Константин Гамсахурдиа - Десница великого мастера
Царица Мариям мечтала застроить храмами и монастырями всю Грузию, и не только Грузию, но и Армению и, если, бы могла, всю вселенную.
Когда она вернулась, в Уплисцихе из Абхазии, ей доложили, что царь и католикос нашли нового зодчего, молодого православного лаза. Царица обрадовалась, не зная даже, кто этот зодчий.
Еще в Уплисцихе ей сообщили, что старый Фарсман завел любовные шашни с девочкой Фанаскертели. Она потребовала строгого наказания Фарсмана.
Больше всего огорчило Мариам исчезновение иконы святого Георгия из Мцхетского дворца. Она видела в этом предзнаменование великих бед.
И когда она вернулась в Мцхету, то настояла, чтобы огромное количество убойного скота было угнано в Нокорнский монастырь для принесения жертвы святому Георгию в месте нового пребывания иконы.
Ко дню этого жертвоприношения в монастырь Нокор на прибыло множество пховцев, цанаров и галгайцев. Обедню служил сам католикос, после обедни он произнес проповедь.
Царь преклонил колени и приложился, к изображению разгневанного божества. После него царица на коленях подползла.к иконе и, обливая ее горючими слезами, просила святого Георгия вернуть свою благодать царскому дому.
Тщетно— старался царский духовник возможно подроб нее рассказать царице о преступлении Фарсмана; для этого требовались такие низменные слова, каких духовник не осмеливался при ней произнести.
Царица Мариам, дочь царя Армении Сенакерима, внесла во дворец аскетический дух, чуждый царям Грузии и Абхазии. Мариам наблюдала не только за выполнением религиозных ритуалов во дворце, но и за бытом монастырей и церквей, за нравственностью архиереев, епископов и священнослужителей.
Ее всевидящим оком и всеслышащим ухом был царский духовник Амбросий. Он следил Не только за священнослужителями, но и за самим царем, его вазирами и эриставами.
Георгий упорно молчал о деле Фарсмана — ведь мне ние царя предопределяло приговор. Воздерживался и Звиад-спасалар. Он тоже недолюбливал Фарсмана, но, как во всяком ином деле, спасалар здесь руководствовался прежде всего военными соображениями. Изо дня в день осложнялись взаимоотношения Грузии и Византии. «Заговор Комнина» вызвал страшное гонение на грузин.
Византийский кесарь всегда предоставлял титул вестархов грузинам и армянам. Но за последние годы этим титулом награждались лишь одни армяне.
В Византионе задержали кларджетских азнауров, бе жавших из Грузии еще во времена Давида Куропалата, связав их появление с «делом Комнина», сочиненным византийскими соглядатаями.
Все эти события возбуждали во дворце царя Георгия самые противоречивые толки. Царица и католикос видели в лице кесаря высшее существо христианского мира, которое в качестве «римского императора» и «понтифекс максимус» уступало свое первенство только лишь богу. Звиад понимал, что «заговор Комнина» — меч, направленный против Грузии. Как отвратить его?
В такое время не так-то легко было принять решение ослепить Фарсмана. Правда, новый строитель церквей был найден, но ца-рю и спасалару было известно, что секрет ковки хара-лужных мечей, режущих железо и кость, знал только один Фарсман.
И он не соглашался передать этот секрет никому. Кроме того, Звиад-спасалар ни в Грузии, ни в Перед ней Азии не знал никого, кто бы умел строить укрепления лучше Фарсмана.
Царь Георгий колебался. Три раза по его приказу откладывали дело. Наконец Фарсман должен был предстать перед судом…
Царь повелел вызвать главного судью, настоятельницу женского монастыря Верхаулисдзе и своего духовника. Он приказал им не разглашать дела о девице Фанаскертели до вынесения приговора. За ослушание он грозил жестокой карой.
Через царского духовника он пригласил к себе католикоса. Духовник трижды ходил к Мелхиседеку, но каждый раз заставал его в постели.
Царь считался верховным судьей, но ему было не удобно самому прекратить дело или просить о помиловании Фарсмана, ибо жалоба девушки Фанаскертели находилась у судьи.
Георгий решил было сам посетить католикоса. Но как же быть в том случае, если Мелхиседек не согласится с царем, явившимся к нему? Борьба, которая шла между ними скрыто, тогда могла стать явной. Дело было важное и секретное. Царь вызвал Звиада и поручил ему подробно объяснить Мелхиседеку все дело и поговорить с ним наедине.
Звиад заметил, что царь не в духе, и спросил о причине.
