Синклер Льюис - Капкан
— Ой, а правда, можно, Джо? — Она подхватила край юбки и сделала пируэт. — Только на зиму съездить бы, а в мае, как вскроются реки, сразу назад?
— А чем займешься?
— Ну, пожила бы у девочек на старой квартире…
— И устроилась на старое место маникюршей?
— Вот это не хотелось бы. Потому что одно мне тут все-таки нравится — не считая тебя, миленький. У меня своя кухня и свой дом, и я распоряжаюсь в них как хочу. И ведь я в самом деле хорошая хозяйка — скажи, нет? Я бы теперь уж не смогла являться в парикмахерскую в восемь тридцать, минута в минуту, и обслуживать подряд всех несносных клиентов, всех этих субчиков, которые мнят о себе неизвестно что; сами старые, жирные, изо рта несет как из пивной бочки, а воображают, будто могут тебя сразить наповал. И когда нездоровится и болит голова — все равно иди, работай. А проныры-мастера, которые вечно пристают! Нет. Разве нельзя побыть просто так, походить в кино…
— Это с твоей-то бесшабашной натурой? Ты не думай, я не в укор: я и сам скорей всего не слишком рвался бы в парикмахерскую. Но тебе требуется занятие, чтобы держало тебя в узде — иначе ты определенно пустишься во все тяжкие и пропадешь. К тому же, как тебе известно, я не такой богач, чтобы жить на два дома. — Он повернулся к Ральфу и объяснил: — Ситуация такая. Скупка мехов — а это в нашем деле будет поважней, чем торговля в лавке, — страшно неверная штука. Вот в этом году: только закупил ондатру — тут же упала цена. Пришлось на каждой шкурке — а у меня их, слава богу, было семнадцать тысяч — терять шестьдесят центов. Чуть не весь капитал вылетел в трубу. А сейчас даже и в лавке почти никакой торговли. Мы тут — и «Гудзонов», и я, и «Ревийон» — вынуждены были прикрыть индейцам кредит: не желают, понимаешь, платить долгов. Завели в последнее время приятную моду: наберут в долг как можно больше, а чуть откуда-нибудь перепадут денежки — скажем, выплата по Государственному договору, — так нет, чтобы прийти уплатить, как бы долго ни пользовались кредитом, а сразу прыг в лодку и ходу на озеро Уоррик. Там они никому не задолжали, там все и спустят до цента. Их, горемык, и винить по-настоящему грешно. Часто ли они видят деньги… Но и я не богач. Содержать сотню индейских семейств мне не по средствам. Так что теперь вся моя торговля только и держится на тех немногих, кто платит наличными.
Элверна, не выдержав дольше нескольких минут роль томной и благовоспитанной дамы, снова перешла на крик.
— Вот именно! Он еще вам не все досказал… Хватило же совести у Джо затащить вас в такой омут! И меня здесь бросать совсем одну по ночам!
— Будем надеяться, что одну! — проворчал Джо.
— Катись ты к черту со своими намеками! И будь уверен, я расскажу Ральфу, в какую историю ты его впутал… С тех пор, как мы закрыли кредит, индейцы прямо взбесились от злости. Говорят, мы морим их голодом — кстати, так оно и есть. И поклялись, что сожгут все три лавки, а нас прирежут во сне! Теперь их в любую ночь жди…
— Совершеннейшая чушь, — отрезал Джо. — Да ты и сама знаешь. Будь это правда, я бы и Ральфа и тебя отправил отсюда и себя прихватил бы. Я не больше других люблю, когда меня режут — во сне или еще как. Индейцы озлоблены, но это безалаберный народ — здешние, я хочу сказать, лесные кри. Они нас боятся.
— Человек может бояться, не знаю как, — парировала Элверна, — и все же спалить нас всех, когда мы будем спать или… Боже! — Она указала на темное окно. — Глядите!
У Ральфа остановилось сердце.
— Ох, нет, ничего, — виновато вздохнула она. — Мне почудилось, будто в окне — лицо индейца. Весело, мило и уютно — именно так, мистер Истер, мне было здесь без вас с первой и до последней секунды.
И именно так, подумалось Ральфу, по-видимому, будет с этой минуты ему самому.
Перебранка между Джо и Элверной продолжалась еще с полчаса: всплыли на свет старые обиды, припомнились нескончаемые подробности домашних конфликтов; минутами спорщиков одолевал сон, минутами вражда разгоралась с новой силой — и оба были правы и оба — чудовищно несправедливы. Конечно, Джо несправедлив, думал Ральф; конечно, Элверну жалко. И несмотря на это, в глубине души он был на стороне Джо.
Среди мужчин Джо был в своей стихии. Укрощение мятущейся натуры было не по его части. Дружелюбное спокойствие, которое так надежно несло его мимо подводных камней с Ральфом, Макгэвити или преподобным мистером Диллоном, терпело крушение, когда он пытался выплыть на нем с Элверной по веселым заводям, по волнам кипучего гнева, в тумане страстей.
