Маркиз Сад - Аделаида Брауншвейгская, принцесса Саксонская
Когда Аделаида обосновалась в гостинице, ее немедленно ознакомили с означенным обычаем. Не желая видеть никого из немцев и оказавшись связанной по делам с венецианским арматором, она решила довольствоваться обществом местной знати, и уже через несколько дней Бьянки ввел ее в дом сенатора Антонио Контарино, племянника дожа, правившего в то время Венецией.
Этот молодой синьор, еще не связанный узами Гименея, жил в доме матери, сестры нынешнего дожа. Остроумный, наделенный природным изяществом, Антонио, оставаясь в рамках, предписанных ему долгом и приличиями, тем не менее сообщил принцессе о чувствах, пробудившихся в нем при виде красоты ее. Аделаида, ощущавшая потребность бывать в обществе, о существовании опасных подводных течений в котором она даже не подозревала, не решилась полностью отвергнуть ухаживания молодого Контарино; убежденная, что опытность ее и любовь, по-прежнему питаемая ею к маркизу Тюрингскому, смогут защитить ее от назойливости поклонника, она продолжала развлекаться и бывать в домах, где взор, более проницательный, чем у нее, наверняка бы заметил немало подозрительных людей.
Впрочем, со временем принцесса обнаружила, что в дом племянника дожа, где устраивали незамысловатые и приличествующие добропорядочному семейству развлечения, часто приходили вельможи и, словно не замечая праздных гостей, тотчас проскальзывали в кабинет сенатора; гости эти приходили явно с иной целью, нежели развлечения.
— Антонио, — однажды спросила Аделаида племянника дожа, — если вы хотите, чтобы я поверила в искренность ваших чувств, вы должны полностью мне доверять. Для начала скажите мне, кто те серьезные вельможи, чей унылый вид часто омрачает наши игры… Зачем они приходят к вам в дом?
— Сударыня, — ответил Антонио, — весьма странно, что какие-то неизвестные вам вельможи интересуют вас гораздо больше, нежели мои к вам чувства, и что в уплату за вожделенное мною счастье вы требуете раскрыть тайну, которой я не знаю, а если бы и знал, то не смог бы вам раскрыть.
— Я уверена, что обязана разгадать эту загадку, настолько уверена, что готова идти на риск и продолжать бывать в доме, где собираются подозрительные личности; а ведь если кто-то из них случайно выдаст тайну, он, без сомнения, скомпрометирует меня точно так же, как и себя.
И, усмехнувшись, она добавила:
— Аделаида, предавшая Антонио, возможно, напомнила бы Фульвию[3], разоблачившую Катилину… Но я не намерена навлекать на себя подозрения, сенатор, а потому ухожу.
Однако страстно влюбленный Антонио, убедившись, что возлюбленная его почти раскрыла его тайну, бросился перед Аделаидой на колени и воспрепятствовал ее уходу.
— Нет, божественное создание, — воскликнул он, — не уходите! Если вам для счастья необходимо узнать наш секрет, то мне для счастья необходимо обладать вашей небесной особой. Надеюсь, вы не станете порицать меня за то, что я бросаю тайну на одни весы с любовью: если предательство привяжет вас ко мне до конца всей моей жизни, я готов совершить его, уповая, что в глазах ваших я найду поддержку, чтобы пережить свой позор. Поэтому не вынуждайте меня напрасно жертвовать честью, ибо, погубив свою честь, я погублю и честь своей родины. Судьба Венеции — вот цена любви, которой я мечтаю добиться от вас. И пусть сердце ваше, сударыня, само вынесет решение; подумайте, готово ли оно пожертвовать жизнью моей и моих сограждан.
— Груз, возложенный на чаши весов, слишком разный, сударь, — ответила Аделаида, — и то, чего желаете вы, несоразмерно с тем, чем придется вам пожертвовать. Тем не менее вы заслуживаете моей признательности уже потому, что непомерной гордостью своей вы указали мне на мои заблуждения и поставили меня на место. Отныне, сударь, нам не следует больше встречаться. Быть может, возлюбленному я бы поклялась не выдавать его секретов, но я не могу дать слово не разглашать тайну того, кто для меня ничто, тем более когда разоблачение сей тайны затрагивает судьбу целого города, где я нашла себе пристанище. Так что успокойтесь, Антонио, вас не предадут и не полюбят; я же с полным равнодушием буду относиться и к человеку, чей секрет не может быть мне доверен, и к тайне, которая могла бы отдать меня ему.
Антонио пытался удержать Аделаиду, но тщетно. Она поспешно села в гондолу и отбыла к себе, предоставив Контарино самому решать, правильно он поступил или нет.
