонили колокола.
Старик вернулся домой. Увидев нас за столом, он добродушно улыбнулся и ущипнул каждого из нас за щечку.
— Уже помолились, ребята? — спросил он.
— Да, мы уже прочли «Мойде ани». Разве мы станем есть до молитвы? Хороши же мы будем.
— Добро! — улыбнулся старик. — С минуты на минуту прибудет ангел, который должен отвести вас к Шорабору. Помните, что я вам сказал, ребята, ничего не бойтесь, и все обойдется.
Мы посмотрели на него и обещали ничего не бояться. Он довольно закивал головой. Сел за стол, перекрестился и принялся за еду.
Мы смотрели на него, чувствуя себя рядом с ним как дома. Настенные часы пробили семь.
XII.
Анеля
Святой Петр вытер губы, разгладил бороду и сказал нам, что мы должны отдать ему бриллиант из короны царя Соломона. Писунчик протянул ему бриллиант. Петр стал рассматривать его со всех сторон, причмокивая.
— Дорогой бриллиант, всем бриллиантам бриллиант! Такому бриллианту цены нет.
Старик достал из ящика листок бумаги и написал расписку в том, что получил бриллиант.
Писунчик взял расписку. Старик убрал со стола. Часы на стене пробили девять.
Мы услышали стук в дверь, и, прежде чем старик сказал «войдите», дверь распахнулась, и вошел высокий широкоплечий ангел с серыми, колючими глазами. Он поклонился старому апостолу, трижды взмахнул крыльями и сказал:
— Димитрий-ангел, к вашим услугам! Прибыл забрать жидков и препроводить их к Шорабору.
Он злобно оглядел нас. Его колючие глаза и закрученные усы ясно говорили о том, что он юдофоб, настоящий антисемит.
Старик что-то прошептал ангелу на ухо. Мы стояли в сторонке и дрожали.
Димитрий-ангел подкрутил усы, ядовито усмехнулся и сказал нам:
— Айда, жидки!
Выбора у нас не было, и мы вышли вместе с ним. Старик проводил нас до дверей.
Мы поднялись в воздух. Впереди летел Димитрий-ангел, он махал большими, тяжелыми крыльями и напевал:
Жид, жид,
Халамид,
Нема собота,
Чарна капота.
Песенка, которую он напевал, нам очень не понравилась, но делать было нечего. Лети да помалкивай. Я увидел на глазах у Писунчика слезы.
Димитрий-ангел все время оборачивался. Наши маленькие крылья были слабее его больших. Он злился, что мы летим, как дохлые цыплята, и дразнил нас:
— Папочка… мамочка… дайте мне кала-чик-чик-чик-чик.
Что мы пережили за время полета с этим злодеем, один Бог знает. Мы прокляли все на свете. Хоть бы нам повезло сломать себе крылья, прежде чем мы долетим.
Вечером мы опустились недалеко от какого-то леса. По правую руку был зарешеченный хлев. Перед хлевом расхаживал ангел с мечом в руке и сторожил заключенного. Димитрий-ангел подвел нас к ангелу-часовому и стал что-то говорить ему на непонятном языке, все время показывая пальцем на нас.
Ангел-часовой сказал «хорошо», Димитрий-ангел отдал ему честь, расправил свои крылья и улетел. Издалека до нас доносилось его пение: «Жид, жид, халамид…»
Ангел-часовой отпер огромным ключом тяжелую железную дверь хлева. Мы вошли и увидели нашего Шорабора, лежащего в цепях. Он исхудал как щепка. Если бы нам не сказали, что это Шорабор, мы бы его не признали.
Писунчик подошел к нему и погладил… Шорабор посмотрел на него большими печальными глазами.
— Зачем тебе понадобилось убегать? — сказал ему Писунчик. — Если глупая ангелица пошутила, что, нужно убегать?
Шорабор, кажется, понял упреки моего друга. В его глазах я увидел раскаяние.
Писунчик успокаивал его, не переставая гладить:
— Всего несколько недель, Шорабор, и мы заберем тебя домой, в еврейский рай. В следующий раз будешь знать. Мы прилетели глядеть за тобой. А потом ты с нами вернешься. И в честь твоего возвращения будет радость и ликование. Вот увидишь, правду ли я говорю.
Я тоже подошел к Шорабору, погладил его и рассказал, как скучает без него райский луг. С тех пор, как он убежал, травы на райском лугу стали какими-то грустными. И кузнечики не поют. Бабочки порхают как потерянные и места себе не находят.
— Но когда ты вернешься, — сказал Писунчик, — все снова наладится. Райский луг будет цвести, как прежде, кузнечики запоют, и бабочки вспомнят, что райский луг — их дом.
Ангел-часовой махнул нам рукой. Мы поняли, что он зовет нас выйти. На сегодня все.
Мы простились с Шорабором, обещали ему вернуться и вышли из тюремного хлева.
Ангел-часовой снова запер дверь, и мы остались снаружи, не зная, что делать, куда идти, где ночевать.
— Шмуэл-Аба!
— Что, Писунчик?
— И чем же все это кончится, Шмуэл-Аба?
— И мне, черт возьми, хотелось бы это знать, Писунчик.
Стало смеркаться. Над лесом дрожали звезды. Те же звезды, что и дома, но все-таки чужие.
Когда стало уже совсем темно, мы увидели старичка с длинной белой бородой. Он подошел к нам. На плече он нес мешок. Я пригляделся к нему и готов был поклясться, что это Илья-пророк.
Писунчик, кажется, думал о том же. Он толкнул меня и прошептал:
— Смотри, Шмуэл-Аба, Илья-пророк…
— С каких это пор Илья-пророк носит крест на шее, Писунчик?
Старик подошел к нам. Ангел-часовой взмахнул мечом и закричал:
— Сми-р-р-на!
Мы вытянулись в струнку как солдаты. Но старик погладил каждого из нас по головке и мягко, по-доброму улыбнулся:
— Это вы и есть еврейские ангелята… Хорошо… Я святой Николай… Я покажу вам, где вы будете жить все это время… А пока вот вам подарок… Берите… Берите…
Он развязал мешок. Писунчику он подарил оловянного солдатика, а мне пригоршню леденцов.
Старик говорил на святом языке[94], отчего мы попросту растаяли. Он завязал мешок и забросил его на плечо.
— Пошли, ребята.
Он шел впереди. Мы за ним. С ним мы чувствовали себя уютнее. Мы вошли в лесок. Старик засветил свой фонарь.
Мы шли медленно. При свете фонаря, который нес старик, мы видели, как белки прыгают с дерева на дерево. Мы слышали, как перекликаются ночные птицы. Дорогу нам перебежала серна. Издалека доносился плеск воды.
Старик все время оглядывался, улыбался и говорил:
— Устали, ребята? Еще немного, и мы доберемся до лесничего. Там вы будете жить, пока Шорабор отбывает свое наказание.
Старик угадал. Мы действительно устали. Целый день летели за злодеем Димитрием-ангелом.
