Генри Джеймс - Европейцы
Феликс шел по дорожкам сада, приближаясь к дому и к той задней калитке, откуда начиналась тропинка, ведущая полем и вдоль опушки рощи к озеру. Молодой человек остановился и взглянул на дом, точнее говоря, на одно открытое окно на теневой его стороне. Вскоре в нем показалась, щурясь от яркого света, Гертруда. Феликс, сняв шляпу, поздоровался; он сказал, что хотел бы прокатиться в лодке на другой берег озера, и спросил, не окажет ли она ему честь его сопровождать. Несколько секунд она на него смотрела, потом, ни слова не говоря, исчезла, но вскоре появилась снова, уже внизу, в подвязанной белыми атласными лентами, очаровательной, с причудливыми полями шляпке из итальянской соломки, которые в те времена носили, и с зеленым шелковым зонтиком в руке. Они пришли с Феликсом к озеру, где всегда были привязаны две лодки; в одну из них они сели, и Феликс, взявшись за весла, направил ее несильными гребками к противоположному берегу. День стоял ослепительный, как это бывает в самом разгаре лета, и маленькое озеро сливалось с залитым солнцем небом; слышен был только плеск весел, и оба они невольно к нему прислушивались. Высадившись из лодки, они извилистой тропинкой взобрались на заросший соснами бугор, где в просветах между деревьями сверкала гладь озера. Место было восхитительно прохладным, и прелесть его заключалась еще в том, что прохладу — среди тихих шорохов сосновых веток, — казалось, можно не только ощущать, но и слушать. Феликс и Гертруда опустились на ржавого цвета ковер из сосновых игл и разговорились о самых разных вещах; наконец в ходе разговора Феликс упомянул о своем отъезде; тему эту он затронул впервые.
— Вы от нас уезжаете? — спросила, глядя на него, Гертруда.
— Когда-нибудь, когда начнут облетать листья. Сами понимаете, не могу же я остаться здесь навсегда.
Гертруда отвела от него взгляд и несколько секунд молча смотрела вдаль, потом сказала:
— Я никогда вас больше не увижу!
— Почему же? — спросил Феликс. — Надо думать, мы оба переживем мой отъезд.
Но Гертруда только повторила:
— Я никогда вас больше не увижу. Я ничего не буду знать о вас. Раньше я ничего о вас не знала, и так все снова и будет.
— Раньше я тоже, к великому моему сожалению, ничего о вас не знал, — сказал Феликс. — Но теперь я вам буду писать.
— Не пишите мне. Я вам не отвечу, — заявила Гертруда.
— Конечно, я сжигал бы ваши письма.
Гертруда снова посмотрела на него.
— Сжигали бы мои письма? Какие вы иногда говорите странные вещи.
— Сами по себе они не странные, — ответил молодой человек, — они кажутся странными, только когда я говорю их вам. Вы приедете в Европу.
— С кем я приеду? — спросила Гертруда; она задала этот вопрос чрезвычайно просто, она была очень серьезна. Феликс обратил внимание на ее серьезность; несколько секунд он был в нерешительности. — Зачем вы мне это говорите? — продолжала Гертруда. — Не хотите же вы сказать, что я приеду с моим отцом или сестрой. Вы сами в это не верите.
— Я буду хранить ваши письма, — только и сказал в ответ Феликс.
— Я не пишу писем. Не умею.
После чего Гертруда сидела некоторое время молча, а ее собеседник смотрел на нее, желая лишь одного: чтобы ухаживать за дочерью оказавшего им гостеприимство старого джентльмена не считалось «вероломством».
День был на исходе, заметно удлинились тени; в закатном небе сгустилась лазурь. На другом берегу появились двое: выйдя из дому, они шли по лугу.
— Вон Шарлотта и мистер Брэнд, — сказала Гертруда. — Они идут сюда.
Но, дойдя до озера, Шарлотта и мистер Брэнд остановились; они стояли и смотрели на противоположный берег, не делая, однако, попытки перебраться, хотя к их услугам была оставленная Феликсом вторая лодка. Феликс помахал им шляпой — кричать не имело смысла, они все равно не услышали бы. Не отозвавшись никак на его приветствие, они повернули и пошли вдоль берега.
— Мистер Брэнд, как видно, человек крайне сдержанный, — сказал Феликс, — со мной он, во всяком случае, ведет себя крайне сдержанно. Сидит, подперев рукой подбородок, и молча на меня смотрит. Иногда он отводит взгляд. Ваш отец говорит, что он необыкновенно красноречив; мне хотелось бы его послушать. По виду он очень незаурядный молодой человек. Но говорить со мной он не желает. А я так люблю цветы красноречия.
— Он очень красноречив, — сказала Гертруда, — но безо всяких цветов. Я много раз его слушала. Я знала, как только они нас увидели, что они не захотят сюда перебраться.
— А! Он неравнодушен к вашей сестре, как говорится, il fait la cour.[41] Им хочется побыть вдвоем?
— Нет, — сказала сдержанно Гертруда. — Если они вдвоем, то не по этой причине.
— Но почему он за ней не ухаживает? — спросил Феликс. — Она так красива, так деликатна, так добра.
Гертруда взглянула на него, потом посмотрела на удалявшуюся пару, которую они сейчас обсуждали; мистер Брэнд и Шарлотта шли рядом; чем-то они напоминали влюбленных, чем-то — нет.
— Они считают, что мне не следует находиться тут.
— Со мной? Я думал, у вас на это смотрят иначе.
— Вы не понимаете. Вы очень многого не понимаете.
— Я понимаю, как я глуп! Но почему же Шарлотта и мистер Брэнд, ваша старшая сестра и священник, которым дозволено прогуливаться вдвоем, не явятся сюда и не надоумят меня, не прервут это незаконное свидание, на которое я вас завлек.
— Они никогда себе этого не позволят, — сказала Гертруда.
Изумленно подняв брови, Феликс несколько секунд на нее смотрел.
— Je n'y comprends rien![42] — воскликнул он, потом обратил взгляд вослед удалявшейся строгой паре.
— Что бы вы мне ни говорили, — заявил он, — но ваша сестра явно не безразлична к своему статному спутнику. Ей приятно идти с ним рядом. Мне и отсюда это видно.
Увлеченный своими наблюдениями, Феликс поднялся с земли. Поднялась и Гертруда, но она не пыталась состязаться с ним по части открытий; она предпочитала в ту сторону не смотреть. Слова Феликса потрясли ее, но ее держала в узде известная деликатность.
— Конечно, Шарлотта не безразлична к мистеру Брэнду, — сказала Гертруда, — она о нем самого высокого мнения.
— Да это же видно… видно! — повторял, склонив набок голову, поглощенный созерцанием Феликс. Гертруда повернулась к противоположному берегу спиной; ей неприятно было туда смотреть, но она надеялась, что Феликс скажет еще что-нибудь. — Ну вот они и скрылись в лесу, — добавил он.
Она тут же повернулась снова.
— Шарлотта в него не влюблена, — сочла своим долгом объявить Гертруда.
— Тогда он в нее влюблен, а если нет, то напрасно! В своем роде она идеал женщины. Она напоминает мне старинные серебряные щипцы для сахара, а я, как вам известно, до сахара большой охотник. И она очень с мистером Брэндом мила, я не раз это замечал, и нежна, и внимательна.
Гертруда несколько секунд раздумывала. Наконец она приняла важное решение.
— Она хочет, чтобы он женился на мне, — сказала Гертруда, — потому она, конечно, с ним мила.
Брови Феликса взлетели вверх.
— Чтобы он женился на вас! Да ну! Как это интересно! И вы считаете, что с мужчиной надо быть очень милой, чтобы его на это подвигнуть?
Слегка побледнев, Гертруда тем не менее продолжала:
— Мистер Брэнд и сам этого хочет.
Феликс стоял, скрестив руки, и смотрел на нее.
— Понятно… понятно… — сказал он торопливо. — Но почему же вы раньше ничего мне об этом не говорили?
— Мне и сейчас неприятно об этом говорить. Просто я должна была вывести вас из заблуждения насчет Шарлотты.
— Значит, вам не хочется выходить замуж за мистера Брэнда?
— Нет, — сказала Гертруда сдержанно.
— А ваш отец этого хочет?
— Очень.
— Вам он не нравится?.. Вы ему отказали?
— Я не хочу выходить за него замуж.
— А ваш отец и ваша сестра считают, что вам следует, так?
— Это длинная история, — сказала Гертруда. — Они считают, что для этого есть серьезные основания. Что у меня есть обязательства, что я подавала ему надежду. Мне трудно вам это объяснить.
Феликс улыбался ей так, словно она рассказывала ему занимательную историю о ком-то совершенно постороннем.
— Вы представить себе не можете, как мне это интересно, — сказал он. Ну, а сами вы не признаете этих оснований… этих обязательств?
— Не уверена… Все очень сложно.
И, подняв с земли зонтик, она повернулась, как бы собираясь спуститься с холма.
— Скажите мне вот что, — продолжал, спускаясь рядом, Феликс, — вы склонны согласиться — дать им себя уговорить?
Гертруда обратила к нему свое лицо, которое почти не покидало серьезное выражение, так отличавшееся от только что не пылкой улыбки Феликса.
— Я никогда не выйду замуж за мистера Брэнда, — сказала она.
