Камиль Лемонье - Конец буржуа
— Ах! Так тебе хочется, чтобы я взяла всю вину на себя. Чтобы ты мог потом упрекать меня до конца жизни… Нет, признайся, ведь это ты потребовал этого брака. Я бы никогда не могла принести мою бедную девочку в жертву.
— Вот оно что, — сказал он, совсем обескураженный. — Теперь я все понимаю. Ладно, поезжай к твоей дочери, раз ты решила идти с ней заодно против меня. Можете теперь жаловаться друг другу, говорить, что я вас терзаю, называть меня плохим отцом. Хуже всего то, — сказал он, вынимая часы, — что я уже опоздал на поезд. А у меня как раз сегодня должно было состояться важное свидание с Рабаттю и с этим негодяем Акаром. И все это из-за бабьей дурости.
— Ну, я на свой поезд не опоздаю, — сказала Аделаида, с трудом добираясь до лестницы. Она схватилась вдруг обеими руками за поясницу: у нее начался мучительный приступ. — Даже если это грозит мне смертью, все равно сегодня же я поеду. Вот и увидят, на что способна мать!
Он позвонил.
— Я никуда не еду, — сказал он явившемуся на зов лакею, — только скажи кучеру, чтобы лошадей покамест не распрягал. Пусть он сейчас на станцию едет и пошлет телеграммы.
«Это же сущее безумие! — подумал он. — Врач предписал ей полный покой, а она хочет столько времени трястись по дороге. Да ей и не доехать туда!»
Когда он своим крупным, четким почерком стал заполнять телеграфные бланки, вся досада его прошла. С привычной для него ясностью ума он написал Акару и Рабаттю все свои соображения, которые должен был изложить им устно при встрече. Он дал письменные указания кассиру, уведомил управляющего конторой о том, как он решил кое-какие спорные вопросы, отказался от некоторых биржевых сделок, дал свое согласие на покупку акций франкфуртского банка на сумму пятьдесят тысяч франков. Лакей унес телеграммы. Но вдруг Жана-Элуа снова охватило волнение, и он начал метаться по комнате, не будучи в состоянии что-либо решить. Наконец он позвал Жюльена.
— Я передумал, — сказал он. — Вели кучеру подождать. Барыне или мне, может быть, понадобится экипаж. Пускай Джон оседлает Трубача и поедет на телеграф. Но только сию же минуту!
Выйдя на площадку, он услыхал звуки голосов и хлопанье дверьми.
«Она, должно быть, и вправду собралась, — сказал он себе, услышав, что жена просит принести чемодан… — Не думал я, что она такая упрямая. Ну что же, пускай себе едет. А я воспользуюсь этим днем, чтобы последить за раскопкой пещеры».
Он прошел к себе в комнату, оделся в дорожный костюм и только после того, как на голове его оказалась шляпа, которую он обычно надевал в дорогу, заметил, что помимо своей воли он поступает так, как будто готовится уезжать.
«Но я же вовсе не собираюсь ехать вместо нее. Чего ради я надел этот костюм? Смешно было бы переодеваться сейчас второй раз. Пускай едет, пусть делает все, что хочет! Я вправе поступать так, как сам считаю нужным».
— Ну что там такое случилось? — спросил он у горничной, которая в эту минуту вошла в комнату. Она пришла сказать ему, что у г-жи Рассанфосс начался припадок. Она просит его прийти к ней.
Он нашел жену лежавшей в полном изнеможении на кушетке. Ее обложили подушками, расстегнули ей пояс. Симона, наклонившись над нею, давала ей нюхать нашатырный спирт.
— Видишь ли, дорогой мой, — сказала Аделаида, показывая на чемодан, который уже наполовину был уложен. — Я стала собираться в дорогу. Симона должна была ехать со мной. Но я просто не в силах. Я совершенно разбита. Мне придется отложить эту поездку. Прости меня за то, что я немного погорячилась. Ты был прав. Я поеду, когда смогу.
Он пододвинул стул, сел.
— Почему же ты меня никогда не слушаешь? Если бы вместо того, чтобы нервничать, ты обо всем посоветовалась со мной… Ну конечно же! Можно ли себе представить, чтобы в таком виде, как сейчас, ты еще куда-то ехала?
Он отбросил ногой ботинки, которые г-жа Рассанфосс собиралась надеть как раз в ту минуту, когда с ней случился припадок, и, не глядя на нее, очень внушительным голосом и с видом человека, который неуклонно следует своей воле, сказал:
— Ну так слушай! Я все обдумал: лучше, если я поеду туда сам. Гислена ничего не понимает в хозяйстве. Может быть, я сумею ей что-нибудь посоветовать.
