Бут Таркингтон - Великолепные Эмберсоны
Джордж невнятно выругался и быстро пошагал к воротам своего дома. Вернулась коляска, но там сидела только мисс Фанни; она соскочила на землю, оставив кучера ждать.
— Мама где? — резко спросил Джордж тетю.
— У Люси. Я вернулась забрать рукоделие, потому что для прогулки слишком жарко. Я спешу.
Но когда они вошли в дом, он опять задержал ее, не дав взбежать по лестнице наверх.
— Мне некогда, Джорджи, надо срочно назад. Я обещала твоей маме…
— Послушай! — сказал Джордж.
— Ну что еще?
Он повторил ей слова Амелии. Однако в этот раз он оставался спокоен, в отличие от эмоционального обращения к дяде: теперь нервничала Фанни, мгновенно покрасневшая и с разгоревшимися глазами.
— С какой стати ты говоришь мне всю эту дрянь? — взволнованно спросила она.
— Просто хочу узнать, кто из нас должен рассказать обо всем отцу…
Фанни топнула ногой.
— Дурак малолетний! Совсем ничего не соображаешь!
— Я попросил бы…
— Он попросил бы, только посмотрите на него! Твой отец болен, а ты…
— Мне так не кажется.
— А мне кажется! И ты хочешь растревожить его ссорой внутри семейства Эмберсонов! Вечно ты суешь нос не в свои дела!
— Ну, я…
— Если хочешь, давай, рассказывай отцу! Пусть еще заболеет из-за того, что его глупый сын прислушивается к бреду сумасшедшей!
— То есть ты уверена, что никто про вас не сплетничает?
У возмущенной Фанни не нашлось слов для ответа. Она лишь презрительно зашипела и щелкнула пальцами. Потом высокомерно спросила:
— Что еще ты хочешь знать?
Джордж побледнел сильнее и сказал:
— Неужели в данных обстоятельствах не было бы лучше, если бы наше семейство перестало так близко общаться с семьей Морганов, хотя бы на время. Было бы лучше…
Фанни недоверчиво посмотрела на него.
— Ты хочешь перестать видеться с Люси?
— Я как-то не подумал о деле с такой стороны, но если это будет необходимо, чтобы прекратить разговоры о моей маме, я… я… — Он замешкался, и вид у него был несчастный. — Я предлагаю, чтобы все мы… на время… наверно, на время… было бы лучше…
— Слушай, — перебила она его. — Давай уладим возникшее недоразумение прямо сейчас. Если Юджин Морган придет в этот дом, чтобы, например, увидеться со мной, не будет же твоя мама вскакивать и мчаться прочь, как только он появится? Что ты хочешь от нее ждешь — оскорбления гостя? Или ты предпочтешь, чтобы она обидела Люси? Тут никакой разницы. Так что тебе нужно? Ты и в самом деле так любишь тетю Амелию, что хочешь угодить ей? Или ты по-настоящему ненавидишь тетю Фанни, раз хочешь… хочешь… — Она задохнулась, поискала носовой платок — и вдруг расплакалась.
— Ну смотри, — сказал Джордж, — я не ненавижу тебя, теть Фанни. Всё так глупо. Я не…
— Ненавидишь! Ненавидишь! Ты хочешь… разрушить единственное… что у меня… что когда-либо… — Не в силах продолжать, она беззвучно уткнулась в платок.
Джорджа мучила совесть, а его собственные проблемы вдруг показались пустяками: ему сразу стало ясно, что волноваться не о чем. Он понял, что его тетка и впрямь несчастная старушка и нелепо придавать значение ее скандальным выходкам. Будучи человеком по сути добросердечным, тем более в такой ситуации, Джордж даже пожалел Фанни, которая вот так выразительно выдала свои чувства, и ему пришло в голову, что и мама жалеет Фанни даже больше, чем он. Это объясняло всё.
Он неловко похлопал несчастную даму по плечу.
— Ну, ну! — произнес он. — Я не имел в виду ничего плохого. Конечно, нечего на тетю Амелию внимание обращать. Всё хорошо, теть Фанни. Не плачь. Мне и самому полегчало. Давай успокаивайся, я с тобой тоже поеду. Всё нормально, ничего не случилось. Да приободрись ты!
Фанни приободрилась, и вот обычно враждующие тетя с племянником в полном согласии ехали в коляске по раскаленному солнцем Эмберсон-бульвару.
Глава 14
Последним словом Люси перед отъездом Джорджа в университет стало "почти" — в тот судьбоносный вечер она почти согласилась "всё прояснить". Она почти согласилась стать его невестой. Джорджу не понравилось это "почти", но понравилось, с какой радостью она надела на шею сапфировый медальон с крохотной фотографией Джорджа Эмберсона Минафера внутри: в свой последний вечер дома он вступил в новый чудесный мир. Ведь, даже отказавшись поцеловаться с ним на прощание, будто это его желание было наинелепейшим капризом, она вдруг приблизила свое лицо к его и оставила на щеке самое настоящее перышко из крыла феи.
