Уильям Сароян - Человеческая комедия. Вот пришел, вот ушел сам знаешь кто. Приключения Весли Джексона
— Папа! — позван он.
— А, Джон?
— Дай мне банан, — сказал мальчик.
Отец не удержался от вздоха, но не смог распроститься с последней надеждой.
— Банан? — переспросил он. — На тебе банан.
Он перебран связку бананов, висевшую над пирамидами фруктов, и нашел один, который показался ему самым лучшим из всех, — самый спелый, самый сладкий банан во всей связке. Он оторвал его и дан мальчику.
Наконец-то в лавку вошел покупатель. Это был человек, которого мистер Ара никогда не видел. Лавочник и покупатель слегка кивнули друг другу. Незнакомец спросил:
— Есть у вас плюшки?
— Плюшки? — с готовностью переспросил бакалейщик. — Какие вам нужны плюш-ки?
В лавку вошел другой покупатель: Улисс Маколей. Он стал в сторонку, ожидая своей очереди и прислушиваясь к разговору.
— Есть у вас плюшки с изюмом? — спросил незнакомец.
— Плюш-ки с изюмом? — спросил бакалейщик. — Ну и задача! Плюш-ки с изюмом, — повторил лавочник чуть не шепотом. — Плюш-ки с изюмом, — сказал он опять.
Лавочник оглядел свой магазинчик. Сын положил перед ним на прилавок отвергнутый банан.
— Папа! — позвал мальчик.
Отец поглядел на сына и произнес торопливо:
— Ты хотел яблоко. Я дал тебе яблоко. Ты хотел апельсин. Я дал тебе апельсин. Ты хотел конфету. Я дал тебе конфету. Ты хотел банан. Я дал тебе банан. Чего ты хочешь еще?
— Плюшки, — сказал мальчик.
— Какие тебе надо плюш-ки? — спросил отец сына, не забывая, однако, о покупателе и, в сущности говоря, обращаясь к нему, но в то же время и к сыну и одновременно вопрошая всех — всех, повсюду, всех, кто чего-нибудь хочет.
— Плюшки с изюмом, — сказал мальчик.
Сжав зубы, отец прошипел сыну в ответ, глядя при этом не на него, а на покупателя:
— Нет у меня плю-шек. Никаких таких плю-шек И что тебе дались эти плюш-ки? У меня все есть, нет только плю-шек. Что это еще за плюш-ки? Что вам надо?
— Плюшки, — терпеливо сказал покупатель, — для маленького мальчика.
— Нет у меня плю-шек, — повторил лавочник. — Но зато маленький мальчик у меня есть тоже.
И он показал на сына.
— Я дал ему яблоко, апельсин, конфету, банан — лучшее, что у меня было.
Он пристально поглядел на покупателя и сказал чуть не со злобой:
— Что вам надо?
— Сынишка моего брата заболел. У него грипп, — сказал покупатель. — Плачет, просит плюшку. Плюшку с изюмом.
Но каждый живет своей жизнью, и в каждой жизни есть свой лейтмотив; поэтому сын бакалейщика снова поднял глаза на отца и окликнул его:
— Папа!
Но теперь отец даже не взглянул на сына. Он смотрел на человека, чей племянник был болен и хотел плюшек с изюмом. И смотрел он на него с пониманием, с сочувствием, наливаясь, однако, какой-то особой, крестьянской злостью, но не и а этого покупателя, а на весь божий свет, на его болезни, горести, тоску, неисполнимые желания. Злился он и на себя за то, что хоть он и открыл этот магазинчик здесь, в Итаке, штат Калифорния, в семи тысячах миль от родного края, но все равно не было у него плюшек с изюмом, не было у него того, что хотелось больному мальчику. Бакалейщик жестом показал на своего сына и сказал незнакомцу:
— Яблоко, апельсин, конфету, банан… — пожалуйста, а вот плюшек нет. Это мой сын. Ему три года. Он не болен. Ему хочется много разных вещей. Он хочет яблоко. Хочет апельсин. Хочет конфету. Хочет банан, Разве я знаю, чего он хочет? Никто на свете не знает, чего он хочет. Хочет, и все. Смотрит на бога. Говорит ему: дай мне то, дай мне се, но все равно не бывает доволен. Вечно чего-нибудь хочет. Вечно несчастен. А что может сделать бедный бог? У него нет ничего, чтобы утолить печаль. Он дал человеку весь мир, солнечный свет, мать, отца, брата, сестру, дядю, родичей, дом, усадьбу, печь, стол, кровать, — бедный бог отдач все, что у него было, но никто не стал счастливым, все, как ваш мальчик, который болен гриппом, говорят: дай мне плюшку, плюшку с изюмом.
Бакалейщик помолчал, чтобы как следует перевести дыхание. Шумно выдохнув воздух, он крикнул покупателю:
— Плюшек нет! Нету плюшек с изюмом!..
Бакалейщик зашагал по лавке, охваченный возмущением и яростью; было сейчас в нем даже какое-то величие. Он схватил бумажный кулек, с шумом его разгладил, а потом стал кидать в кулек один фрукт за другим.
