Ба Цзинь - Осень
Цзюе-минь бросил укоризненный взгляд на Шу-хуа и мягко ответил:
— Это — одно из проявлений подсознательного, доверять таким вещам нельзя. Тебе этого не понять, а брат об этом знает.
— Цзюе-синь! — воскликнула Шу-хуа удивленно. Она было хотела сказать что-то, но Цзюе-синь опередил ее:
— Мне также известно, что духов нет и что Хой не может с нами встречаться и беседовать. Однако нельзя сказать, что проявление «подсознательного» — вздор. Все сказанное здесь — все-таки ее слова. Это все равно, что мы бы сейчас достали ее фотокарточку и посмотрели на нее, а в этом ничего плохого нет. Ведь все мы вспоминаем о ней. Юнь предложила позвать ее, вот мы и попробовали.
Цзюе-синь говорил медленно, фразу за фразой, лицо его выражало страдание. Он не плакал, но выглядел жалким и беспомощным.
— Я знаю, знаю, — с легким волнением отвечал Цзюе-минь. Ему до боли было жаль брата. — Но разве этим ты не мучаешь себя еще больше? — продолжал он. — Пусть прошлое останется прошлым, к чему возиться с этим «вызывателем духов»? Если во-время ничего нельзя было сделать, то зачем мучить себя сейчас поздним и бесполезным раскаянием?
— Не укоряй меня, я все понимаю, — умоляюще проговорил Цзюе-синь, низко опустив голову и судорожно сжимая руку Цзюе-миня.
— Я вовсе не упрекаю тебя, упреки сейчас бесполезны. Я сочувствую тебе и понимаю твое положение. Но мне не вполне ясен твой образ мыслей и твои действия. Почему, например, ты любишь все время вспоминать о прошлом? Почему бы тебе почаще не думать о будущем? — искренне убеждал брата Цзюе-минь.
Эти слова глубоко тронули Цзюе-синя, и слезы снова брызнули у него из глаз. Перед ним, казалось, мелькнула надежда, но тут же опять погасла. Вздохнув, он сказал жалобным тоном:
— Будущее… но, какое может быть у меня будущее? Уж лучше почаще вспоминать о прошлом — оно по крайней мере может принести хоть какое-то успокоение. В моей жизни все же были счастливые дни.
Шу-хуа с недоумением смотрела на братьев. Она не вполне понимала, о чем они говорят, ей было неясно, что такое «действие подсознательного», но она верила, что они (в особенности Цзюе-минь, которого она очень уважала и любила) знают больше, чем она. Поэтому она не стала спорить с Цзюе-минем и молча слушала разговор братьев.
Охваченная горькими воспоминаниями, Юнь не в силах была прислушиваться к тому, что говорили. Усадив сестру на стул возле соседнего стола, Цинь старалась успокоить ее и что-то ласково ей нашептывала.
Шу-чжэнь по-прежнему стояла, облокотившись о стол. Казалось, она внимательно слушает разговор братьев, но в действительности их слова не доходили до ее сознании. Лицо ее, как всегда, выражало тоску одиночества и страх.
— Не надо так говорить, брат, тебе еще нет тридцати, и ты обязан думать о будущем. Лишь старцы шестидесяти — семидесяти лет могут жить прошлым.
Цзюе-минь говорил очень убедительно, он стремился развеять настроение безнадежности у старшего брата, вновь зажечь угасающий в нем энтузиазм молодости. Ему хотелось также привлечь его на свою сторону.
— Понимаю, понимаю, — кивая головой, терпеливо отвечал Цзюе-синь, — конечно, мне не переспорить тебя. Однако в жизни часто все бывает не так, — не так просто, как это мы себе представляем. И я иногда думаю о будущем, обдумываю свои небольшие планы. Но люди постоянно мешают мне делать то, что мне нравится, как будто я не имею права на счастье.
На лице Цзюе-синя все еще сохранялось выражение скорби. Он как будто хотел улыбнуться, но не мог; Судя по его тону, он не надеялся убедить других, а просто жаловался на свои горести.
Юнь уже пришла в себя. Вытирая глаза, она прислушивалась к их разговору. Цинь стояла подле нее и тоже слушала Цзюе-синя.
— Твое счастье — в твоих собственных руках. Тебе нужно побольше думать о себе и поменьше — о людях, которые тебе мешают. Ты должен бороться с ними, должен драться! Драться до конца!
Цзюе-минь, казалось, только и ждал случая, чтобы высказать свои мысли; лицо его вспыхнуло, голос зазвенел, он говорил с подъемом, желая, чтобы слова его проникли в сердца слушателей.
Лицо Шу-хуа вдруг озарилось улыбкой. Она слушала брата очень охотно, слова его пришлись ей по душе, она хотела сказать то же самое.
— Вполне согласна, это очень верно! — возбужденно сказала она.