— Не спал эту ночь, — отговорился Георгий. В это время явился скороход из Византиона. Развернули свиток и прочли следующее:
«Монаха Захария, идущего из Тао в Иерусалим на поклонение гробу господню, задержал наместник Антиохии и препроводил его к кесарю Василию. Кесарь приказал бросить Захария в темницу». Захария обвиняли в том, будто именно он передал Комнину красные сапоги, посланные царем Георгием, и от его же имени поздравил этого отступника с титулом кесаря.
Захария пытали долго, требовали, чтобы он подтвердил это обвинение. За это ему обещали свободу и епископский престол в Кесарее.
Захарий держался стойко.
Не добившись признания, его снова бросили в темницу и натравили на него крыс. Когда он устал от допросов и прикинулся немым, у него отрезали язык. «Для чего, мол, тебе нужен язык, если ты немой?» Так издевались они над старцем.
Взбешенный этим известием, Георгий вскочил с места и ударил кулаком об стол.
— Кесарь Василий хочет сожрать единоверную Грузию так же, как он сожрал Армению. Но, пока я жив, не дождется этого, собачий сын! — кричал царь.
Спасалар никогда еще не слыхал такой брани из уст Георгия.
— Как же не видит этого Мелхиседек? Как не понимает опасности царица Мариам? — продолжал негодовать Георгий. Перед тем как войти к царю, Звиад встретил царицу. Представительная женщина, с тонким бледным лицом, она вследствие худобы казалась выше ростом.
На царице было платье из черного китайского шелка, крупные алмазы ее ожерелья радугой переливались на груди. На тонкой длинной шее напряженно выступали жилы, гневно сверкали припухшие глаза.
Звиад почтительно поклонился.
Она сухо ответила на его приветствие и принужденно улыбнулась ему. Видно было, что путешествие по Абхазии утомило царицу, а может быть, неприятные новости, которые ждали дома, взволновали ее. Белила, густо покрывавшие ее, лицо, не могли скрыть тоненьких, как следы птичьих лапок, морщин около больших печальных глаз…
Шурша платьем, она прошла из царской палаты в спальные покои.
По тому, как она прикрыла за собой дверь, Звиад понял, что между супругами произошла крупная ссора. Несколько успокоившийся Георгий долго молчал, упершись взором в ту нишу, где меж двумя подсвечниками висело серебряное распятие…
Вдруг он обернулся к спасалару и сказал ему:
— Я тебе говорю, Звиад: хотя вокруг меня постоянно толпятся советники, при решении важнейших дел я в конце концов остаюсь одиноким. Они много болтают на совете старейшин, а наедине со мной хранят молчание.
Лишь покойный мой вазир Варзабакур молчал на совете, а наедине говорил мне всю правду.
Я присмотрелся: за последнее время и ты, Звиад, стараешься молчать…
Спасалар, как окаменелый, сидел на позолоченном кресле и слушал Георгия, понурив голову. Но когда Георгий замолк, спасалар пристально посмотрел царю в глаза и сказал:
— Ты правильно подметил, государь, что мне легче меч достать из ножен, чем говорить, тем более давать советы… В самом деле, слово порой тяжелее, я бы сказал-сильнее меча…
У меня столько дел, мне редко удается читать книги, но я всегда знал, что книги-самые бесстрашные и мудрые наши советники. И вот не так давно в одной старой книге я прочел следующее: «Тот советник, который сперва предугадывает то, что царю приятно будет слышать, и лишь дотом преподносит ему свои советы, опаснее лютого врага, ибо льстец, считающий свою болтовню исполнением своего долга перед престолом, может натворить больше бед, чем тот, кто хранит молчание».
Я не знаю, что советуют твои вазиры, когда они наедине с тобой, но на совете старейшин они большей частью говорят то, что тебе приятно.
Один Монах тайком сообщил мне слова этого вельзевула Фарсмана. Никогда, сказал он, не следует говорить правду ни царю, ни ребенку, ибо они тешатся тогда, когда лесть и ложь щекочут их самолюбие.
А Соломон Мудрый нас учил: «Всякое намерение царя превращается в твердое намерение только после совещания с приближенными».
Спрашивать у кого-либо совет-значит доверять ему. Мне кажется, я собственной кровью заслужил такое доверие, государь,-свыше десяти ран я получил в разных боях. Не так ли?
Царь поднял голову и сказал:
— Так, Звиад.
— Если это так, разреши мне, государь, посоветовать тебе то, что будет тебе не так уж приятно.
Царь удивленно посмотрел на спасалара. Он никогда не видел Звиада таким красноречивым. Улыбнувшись ему, Георгий сказал:
