Эжен Сю - Парижские тайны. Том I
— Послушай, парень, у меня есть лучший способ отомстить Сычихе за ее издевательства над Певуньей, о чем я скажу тебе позже. — И, отходя на несколько шагов от Певуньи, Родольф продолжал, понизив голос: — Хочешь оказать мне настоящую услугу?..
— Приказывайте, метр Родольф.
— Сычиха тебя не знает?
— Вчера в кабаке я видел ее в первый раз.
— Вот что надо сделать… Сначала ты спрячешься, но, когда она подойдет сюда, ты выйдешь из своей засады.
— Чтобы свернуть ей шею?..
— Нет… Это потом!.. Сегодня надо только помешать ей встретиться с высоким мужчиной… Видя, что она не одна, он не решится подойти… Если он все же подойдет, не отходи от нее ни на минуту… при тебе он не будет говорить с ней начистоту.
— Если мужчина найдет меня слишком навязчивым… я отколочу его по первое число… Он не Грамотей и не метр Родольф.
— Я знаю этого человека, он не станет связываться с тобой.
— Ладно, я следую за Сычихой как ее тень. Человек этот не сможет сказать при мне ни одного слова, которого бы я не услышал, и в конце концов уберется восвояси…
— Если они договорятся о другой встрече, ты узнаешь об этом, поскольку все время будешь при них. Впрочем, само твое присутствие отпугнет высокого мужчину.
— Прекрасно. А после я задам трепку Сычихе?.. От этого я не могу отказаться.
— Не теперь… Одноглазая не знает: вор ты или нет?
— Откуда ей знать, разве только Грамотей говорил ей загодя, что воровать не в моих правилах…
— Если он говорил ей об этом, ты сделаешь вид, что изменил своим принципам.
— Я?
— Ты!..
— Дьявольщина! Господин Родольф… Но подумайте… Гм! гм… Такая игра мне не подходит.
— Ты поступишь как сочтешь нужным… Увидишь, я не предлагаю тебе ничего бесчестного…
— О, на этот счет я спокоен.
— И ты прав.
— Говорите, хозяин… Я поступлю, как вы прикажете.
— Как только высокий мужчина уйдет, ты постараешься умаслить Сычиху.
— Я? Эту старую гадину… Мне было бы легче подраться с Грамотеем. Я не знаю, сумею ли я удержаться, чтобы сразу не наброситься на нее.
— Тогда ты все испортишь.
— Но что же я должен сделать?
— Сычиха будет в ярости от того, что денежки от нее уплыли; ты постараешься успокоить ее, скажешь, будто у тебя наклевывается выгодное дельце, ради которого ты должен встретиться здесь со своим сообщником; ну, а если Грамотей захочет присоединиться к вам… можно получить большие деньги.
— Гм… гм…
— После часа ожидания ты скажешь ей: «Мой товарищ не пришел… Придется отложить встречу» — и назначишь свидание Сычихе и Грамотею назавтра… пораньше. Понимаешь?
— Понимаю.
— А сегодня вечером приходи в десять часов на угол Елисейских полей и аллеи Вдов; я буду ждать тебя и объясню остальное…
— Если вы готовите им западню, будьте осторожны!.. Грамотей хитрец… Вы побили его… При малейшем подозрении он может вас убить…
— Будь спокоен.
— Дьявольщина! Вот так штука… Вы из меня прямо-таки веревки вьете. Не скажу, чтобы я колебался: чует мое сердце, что Грамотей и Сычиха хлебнут горя… И все же… Еще одно слово, господин Родольф.
— Говори.
— Я не думаю, что вы способны устроить ловушку Грамотею и предать его в руки полиции… Он закоснелый негодяй, который давно заслуживает смерти… но подвести его под арест… это не мое дело.
— И не мое, приятель; но мне надо свести счеты с ним и с Сычихой, которые вступили в заговор с моими недругами. И вдвоем с тобой, если ты согласен мне помочь, мы справимся с ними.
— Ладно, поскольку мерзавец этот не лучше своей мерзавки… я с вами заодно.
— И если мы добьемся удачи, — сказал Родольф серьезным, торжественным тоном, который поразил Поножовщика, — ты будешь так же горд, как после спасения тонущего солдата и чуть не сгоревшей женщины, которые обязаны тебе жизнью.
— Как вы это сказали, метр Родольф! Я никогда не замечал у вас такого взгляда… Но скорей, скорей, — вскричал Поножовщик, — я вижу вдалеке белую точку; это, должно быть, чепец Сычихи. Уезжайте, а я снова залезу в свою дыру.
— Сегодня, в десять часов вечера…
— На углу аллеи Вдов и Елисейских полей, договорились?
Лилия-Мария не слышала последней части разговора Поножовщика и Родольфа. Она первая села в карету.