Цинь удовлетворенно улыбнулась. Юнь тоже с интересом следила за разговором, она чувствовала, что мысли, высказанные Цзюе-минем, заслуживают внимания.
Но Цзюе-синь не чувствовал никакого воодушевления, как будто ему говорили самые обыденные вещи. Покачав головой, он сказал:
— На словах все это очень хорошо, но как это сделать… Разве можно бороться в нашем семействе? Ведь все родные принадлежат к старшему поколению! У них есть свои собственные принципы, и вырваться из их сетей невозможно.
— Я говорю не о борьбе с отдельными людьми, я имею в виду борьбу с установленным порядком! — горячо возразил Цзюе-минь, которого нисколько не смутил ответ брата. — Ты прекрасно знаешь, — продолжал он, — что весь этот строй прогнил насквозь, что он на краю гибели, и если уж ты не хочешь помочь свергнуть его, так по крайней мере не нужно идти с ним в ногу, не нужно гнить и гибнуть вместе с ним. Ты не должен приносить в жертву свое собственное счастье, свое будущее!
Воцарилось молчание. Эти слова проникли в сердце каждого, они потрясли и Цзюе-синя, показались ему из ряда вон выходящими. У него не хватало смелости бороться со старыми семейными устоями, еще меньше был он способен высказываться за свержение существующего строя. Взгляды Цзюе-синя еще не достигли такого уровня. Жизнь не привела его к пониманию причин всех тех злодеяний, несправедливостей, гнили и трагедий, которые ему приходилось видеть, — да он и не пытался понять их. Слишком высоко расценивая действия отдельных людей, он всю ответственность возлагал на них. Он недооценивал роли самого существующего строя, а иногда даже бессознательно поддерживал этот строй, так как считал, что ему приходилось сталкиваться и с положительными сторонами установленного порядка, которых не замечали его братья. Мысленно, а также в своих разговорах он часто выражал недовольство старым семейным укладом, но в душе все же был уверен в том, что если бы представители старшего поколения могли отрешиться от своего эгоизма, пожертвовать некоторыми предрассудками и внимательнее отнестись к человеческим чувствам, то все могло быть лучше. Убеждения обоих братьев были резко противоположными, и оба знали об этом. Цзюе-минь никогда не отказывался от мысли переубедить брата, хотя и видел, что надежда на успех с каждым днем уменьшается. Со своей стороны, Цзюе-синь понимал, что не в состоянии убедить в своей правоте младшего брата, но надеялся, что взгляды Цзюе-миня постепенно станут более умеренными. Однако, вопреки его ожиданиям, взгляды Цзюе-миня все прогрессировали. Цзюе-синь знал, что между его воззрениями и взглядами брата легла пропасть, но он все же не мог догадаться, до какой степени разошлись они в убеждениях. И сейчас, неожиданно (да, в известной степени неожиданно) Цзюе-синь невольно испугался, услышав слова брата.
— Это немыслимо, как ты можешь так думать?! — с испугом вскричал он. — Ты надеешься на свержение этого строя?… — Покачав головой, он запротестовал: — Но это же утопия! Этого, пожалуй, и через сто лет не достигнешь!
— Откуда ты знаешь? Ведь в прошлом такие вещи случались. Никакая гниль не может долго просуществовать, — с глубокой уверенностью, быстро проговорил Цзюе-минь.
— Но это же революционное требование! Это — социализм! — воскликнул Цзюе-синь с испуганным видом.
Спокойно взглянув на брата, Цзюе-минь улыбнулся и заметил:
— Это — требование масс молодежи. Наша эпоха должна стать эпохой молодых.
Со страхом и сомнением взглянув на брата, Цзюе-синь устало промолвил:
— Я не вполне тебя понимаю. И ты пошел дорогой нашего младшего брата? Все вы пошли этой дорогой…
Цзюе-минь молча смотрел на него.
— Какой дорогой? — не удержавшись, вмешалась Шу-хуа.
Удивленно посмотрев на Шу-хуа, Цзюе-синь тихо сказал, покачивая головой.
— Тебе это непонятно.
— Поэтому я и прошу тебя объяснить. Скажи мне, что это за дорога? — допытывалась Шу-хуа.
Цзюе-синь сделал вид, что не расслышал ее вопроса.
— Это очень, очень дальняя дорога, — вдруг ясно и отчетливо ответил ей Цзюе-минь.
Шу-хуа не поняла. Стоявшая в стороне Цинь, глядя с легкой улыбкой на Цзюе-миня, кивнула ему.
11
Вечером Юнь отправилась домой. В отличие от своей покойной сестры эта молодая девушка в минуты тоски всегда плакала, стараясь утопить свое горе в слезах, а в минуты радости, забыв обо всем, от всей души веселилась. Она прожила меньше, чем ей предстояло прожить, и, конечно (так она думала) впереди ее ждало счастье, а не горе, которое переживали на ее глазах другие. Она ведь еще не знала горестей; жизнь ее проходила довольно спокойно.
