Эжен Сю - Парижские тайны. Том I
— Правильно, не надо искать мой замок слишком далеко.
— Я полагаю, что эта дорога ведет к прелестной деревне, лежащей далеко от шоссе.
— Да, жить там будет гораздо спокойнее.
— Деревня расположена среди деревьев, на склоне холма.
— Рядом протекает маленькая речка.
— Вот именно… Маленькая речка… Сразу же за селом мы увидим хорошенькую ферму; с одной стороны дома — фруктовый сад, с другой — прекрасный цветник.
— Я так и вижу все это, господин Родольф.
— На первом этаже фермы имеется обширная кухня для батраков и столовая для фермерши.
— А на окнах дома — зеленые решетчатые ставни… они придают ему такой веселый вид, правда, господин Родольф?
— Зеленые ставни… Согласен с вами… Нет ничего милее зеленых ставень… Естественно, что фермерша доводится вам тетей.
— И конечно… она очень добрая женщина.
— Превосходная, и она полюбит вас как мать…
— Милая тетя!.. Как приятно, должно быть, когда тебя кто-нибудь любит.
— И вы тоже ее полюбите?
— О, — воскликнула Лилия-Мария, складывая руки и подымая глаза к небу с выражением неописуемого счастья. — О да, я полюблю ее; я буду помогать ей во всем: шить, убирать белье, перебирать и складывать на зиму фрукты, вести хозяйство… Ей не придется жаловаться на мою леность, даю вам слово!.. Прежде всего утром…
— Погодите, Лилия-Мария… Какая же вы нетерпеливая!.. Дайте мне закончить описание дома.
— Продолжайте, продолжайте, господин художник, сразу видно, что вы привыкли рисовать красивые пейзажи на ваших веерах, — проговорила, смеясь, Певунья.
— Ну и болтушка… Дайте мне договорить…
— Вы правы: я болтаю; но это так занятно!.. Да, господин Родольф, я слушаю; кончайте же описание дома фермерши.
— Ваша спальня расположена на втором этаже.
— Моя спальня! Какое счастье! Посмотрим, посмотрим, какая она! — И молодая девушка, прижавшись к Родольфу, с любопытством широко открыла глаза.
— В вашей спальне два окна, которые выходят на разбитый в саду цветник и на луг, внизу которого течет маленькая речка; на противоположном берегу речки — холм, покрытый старыми каштанами, среди которых виднеется церковная колокольня.
— До чего все это красиво!.. До чего красиво, господин Родольф! Так и хочется побывать там.
— Три-четыре коровы пасутся на лугу, который отделен от сада изгородью из боярышника.
— А из моей спальни видны коровы?
— Как на ладони.
— Среди них будет одна, моя любимица, правда, господин Родольф? Я повешу ей на шею хорошенькие колокольчики и приучу есть из моих рук.
— Она не преминет сделать это. Она белая, без единого пятнышка, совсем еще молодая, и зовут ее Мюзетой.
— Ах, какое красивое имя! Милая Мюзета, я так ее полюблю!
— Закончим описание вашей спальни, Лилия-Мария; стены ее обиты тисненым полотном, а на окнах висят точно такие же занавески; вьющиеся розы и ветви огромного куста жимолости затеняют с этой стороны стену фермы и свешиваются над вашими окнами, так что по утрам вам стоит лишь протянуть руку, чтобы собрать прекрасный букет роз и жимолости.
— Ах, господин Родольф, какой вы замечательный художник!
— Посмотрим теперь, как вы проводите время на ферме!
— И как же?
— Ваша славная тетушка будит вас по утрам, нежно целуя в лоб; она приносит вам в кровать кружку парного молока, потому что, бедная девочка, у вас слабые легкие! Вы встаете, обходите ферму, здороваетесь с Мюзетой, с курами, с вашими любимцами голубями, с цветами, растущими в саду. В девять часов утра приходит ваш учитель.
— Мой учитель?
— Вы прекрасно понимаете, что вам надо научиться читать, писать и считать, чтобы помогать вашей тете вести приходо-расходные книги.
— Ваша правда, господин Родольф, а я и не подумала об этом… Конечно, мне необходимо научиться писать, чтобы помогать тете, — серьезно сказала бедная девочка, настолько поглощенная красочным описанием этой мирной жизни, что поверила в ее реальность.
— После вашего урока вы займетесь пересмотром и раскладкой белья или сядете вышивать хорошенький чепчик вроде тех, что носят здешние крестьянки. Часа в два пополудни вы приметесь за уроки, а затем пойдете с тетей на прогулку, летом посмотрите, как работают жнецы, а осенью — пахари; вы немного устанете и вернетесь домой с большой охапкой полевых трав для вашей любимой Мюзеты.
— Конечно, ведь обратно мы пройдем по лугу, правда, господин Родольф?