— Ах, какой ты добрый! Как я тебе благодарна за эту жертву! — воскликнула Аделаида.
Она так обрадовалась, что забыла о своем припадке, и схватила его за руки.
— Пожалуйста, не благодари меня. Ты же знаешь: если я что-нибудь решил, я всегда это делаю.
— Это правда, ты умеешь настоять на своем, — ответила она, улыбаясь и пряча под этим напускным смирением тайную гордость от сознания того, что сильнее-то в действительности она.
Поезд уходил около двенадцати часов дня. Жан-Элуа простился с женой. Но она добрела до лестничной площадки и, перегнувшись через перила, продолжала напутствовать его советами:
— Прошу тебя, будь с ней поласковее. Помни, что я отсюда услышу все, о чем вы будете говорить.
XIV
Сойдя с поезда в Мезьсре, Рассанфосс нанял экипаж и через час въезжал уже в широкую Каштановую аллею. Последний раз в Распелоте он был за неделю до свадьбы Гислены: он хотел тогда сам посмотреть, как идут работы по переделке замка. Этот дом с высокими коническими крышами, с резными украшениями из белого камня на фоне розоватого кирпича, с двумя крылами, выходившими на широкие терассы с балюстрадами, — все, что осталось от промотанного состояния, — был куплен им, вместе с обстановкой, за полцены у маркиза Ландероля, при посредничестве Акара-старшего, от внимания которого не ускользал ни один случай разорения, причем маркизу сразу же был вручен задаток в размере ста пятидесяти тысяч франков. Этот кокетливый замок Распелот получил свое название от фамилии финансиста, который построил его среди садов, изобилующих прудами, со множеством аллей и боскетов. Жан-Элуа кинул туда целое полчище маляров и обойщиков. Он заменил поблекшие штофные занавеси, заказал новую мебель для спален, реставрировал огромные, обитые камчатною тканью кресла, приказал очистить украшавшие столовую зеркала, запачканные жиром и лаком, переделал кухню, где при Ландероле еще были в ходу старинные таганы для варки мяса.
Приехав туда, Гислена нашла весь дом отделанным заново. На конюшне стояла пара лошадей, в каретнике — шарабан и ландо. Ее ожидали специально для нее нанятые слуги: кучер, две горничные. Из Ампуаньи был прислан садовник, который потом остался жить в замке. Вместе со своими тремя помощниками он сразу принялся приводить в порядок запущенные сады.
Жан-Элуа шел по аллее под мелким дождем, начавшимся еще в середине дня. Аллея эта вела на покатую лужайку, по обе стороны которой тянулась балюстрада, постепенно поднимавшаяся к нижней террасе замка. Проезжая дорога была ниже. Экипажи останавливались под навесом, устроенным между крылами дома. И вот, когда Жан-Элуа, хмурый и раздраженный, проходил мимо последних каштанов, его вдруг поразило барское великолепие замка — эти металлические флюгера на коньках крыш, эти лавровые и померанцевые деревья в кадках, расставленных рядами вдоль террас, симметричные сочетания фасада, окруженного густо разросшимися кедрами и платанами. Мысль о преимуществах богатства, о которых так убедительно говорила эта пышность парка и замка, льстила его самолюбию крупного буржуа, завладевшего достоянием феодалов. Настроение его стало лучше: он почувствовал, как по телу разливается приятная теплота. В конце концов он зажмет в кулак всех этих дворян, продающих с торгов родовые усадьбы, он раздавит их, как назревшие гнойники. Да, это была война между капиталом и старинными привилегиями былых владык, реванш третьего сословия, одерживавшего теперь победу над знатью. Роли переменились. Несгораемые шкафы стали стенобитными орудиями, которые без труда пробивали каменные твердыни, а сиятельные владельцы башен, потеряв свою власть, обнищали и превратились в подонки общества.
По мере того как он приближался к дому, мысли его принимали новое направление.
«Рассанфоссы растят своих незаконных детей в тех самых замках, где маркизы производили на свет наследников древнего рода, — думал он в приливе гордости, которая распространялась даже на проступок Гислены. — И больше того: самая высшая знать признает наших незаконнорожденных». Его банкирская спесь, тешась всей этой роскошью, играла теперь победный марш. Окруженный свитою самодовольных мыслей, он чувствовал себя здесь господином, полновластным хозяином всего и надменно окидывал глазами высокие башни замка, под сводами которого он позволил одному из Лавандомов разделить ложе с его дочерью.
Чтобы поскорее найти кого-нибудь из лакеев, он прошел вдоль левого крыла и обогнул фасад дома с той стороны, где находились службы. Собаки залаяли. Кучер Франц, который в это время смазывал колеса ландо, увидев Жана-Элуа, кинулся ему навстречу.
