Маркиз Сад - Аделаида Брауншвейгская, принцесса Саксонская
Бьянки незамедлительно отправился к Аделаиде лично, и та предъявила ему вексель. Любезный и воспитанный, арматор заверил баронессу, что не только касса его, но и он сам к ее услугам, и пообещал познакомить ее со всеми развлечениями, что предоставляет путешественникам Венеция. А дабы не быть голословным, пригласил ее на ассамблею, где собиралось самое изысканное общество, украшением коего, без сомнения, должна была стать очаровательная баронесса. С природным изяществом и достоинством, подобающим ее рангу, принцесса обещала посетить ассамблею и согласилась — как только начнет выходить — прибыть к арматору на обед.
Синьор Бьянки отбыл, а дамы, успокоившись и освежившись, предались размышлениям.
— Главарь разбойников оказался вполне порядочным человеком: кто мог представить себе, что в нем столько благородства? Скитаясь по миру, я вижу, как страсти дурно влияют на людские души, размышления же, напротив, влекут их к добру; когда же человек хочет остаться самим собой, он непременно склоняется к добродетели.
— Но разве можем мы совладать с нашими страстями, если мы с ними родились?
— Именно так рассуждает тот, кто следует на поводу у своих страстей. Дорогая Батильда, хотя мы действительно рождаемся вместе с нашими страстями, не стоит придавать им большого значения; они чужды природе нашей, ибо дают о себе знать только в определенные периоды нашей жизни; детству они неведомы, а старости чужды.
— Если это так, тогда почему бы, призвав на помощь достойное воспитание, не истребить их сразу, как только они поднимут голову? Почему бы не подавить их в зародыше, чтобы мы воспринимали их так, как воспринимаем в сорок лет? Почему бы сразу не достичь спокойствия, кое рано или поздно приходит на смену страстям?
— Это было бы возможно, если бы с помощью воспитания мы могли заранее выявить наши страсти; к несчастью, мы ощущаем вредное их воздействие, только когда они начинают разрушать нас; поначалу же они обманчивы и соблазнительны.
— И все же, сударыня, мне кажется, нельзя утверждать, что, поразмыслив хорошенько, человек сумеет совладать со своими страстями.
— Ты права, таких сильных личностей очень мало; я всего лишь напомнила об одном из способов самоусовершенствования, забыв сказать, что результатов достигают очень редко. Размышляя о мотивах многих добродетельных поступков, часто приходишь к печальному выводу, что в основе их лежит эгоизм.
— Понимаю; значит, эгоизм лежит и в основе поступка Кримпсера.
— Нет, мне кажется, в этом случае основную роль сыграло чувство признательности. Возвращаясь же к страстям, хочу добавить, что они гораздо реже посещают нас, когда души наши открыты добродетельным чувствам. Жестокий Кримпсер, для которого ничего не стоит совершить преступление, являет нам пример того, что даже самые разнузданные страсти не исключают великодушных порывов.
— Ах, — воскликнула Батильда, — как было бы хорошо, если бы он простер свою признательность и на Дурлаха и вернул ему свободу!
— Я безутешна, вспоминая отказ его, — ответила принцесса. — Но Кримпсер не только обещал сохранить ему жизнь: он позволил ему надеяться, что, как только я смогу открыто отблагодарить барона за оказанные мне услуги, ему дозволят отбыть в Тюрингию, и он сможет явиться туда, куда я укажу.
Через два или даже три месяца положение наших беглянок нисколько не изменилось, а потому нам совершенно нечем удовлетворить любопытство охочего до событий читателя; мы лишь можем сообщить ему, что, пользуясь наступившим для них покоем, дамы решили насладиться Венецией и полюбоваться этим величественным городом. У нас же появилось время вернуться к злосчастному Фридриху, коего Аделаида полагала первопричиной всех случившихся с ней бед.
ГЛАВА VI
Мы оставили повелителя Саксонии в крепости Альтенбург, вдали от его друга Мерсбурга, умчавшегося, по его словам, ради того, чтобы спасти своего повелителя из темницы, где того обрекли томиться.