— Несомненно. Как раз в этом месте через речку перекинут деревянный мост… Когда вы вернетесь, будет, по-моему, часов шесть или семь; в это время в большой кухне фермы весело горит огонь; вы заходите туда, чтобы обогреться и побеседовать со славными людьми, которые ужинают там после пахоты. Затем вы сами поужинаете вместе с тетей. Иногда к вам присоединится приходский священник или кто-нибудь из старых друзей дома… После трапезы вы читаете или шьете, в то время как ваша тетя играет в карты. В десять часов она целует вас в лоб, и вы поднимаетесь к себе… А на следующий день все повторяется сызнова.
— Так можно прожить до ста лет и ни на минуту не соскучиться.
— Но это еще не все! А воскресенья, а другие праздники?
— Что же мы будем делать в эти дни, господин Родольф?
— Вы принарядитесь, наденете хорошенькое платье вроде тех, что носят здешние крестьянки, и один из тех прелестных круглых чепчиков, которые вам так к лицу, сядете в плетеную одноколку вместе с тетей и батраком Жаком и поедете к обедне в приходскую церковь; а летом будете присутствовать с тетей на храмовых праздниках всех окрестных сел. Вы такая нежная, милая, такая прекрасная хозяюшка, ваша тетя так любит вас, а священник так хорошо о вас отзывается, что все парни будут приглашать вас танцевать, ведь именно так начинается здесь всякое сватовство… И не сегодня завтра какой-нибудь молодой человек понравится вам… и…
Удивленный молчанием Певуньи, Родольф взглянул на нее.
Бедная девочка с трудом сдерживала рыданья… Поверив ненадолго словам Родольфа, она позабыла о настоящем, а теперь поневоле вспомнила о нем; и контраст между настоящим и мечтой о спокойной, радостной жизни дал ей почувствовать весь ужас ее положения.
— Лилия-Мария, что с вами?
— Ах, господин Родольф, сами того не желая, вы очень огорчили меня… ведь я на минуту поверила в этот рай.
— Но, детка, он существует. Взгляните… Извозчик, останови…
Карета остановилась.
Певунья машинально подняла голову. Она находилась на вершине небольшого холма.
Каковы же были ее удивление, ее растерянность!..
Приглядное село на склоне холма, ферма, луг, прекрасные коровы, маленькая речка, каштановая роща, церковь вдалеке — картина, нарисованная Родольфом, была у нее перед глазами, вплоть до Мюзеты, красивой белой телки, будущей любимицы Певуньи…
Этот прелестный пейзаж был озарен ярким ноябрьским солнцем… Пурпурные и желтые листья каштанов еще не облетели и вырисовывались на лазури неба.
— Ну как, Лилия-Мария, разве я плохой художник? — проговорил Родольф, улыбаясь.
Певунья смотрела вокруг себя с удивлением, смешанным с беспокойством. То, что она видела, казалось ей чудом.
— Что это, господин Родольф? Боже мой, уж не грежу ли я?.. Мне даже страшно… Все, о чем вы говорили…
— Нет ничего проще, детка… Фермерша — моя кормилица, и на этой ферме я был взращен… Я написал сегодня рано утром кормилице, что приеду проведать ее; моя картина нарисована с натуры.
— Вы правы, господин Родольф, — сказала Певунья с глубоким вздохом.
Глава XII
ФЕРМА
Ферма, куда Родольф привез Лилию-Марию, лежала за селом Букеваль, небольшим уединенным приходом, мало кому известным, окруженным полями, в двух лье от Экуена.
Следуя указаниям Родольфа, извозчик спустился по крутой дороге и свернул на длинную аллею, обсаженную яблонями и вишневыми деревьями. Карета бесшумно катила по мягкому, коротко остриженному газону, покрывающему большинство проселочных дорог.
Лилия-Мария, молчаливая, грустная, оставалась под тяжелым впечатлением, которое, сам того не желая, вызвал у нее Родольф, о чем он готов был пожалеть.
Через несколько минут карета, миновав широкий въезд во двор, проехала, по указанию Родольфа, вдоль густой шпалеры грабов и остановилась у простого деревянного крыльца, увитого виноградом, который осень окрасила в пурпур.
— Вот мы и приехали, Лилия-Мария, — сказал Родольф, — довольны вы?
— Да, господин Родольф… Но мне кажется, что я не посмею взглянуть на фермершу, мне будет стыдно перед ней…
— Почему, дитя мое?
— Вы правы, господин Родольф… она не знает меня.
И Певунья подавила вздох.
В доме, очевидно, ждали приезда Родольфа.
Как только извозчик открыл дверцу кареты, женщина лет пятидесяти, одетая как и все богатые фермерши парижских окрестностей, с лицом одновременно грустным, добрым и приветливым, спустилась с крыльца и поспешила навстречу Родольфу, почтительно и радостно приветствуя его.