Месяц спустя она написала ему:
Нет. Пусть останется почти.
Разве у нас почти всё не прекрасно? Сам знаешь, как ты дорог мне. Я думаю о тебе с первой минуты нашего знакомства, и я уверена, что ты тоже сразу понял это… боюсь, что понял. Боюсь, что ты всегда это знал. Но в вопросе помолвки я не осторожничаю, как тебе показалось, дорогой. (Я всегда перечитываю слово "дорогая" в твоих письмах, так же, как и ты в моих, правда, я каждый раз опять и опять перечитываю твои письма целиком!) Но помолвка настолько серьезная вещь, что пугает меня. Она затрагивает очень многих, не только нас с тобой, и это тоже пугает меня. Ты пишешь, что я слишком "легкомысленно" отношусь к твоим чувствам, да и "на наши отношения смотрю слишком легкомысленно". Ну не странно ли? Потому что я воспринимаю всё гораздо серьезнее, чем ты. Я не удивлюсь, если на старости лет буду по-прежнему думать о тебе, даже если мы будем далеко друг от друга, возможно, с кем-то другим, даже если ты давным-давно меня позабудешь! "Люси Морган, — скажешь ты, увидев мой некролог. — Люси Морган? Дайте подумать, кажется, имя мне знакомо. Разве я когда-то не знал эту Люси Морган?" А потом ты покачаешь седой головой и погладишь побелевшую бороду — у тебя будет такая замечательная длинная белая борода! — и скажешь: "Нет. Кажется, никакой Люси Морган я не помню, и с чего я взял, что мы были знакомы?" Бедная я, бедная! Я и глубоко под землей буду думать, узнал ли ты о моей смерти и что сказал по этому поводу! На сегодня всё. Не работай чересчур много… дорогой!
Джордж сразу схватился за перо и бумагу, грустно, но настоятельно прося Люси не представлять его с бородой, пусть и замечательной и отрощенной в преклонном возрасте. Выдвинув протест по поводу воображаемой бороды, он закончил послание словами мягкими и даже нежными, а потом прочитал письмо от мамы, пришедшее с той же почтой. Изабель писала из Эшвилла, куда только что приехала с мужем.
По-моему, папа выглядит лучше, милый, хотя мы здесь всего несколько часов. Может, нам повезло найти место, где он поправится. Доктора тоже надеются на это, и, вероятно, наша поездка будет стоить всех усилий, которые мы потратили, вытаскивая папу отдохнуть. Бедняга, он так переживал, не о собственном здоровье, а из-за того, что придется оставить все деловые заботы в конторе и на время забыть о них — если ему вообще это удастся! Но давление семьи и друзей было невероятным, ведь отец, и брат Джордж, и Фанни, и Юджин Морган не переставали уговаривать его поехать — и он был вынужден сдаться. Боюсь, я так беспокоилась о том, чтобы он выполнял предписания докторов, что не могла должным образом поддерживать брата Джорджа в его затруднении с Сидни и Амелией. Мне так жаль! Я никогда не видела Джорджа настолько расстроенным — они получили всё, что хотели, и скоро уплывут, как я слышала, жить во Флоренцию. Отец сказал, что устал от постоянных споров, правда, он выразился иначе — от "нытья". Не понимаю людей, ведущих себя таким образом. Джордж говорит, хоть они и считаются Эмберсонами, они плебеи! Боюсь, что почти согласна с ним. По крайней мере полагаю, что вели они себя неподобающе. Сама не пойму, зачем вываливаю это на тебя, бедненький мой! Всё это забудется задолго до твоего приезда на каникулы, и тебя никак или почти никак не коснется. Не думай об этих глупостях!
Папа ждет, что я отправлюсь с ним на прогулку, — это хороший знак, потому что в последнее время дома он совсем не хотел гулять. Не буду заставлять его ждать. Не забывай надевать плащ и калоши в дождь, а когда станет холодать, носи пальто. Видел бы ты своего папу! Выглядит гораздо лучше! Если ему тут понравится, мы останемся недель на шесть. Но ему, кажется, уже нравится! Он только что крикнул мне, что пора. Не кури слишком много, мой милый мальчик.
С любовью, твоя мама Изабель
Но ей не удалось удержать мужа там так надолго. Ей нигде не удалось его удержать. Через три недели после письма она вдруг телеграфировала сыну, что они срочно отправляются домой, а через четыре дня, когда они с приятелем, насвистывая что-то после обеда в клубе, вошли в кабинет, на столе лежала еще одна телеграмма.
Он прочитал ее дважды, прежде чем понял смысл.
Папа оставил нас в десять сегодня утром, милый. Мама