— Вот вам апельсин, — приговаривал он. — Красивый апельсин! Вот яблоко. Замечательное яблоко! А вот банан. Очень вкусный банан!
И деликатно, с необычайной учтивостью и симпатией к незнакомцу и его больному племяннику бакалейщик отдал покупателю кулек.
— Снесите все это добро мальчику. Платить не надо. Не нужны мне ваши деньги.
И он снова повторил еле слышно:
— А плюшек нет, нет у меня плюшек с изюмом.
— Мальчик плачет, — сказал пришелец. — Ему очень плохо. Говорит: «Хочу плюшек, плюшек с изюмом!» Большое спасибо, но мы уже давали мальчику и яблоко, и апельсин, и всякие другие сласти.
Покупатель осторожно положил кулек на прилавок.
— Больной мальчик, он говорит: «Дайте мне плюшек с изюмом!» Яблоко, апельсин — не помогают. Нужны только плюшки. Вы уж меня извините. Схожу в универмаг. Может, там есть плюшки с изюмом.
— Ладно, друг мой, — тихонько сказал лавочник. — Ладно. Сходите в универмаг, попытайтесь. Но и у них нет плюшек с изюмом. Ни у кого их нет.
Незнакомец растерянно вышел из лавки. Бакалейщик долго стоял за прилавком, не сводя глаз с сына. И вдруг заговорил с ним на родном языке, по-армянски:
— Весь мир свихнулся. В России, поблизости от нашей родины, по соседству с нашей прекрасной маленькой страной, идет война, и миллионы людей, миллионы детей голодают. Их мучит холод… они голы и босы, бродят без крова, нет у них крыши над головой. Молят о корке хлеба, о пристанище, мечтают хоть одну-единую ночь провести спокойно. А мы, что мы делаем? Здесь, в Итаке, в Калифорнии, в этой большой стране, в Америке? Что делаем мы? Наряжаемся в хорошую одежду. Каждое утро, спустив ноги с постели, надеваем целенькие ботинки. Спокойно ходим по улицам, не боясь, что на нас кто-нибудь кинется с ружьем, спалит наш дом, изувечит наших детей, убьет отцов или братьев. Катаемся на автомобиле, любуемся природой. Сытно и вкусно едим. По ночам спокойно спим в своей постели. И что же? Мы еще недовольны! Мы все еще недовольны!
Бакалейщик выкрикнул эту невероятную истину, глядя на своего сына со страдальческой любовью.
— Не хотим ни яблок, — сказал он, — ни апельсинов, ни конфет, ни бананов… Побойся бога, малыш, разве так можно? Если я такой — ты ведь мой сын и должен быть лучше меня! Не смей быть таким, как я, слышишь? Будь счастлив! Будь счастлив! Пусть меня снедает тоска, но хоть ты должен быть счастлив!
Он кивнул мальчику на заднюю дверь, которая вела из лавки в их жилище, и ребенок покорно, даже не уткнувшись, пошел к себе.
Лавочник постоял немножко, стараясь совладать с собой. Наконец волнение его улеглось, и он мог спокойно поговорить с ожидавшим его покупателем — Улиссом Маколеем. Мистер Ара спросил мальчика бодрым тоном и даже с улыбкой:
— Что тебе надо, маленький Улисс?
— Крупу.
— Какую крупу? — спросил бакалейщик.
— Овсянку.
— У меня есть два сорта овсянки. В зернах и хлопьях. Два сорта. Старый и новый. Для медленной варки и для быстрой. Какая крупа нужна твоей маме?
Улисс, подумав немножко, сказал:
— Овсянка.
— Старый сорт или новый сорт?
Но мальчик не мог ему ответить, и бакалейщику пришлось выбирать самому.
— Ладно, — сказал он, — я дам тебе новый сорт, современный. Плати восемнадцать центов, мальчик Улисс.
Улисс разжал кулак и протянул ладонь лавочнику, который взял оттуда четвертак. Отсчитывая сдачу, лавочник сказал:
— Восемнадцать центов, девятнадцать, двадцать и пять — двадцать пять. Спасибо, мальчик.
— Спасибо, сэр. — Улисс взял пачку с овсяными хлопьями и вышел из лавки. Ну и трудно же было понять что-нибудь в этом мире: сначала насчет абрикосов на дереве, потом насчет плюшек с изюмом, а потом и разговор бакалейщика с сыном на чужом языке, — но зато как интересно! Выйдя на улицу, мальчик дрыгнул ногой — он всегда дрыгал ногой, когда чему-нибудь радовался, — и побежал домой со своей покупкой.
Глава 26
ЖИЗНЬ ВСЕГДА ПРИЧИНЯЕТ БОЛЬ
Миссис Маколей накрыла в кухне на стол: она поджидала своего сына Гомера к завтраку. Когда он вошел, она поставила на стол миску с овсянкой. Кинув быстрый взгляд, она успела заметить, что сын ее — все еще под впечатлением своего необычного сна. Сам того не подозревая, он наплакался ночью и теперь чувствовал апатию, которая находит на человека, перенесшего горе. Даже голос у него стал мягче и как-то глуше.
— Я здорово проспал, — сказал он. — Уже почти половина десятого. Что случилось с будильником?