Благодаря воинской доблести маркиза Тюрингского саксонцам удалось отбросить войска императора от столицы; как только Альтенбург освободили, граф и маркиз помчались выручать своего повелителя; затем они разместили в покинутом врагом городе свой гарнизон. Невозможно вообразить себе что-либо более трогательное, нежели встреча этих трех сеньоров. Но если маркиз Тюрингский, недовольный поведением Фридриха по отношению к Аделаиде, был слегка холоден, а Мерсбург слегка фальшивил в проявлениях радости, то принц был искренен и от всего сердца обнимал своих освободителей. Не было таких похвал, которые он бы не расточал Людвигу, а молодой герой делал все, чтобы родственник его вновь взял в руки бразды правления государством. Мерсбург придерживался такого же мнения, однако никому не удалось убедить принца; он горько сожалел, что неподобающим образом вел себя по отношению к Аделаиде, и жаждал отыскать ее, чтобы попросить прощения, необходимого ему для обретения спокойствия: ничто не могло отвратить его от продолжения поисков. Он предложил графу вновь последовать за ним, и тот согласился, впрочем, не по велению сердца, а из политических соображений: продолжение странствий Фридриха входило в его планы. Друзья расстались. Людвиг Тюрингский снова взял в руки доверенный ему на время скипетр, а оба наших рыцаря в сопровождении известного нам оруженосца отправились на поиски.
Как было решено ранее, отважные рыцари поехали в сторону Майнца.
После окончания Франкфуртской ярмарки многие, чей путь лежал через Майнц, рассказывали историю про маркграфа Баденского и красавицу саксонку, которую, судя по слухам, он похитил. И хотя никто не мог вспомнить имени саксонки, в сердце Фридриха тотчас пробудилась ревность, и он захотел во что бы то ни стало узнать, кто такая эта прекрасная саксонка.
— Друг мой, — обратился он к графу, — не сомневаюсь, речь идет о моей жене; она уступила этому мелкому князьку; она его любовница, я это чувствую; так мчимся же в Баден и бросим вызов неверному подданному, осмелившемуся сделать меня несчастнейшим из смертных.
Но Мерсбург остудил его боевой пыл.
— А вы уверены, что эта саксонка — ваша жена? — спросил он.
— Нет, — ответил тот, — но подозреваю, что это она.
— В таком случае зачем вам ехать к маркграфу? Чтобы погубить жену необоснованными подозрениями и самому стать посмешищем?
— Признаюсь: я неправ; тем не менее давайте поедем по направлению к Бадену: уверен, там мы непременно узнаем что-нибудь полезное и продолжим искать Аделаиду.
— Не возражаю, хотя и уверяю вас, что, если путь сей и не опасен, проделаем мы его без всякой пользы.
Ничто не могло погасить ревность Фридриха, и в тот же день наши паладины направились в Баден.
Прибыв в город, они обнаружили, что там все бурно обсуждают историю романа маркграфа и прекрасной саксонки. Маркграф посулил награду за голову барона Дурлаха; также он обещал щедро заплатить тому, кто приведет обеих беглянок. Когда известия эти достигли ушей Кримпсера, тот, торопясь примириться с маркграфом, отправил содержавшегося у него в тюрьме Дурлаха к маркграфу в Баден, на верную смерть. Совершив сей коварный поступок, он тем не менее не выдал тайну Аделаиды, и сколько его ни спрашивали, упорно отвечал, что понятия не имеет, кто были женщины, похищенные Дурлахом. Уверенный, что это разыскиваемые им беглянки, разгневанный маркграф сорвал злость свою на том, кто оказался у него в руках, и вскоре барон Дурлах исчез. Итак, ниточка снова оборвалась.
Именно в это время Фридрих и приехал в Баден.
— Ах, государь, — сказал ему граф Мерсбург, — разве я не предупреждал вас, что поездка сия не опасна, но бесполезна? Что вы намерены спросить у повелителя этого города? Ему известно не более, чем вам. Он знает, что у него из-под носа увели женщину, в которую он безумно влюбился, но он не знает, кто эта женщина, и, разумеется, ни за что не признается, каковы на самом деле были их отношения.
— Возможно, — согласился Фридрих, — однако след — я уверен — отыскать еще можно; мы знаем, что барон Дурлах, пойманный разбойником Кримпсером, был знаком с прекрасной саксонкой, так что у Кримпсера, мы, возможно, сумеем получить разъяснения.
— Государь, — молвил Мерсбург, — только такой влюбленный ревнивец, как вы, станет пытаться разузнать, не был ли спаситель жены его заодно и ее любовником. Не стану напоминать о трудностях подобного предприятия, хотя я готов помочь вам преодолеть их. Но унижение!.. Подумайте об унижении, коему вы намерены добровольно себя подвергнуть, пожелав расспросить разбойника о том, что стало с вашей женой. Вы всегда преследовали разбойников в собственных владениях, а тут вдруг вознамерились идти к ним на поклон, дабы узнать о судьбе супруги, разделившей с вами трон. О мой государь, правильно говорят: страстям неведом стыд. А если главарь будет с вами непочтителен или окажет вам дурной прием, что вы станете делать?