Ральф все порывался уйти, но оба наперебой обращались к нему — никак было не сбежать из этого сумасшедшего дома. К концу поединка ему до того хотелось спать, что было все равно, кто выйдет победителем и явятся ли завтра в поселок все индейцы долины Мэнтрап-Ривер жечь дома и убивать жителей.
Наконец Джо спохватился:
— Впутали беднягу Ральфа в чужие дрязги да еще и спать не даем всю ночь! Можешь ты постелить ему на веранде?
Но постель стелила Элверна.
Спору нет, мужчины умеют стелить постели: слуги — японцы, больничные санитары, корабельные стюарды, французские valets de chambre.[26] Но как? Формально, без души. Кто из них догадается завершить эту процедуру деловитым и бодрым шлепком по подушке, который таинственным образом навевает на тебя дремоту? Именно так — деловито и бодро, гордясь тем, как ловко это все у нее получается, хлопотала, устраивая его на ночь, Элверна.
Джо тем временем пошел взглянуть, заперт ли склад. Постелив постель, Элверна остановилась возле Ральфа на полутемной неширокой веранде. За спиной — дверь в освещенную гостиную, впереди мягко плещется озеро. Только что оживленная, Элверна без всякого перехода снова загрустила. В полумраке она казалась совсем девочкой: такая тоненькая фигурка, такой ломкий голосок.
— Что мне делать, Ральф? Здесь страшно и скучища. Содержать меня в городе Джо не станет. А разве я смогу снова пойти в маникюрши, или по целым дням выстаивать на ногах за прилавком, или поступить в услужение, чтобы кто-то мною помыкал? — Она протянула к нему руки.
Ральф отступил. Казалось, так естественно привлечь ее по-братски к себе — чересчур естественно…
— Не знаю, — жалобно протянул он, будто умоляя ее не взваливать на него свои заботы.
— Ну и пусть, все равно вы очень милый и хороший. И не думайте, что я такая гадкая. Пожалуйста. Ведь я могла бы… ради бога, не рассказывайте Джо, но тут был один человек — купец, приезжий, шикарнейший парень, — и он уговаривал, чтобы я уехала с ним, а я не захотела. Хотя, как подумаешь-поездить по свету, увидеть столько нового! Ах, да что там… Спокойной ночи.
Чистая пижама-блаженство! Пружинный матрац, тюфяк, чистые простыни — тройное блаженство! Убаюканный комфортом, Ральф задремал, но то и дело просыпался. Дом был объят тишиной. Джо и Элверна, вероятно, заснули. Шелест мелкой прибрежной волны только глубже оттенял тишину, и в этом безмолвии каждый загадочный звук означал, что к дому крадется индеец: вот он прошмыгнул вдоль наружной стены веранды, вот пытается открыть затянутую сеткой дверь, вот чиркнул спичкой, чтобы вспыхнула пропитанная керосином ветошь, осторожно достает нож, ступает на цыпочках в темноте…
Ральф лежал, напряженно прислушиваясь. Внезапно он сел как ужаленный, замер с бешено бьющимся сердцем. Что это?.. Приглушенные шаги…
На этот раз не кажется. Вот шуршит по траве. Вот задел за розовый куст.
— К-кто там? — срывающимся голосом окликнул Ральф.
Мягкий топот убегающих ног; потом — мертвая тишина.
Глава XIII
Ни ночные страхи, ни назойливые воспоминания о руках и глазах Элверны, очевидно, не помешали ему заснуть — ибо точно известно, что он проснулся; причем проснулся в восемь утра, то есть, по местным понятиям, чуть ли не в полдень. В ленивой волне буйно резвилось солнце, блистали величавой красой тихие сосны, и Ральф, одурманенный сном, уже не знал, наяву он слышал вороватые шаги или они ему пригрезились.
«Все равно с вечера, так сказать, заступаю в караул», — дал он себе слово, но никакого удовольствия от этой перспективы не испытал.
Впрочем, зная, что в доме теперь двое мужчин на стратегически выгодных позициях, индейцы, возможно, не рискнут напасть. А может статься, это просто какой — нибудь пьянчужка брел домой. А может быть…
А в общем ерунда это все.
Так успокаивал себя Ральф, точно ребенок, который убежден, что по коридору уже крадется Слепой Призрак, а в двух шагах готовится к прыжку Таинственный Громила — но раз слышно, как внизу смеются папа и мама, значит, есть еще вполне реальный шанс, что все обойдется.
То было утро азартной рыбной ловли, но лишь после того, как состоялся торжественный и антивудберианский обряд вручения Ральфу калош и мокасинов из лавки Джо. А потом Джо, который сам приготовил и наскоро съел свой завтрак еще в шесть часов, заглянул полюбоваться, как Ральф поглощает кофе с оладьями. Джо снял и переглядывался с Элверной, и в мире не было ничего, кроме дружбы, и солнца, и добрых сердец.