Не прошло и суток, как Антонио пожелал вновь увидеть возлюбленную свою. Обед, который давала в этот день его мать, предоставил такую возможность, ибо Аделаида приглашение приняла; когда же она выходила из-за стола, Антонио предложил ей продолжить недавний разговор. Сурово напомнив ему, что она более не намерена с ним беседовать, принцесса откланялась.
— Сударыня, — удерживая ее, воскликнул Антонио, — вы требуете от меня раскрыть вам тайну, от которой зависит судьба Республики, участь семьи моей и моя собственная. Однако награда, обещанная вами мне взамен, поистине бесценна, и я хочу быть ее достоин. Итак, сударыня, я готов раскрыть вам тайну, ничего от вас не требуя. Требование вознаграждения свидетельствует о чувстве, кое претит моему сердцу, я же хочу, чтобы деликатность моя сравнялась с вашим великодушием. Возможно, вы были бы еще более великодушны, если бы не требовали от меня ничего, но милости, коих я жду от вас, заслуживают жертвы, и я готов на нее пойти.
— Погодите, Антонио, — прервала его Аделаида, — вы, похоже, не поняли меня либо поняли исключительно в свою пользу. Получив интересующие меня разъяснения, я не намерена давать вам никаких прав над собой; обещать вам награду означает обмануть вас: как я могу обещать вам то, что мне не принадлежит? Видите, какая я требовательная: прошу у вас все, но не хочу давать ничего. Но если вы окажетесь достойным моей дружбы, я подарю вам ее и поклянусь нерушимо хранить вашу тайну. Иного я вам обещать не могу. Иначе говоря, я сделаю для вас столько же, сколько вы для меня; я обещала вам все, что могу дать, дабы получить от вас то, чем располагаете вы; но если вы цените вашу тайну выше моей дружбы, нам следует немедленно расстаться и никогда более не встречаться.
— Если бы эта тайна принадлежала только мне, сударыня, — ответил сенатор, — я бы посчитал предложенную вами цену необычайно высокой. Но, повторяю, тайна эта принадлежит не мне, а моей семье и моей родине… так что, согласитесь, это уравнивает чаши весов.
— Что ж, Антонио, ваша жертва значительно больше моей, и вам устанавливать равновесие.
— Оно установлено: сейчас я вам все расскажу.
Старательно закрыв дверь, Антонио увлек Аделаиду в дальний угол больших апартаментов, и шепотом принялся рассказывать.
— Сударыня, — начал он, — речь идет о заговоре, и, включив вас в число его участников, я связываю вашу судьбу с судьбой заговорщиков; вам придется принести ту же клятву, какую принесли они.
— Я согласна. Видите, Антонио, равновесие установлено: я умею быть справедливой.
— Если вы предадите нас, мы погибнем вместе. Так разве могу я, соединив вас с собственной смертью, оставаться спокойным и не тревожиться за вас? Неужели за самую большую жертву, кою только могу я принести, я получу от вас всего лишь дружбу?
— Если вы ставите любовь выше дружбы, значит, вы не цените предлагаемое вам чувство.
— Но хотя бы скажите, может ли оно привести к любви?
— Не заставляйте меня повторять сказанное… Ну же, Антонио, какую клятву я должна произнести?
— Любите меня самой нежной любовью.
— Значит, вы не желаете ничего рассказывать! Что ж, тогда я навсегда покидаю этот дом.
И уверенным шагом Аделаида направилась к двери.
— Нет, нет, — вскричал сенатор, — сейчас вы все узнаете! Вот клятва, прочтите и подпишите: «Клянусь молчать о том, что мне доведется здесь узнать, и исполнять все, что будет мне предписано. Если же будет доказано, что я предала тех, с кем добровольно заключила союз, я без сожалений расстанусь с жизнью».
— Итак, я стала сообщницей преступников, — грустно улыбнулась Аделаида, откладывая перо, коим только что начертала имя, которое она носила в Венеции.
— Нет, сударыня, эта клятва не является преступлением, напротив, она свидетельствует о торжестве добродетели. Наше отечество изнывает в цепях, его надобно освободить от них. Правящий нынче мой дядя-дож согласен в одиночку взять бразды правления государством, если его избавят от совета угнетателей, тиранящих отечество. Завтра все члены этого совета погибнут, и, попирая прах тиранов, возвысится семья Контарино. Дядя, который станет основателем династии суверенных дожей, передаст свой скипетр мне, а я предлагаю его вам, сударыня: мы будем править вместе.
— Сударь, я не хочу ни править, ни проливать кровь ваших врагов, а потому не присоединюсь ни к одной, ни к другой стороне; но я еще раз клянусь, что сохраню вашу тайну, и никому ее не выдам. Пойдя на поводу у собственного любопытства, я оказалась посвященной в дела, нисколько меня не интересующие, и тем самым совершила непростительную ошибку, исправить которую может только моя предельная скромность. Это все, что я могу вам обещать.