Глава Х
ФЕРМА
После своих переговоров с Поножовщиком Родольф был некоторое время задумчив, озабочен.
Лилия-Мария, не решавшаяся прервать молчание своего спутника, печально смотрела на него.
Подняв голову, Родольф спросил ее с доброй улыбкой:
— О чем вы думаете, детка? Вам неприятно было встретиться с Поножовщиком, да? Нам было так весело!
— Наоборот, господин Родольф, эта встреча большая удача для нас, ведь Поножовщик может оказать вам услугу.
— Скажите, не считался ли Поножовщик среди завсегдатаев кабака человеком, сохранившим кое-какие добрые чувства?
— Не знаю, господин Родольф… До вчерашнего дня я часто его видела, но почти никогда с ним не говорила… Я думала, что он такой же злой, как и все остальные.
— Позабудем обо всем этом, милая Лилия-Мария, мне было бы очень неприятно опечалить вас; мне так хотелось, чтобы вы хорошо провели этот день.
— О, я очень счастлива! Ведь я давным-давно не была за городом.
— Со времени ваших поездок в кабриолете с Хохотушкой?
— Бог ты мой, да… Это было весной, и, хотя теперь глубокая осень, прогулка доставляет мне такое же большое удовольствие. Как ярко светит солнце!.. Взгляните на розовые облачка там… вдали… А этот холм… и хорошенькие белые домики среди деревьев… Листья еще не облетели. Это удивительно для ноября, правда, господин Родольф? В Париже листья так быстро опадают… А вон там стайка голубей… Смотрите, они сели на крышу мельницы… В деревне не устаешь смотреть вокруг: все так занятно!
— Одно удовольствие, Лилия-Мария, видеть, как вы восприимчивы ко всем мелочам, которые создают очарование загородного пейзажа.
В самом деле, по мере того как девушка созерцала эту спокойную, ласкающую взор картину, ее личико снова расцветало.
— Вот там, на вспаханных полях горит солома, красивый белый дым поднимается к небу… А этот плуг, в который впряжена пара хороших, упитанных лошадей серой масти. Будь я мужчиной, я с радостью стала бы пахарем… Идти за плугом по безмолвному полю… и видеть далеко-далеко большие леса, особенно по такой погоде, как сегодня!.. Тут сразу захочется спеть одну из тех грустных песен, от которых слезы навертываются на глаза… как, например, о Женевьеве Брабантской. Вы знаете эту песню, господин Родольф?
— Нет, детка, но будет очень мило, если вы споете ее сегодня попозже, на ферме, ведь впереди у нас с вами целый день.
— Какое счастье! Мы едем на ферму, господин Родольф?
— Да, на ферму моей кормилицы, хорошей, достойной женщины, которая меня вырастила.
— И мы сможем выпить там молока?
— Подумаешь, молока! Мы отведаем превосходных сливок, которые фермерша снимет при нас, и свежайших яиц.
— И мы сами вынем их из гнезда?
— Разумеется…
— И мы сходим на скотный двор, чтобы взглянуть на коров?
— Конечно.
— И на молочную ферму тоже?
— Да, и на молочную ферму.
— И на голубятню?
— Да, и на голубятню.
— Право, господин Родольф, прямо не верится… Как мне будет весело! Какой чудесный день!.. Какой чудесный день! — радостно воскликнула Лилия-Мария.
Но тут мысли девушки внезапно приняли другой оборот: она подумала, что после часов, проведенных на свободе, в деревне, ей придется вернуться на свой вонючий чердак, и, закрыв лицо руками, она расплакалась.
— Что с вами, Лилия-Мария? Кто вас огорчил? — удивленно спросил Родольф.
— Ничего… ничего, господин Родольф.
И она вытерла глаза и попыталась улыбнуться.
— Простите, если я опечалилась… не обращайте внимания, это просто так, клянусь вам… одна мысль пришла в голову… я развеселюсь.
— Но вы только что были такая радостная.
— Именно поэтому мне и взгрустнулось, — наивно ответила Лилия-Мария, подняв на Родольфа глаза, еще мокрые от слез.
Эти слова многое сказали Родольфу: он обо всем догадался.
Желая развеять подавленное настроение девушки, он сказал ей с улыбкой:
— Держу пари, что вы подумали о своей розочке. Уверен, вы жалеете, что не можете разделить с ней удовольствие от поездки на ферму. Бедный розовый кустик! Вы способны были бы и его напоить сливками!
Певунья воспользовалась этой шуткой, чтобы улыбнуться; мало-помалу легкое облачко грусти рассеялось; она решила бездумно наслаждаться настоящим и закрыть глаза на будущее.
Карета приближалась к Сен-Дени, высокий шпиль церкви виднелся вдали.
— О, какая красивая колокольня! — воскликнула Певунья.
