Кнут Гамсун - Мистерии (пер. Соколова)
Пауза.
— И вы хотите меня увѣрить, — сказала она, сдѣлавъ серьезные глаза, но все еще готовая разсмѣяться, вы хотите увѣрить меня, что всѣ эти хитрости выдумали вы заранѣе, что вы все распредѣлили по плану? Никогда! Никогда! Ха-ха-ха, но теперь ужъ ничто, исходящее изъ вашихъ устъ, не удивитъ меня, и отнынѣ я на все готова. Но довольно объ этомъ, вы бы могли солгать еще много лучше, вы такой искусникъ.
Онъ упорно настаивалъ на своемъ, утверждалъ, что послѣ такого рѣшенія съ ея стороны его великодушіе должно вырасти въ ея глазахъ, должно подняться съ гору, и притомъ же съ высокую гору. И онъ долженъ быть ей очень благодаренъ, хе-хе-хе, да, онъ добился всего, что имѣлъ въ виду. Но это даже слишкомъ любезно съ ея стороны, право, слишкомъ добродушно…
— Да, да, — перебила она его, — оставимъ лучше все это дѣло.
Но теперь уже не она, а онъ остановился.
— Да, вѣдь говорю же я вамъ еще разъ, что я навралъ вамъ, — сказалъ онъ, уставившись на нее.
Одно мгновеніе они глядѣли другъ на друга, сердце ея стало биться сильнѣе, и она слегка поблѣднѣла. Почему дорожитъ онъ тѣмъ, чтобы она какъ можно хуже о немъ думала? Онъ, который охотно и добровольно сдавался во всемъ, — въ этомъ пунктѣ оказывался непоколебимымъ. Что за idée fixe! Что за дурачество! Она воскликнула гнѣвно:
— Я не знаю, для чего вы выворачиваетесь передо мною наизнанку. Нѣтъ, знаете, вы обѣщали мнѣ быть умницей и сказали: вотъ увидите, какъ я хорошо буду вести себя. Да, ужъ нечего сказать: хорошее поведеніе!
Ея гнѣвъ былъ дѣйствительно неподдѣленъ. Она уже съ сердитымъ видомъ принимала его твердость, столь вѣрную себѣ, столь непоколебимую, что въ силу ея она сама стала колебаться; она болѣзненно чувствовала себя въ непрерывномъ метаніи между вѣрой и сомнѣніемъ. Въ волненіи она взяла у него назадъ свой зонтикъ и теперь безпрестанно похлопывала имъ себя по рукѣ.
Онъ чувствовалъ себя совсѣмъ несчастнымъ. Какъ не везло ему во всемъ, что бы онъ ни предпринялъ! Какіе ложные шаги дѣлаетъ онъ одинъ за другимъ! Да, если бы она только теперь извинила, если бы простила его опять; только на этотъ разъ, или, по крайней мѣрѣ, если бы она только не сердилась! Не долженъ ли онъ въ такомъ случаѣ дать ей доказательство? Исполнить что-нибудь послѣ полученія прощенія, чтобы снова примирить ее съ собою? Если бы она только глазкомъ ему мигнула, только намекнула бы ему, задала ему какую-нибудь задачу! Ахъ, онъ на все, на все готовъ…
Въ концѣ концовъ ей пришлось опять разсмѣяться. Нѣтъ, это было невозможно, есть невозможно и навсегда останется невозможнымъ; впрочемъ, если это ему доставляетъ удовольствіе… Но только ни слова больше объ этой idée fixe, ни слова больше…
Пауза.
— Знаете, что еще? — сказалъ онъ:- вотъ тутъ я встрѣтилъ васъ въ первый разъ. Нѣтъ, я никогда не забуду, какой волшебный видъ былъ у васъ, когда вы отъ меня убѣгали. Точно нимфа, точно видѣніе… Ну, теперь я разскажу вамъ сказку, которую я пережилъ. Хотите?
— Ахъ, да, сказку! — невольно воскликнула она. Теперь она снова была довольна какъ дитя и попросила его разсказывать. Хорошо, пусть онъ несетъ ея зонтикъ, если онъ ужъ непремѣнно этого хочетъ; но какое это ему можетъ доставить удовольствіе! Ну, такъ сказку! Что же онъ не начинаетъ?
Да. Это вѣдь коротенькая исторійка, ее недолго разсказать. Онъ сидѣлъ однажды въ своей комнатѣ, въ маленькомъ городѣ; не въ Норвегіи; да впрочемъ безразлично, гдѣ это имѣнно; итакъ, однимъ словомъ — сидѣлъ онъ однажды въ своей комнатѣ въ одну теплую осеннюю ночь. Это было восемь лѣтъ тому назадъ, въ 1883 г. Онъ сидѣлъ спиной къ двери и читалъ книгу.
— У васъ горѣла лампа?
— Да, на дворѣ было чернымъ-черно. Я сидѣлъ и читалъ. Вотъ кто-то идетъ по улицѣ, я слышу шаги на крыльцѣ, слышу, какъ ко мнѣ стучатъ. Войдите! Никого! Я открываю дверь, — никого нѣтъ. Я звоню; приходитъ служанка. Входилъ ли кто-нибудь на лѣстницу? Нѣтъ, никто не входилъ. Хорошо, — спокойной ночи! И дѣвушка уходитъ.
Я снова сажусь за свою книгу. Я чувствую какой-то вздохъ, какой-то шорохъ, словно дыханіе человѣка, и слышу шопотъ: Пойдемъ! Я оглядываюсь — никого нѣтъ. Я снова берусь за чтеніе, чувствую раздраженіе и говорю: къ чорту! Я былъ одинъ-одинешенекъ, кто сказалъ: къ чорту! И вдругъ я вижу возлѣ себя маленькаго, блѣднаго человѣка съ рыжей бородой и сухими, взъерошенными волосами, торчащими прямо кверху; человѣкъ этотъ стоялъ слѣва отъ меня. Онъ мигнулъ мнѣ однимъ глазомъ, я отвѣтилъ ему тѣмъ же. Мы никогда не видались раньше, но мигнули другъ другу. Тогда я захлопнулъ книгу правой рукой; человѣкъ направился къ двери и исчезъ за нею. Я точно такъ же иду къ двери и тамъ снова слышу шопотъ: Пойдемъ! Хорошо. Я надѣваю сюртукъ, надѣваю галоши и выхожу. Тебѣ нужно бы еще закурить сигару, думаю я, возвращаюсь снова въ свою комнату и закуриваю сигару; захватываю съ собою еще нѣсколько сигаръ; Богъ вѣсть, зачѣмъ я это сдѣлалъ, но только я сдѣлалъ это и снова вышелъ.
Темно было хотъ глазъ выколи, и я ничего не видалъ, но однако чувствовалъ, что маленькій человѣкъ шелъ рядомъ со мною. Я махнулъ руками по воздуху, чтобы схватить его, и рѣшился остановиться и не ходить дальше, если онъ не дастъ мнѣ болѣе ясныхъ знаковъ своего присутствія; но я не нашелъ его. Я также попытался подмигнутъ ему въ различныхъ направленіяхъ, но и это не помогло. Хорошо же! сказалъ я, я пойду не по твоей волѣ, я пойду по собственной волѣ, я просто прогуляюсь; прошу замѣтить, я только гуляю. Я говорилъ громко, чтобы онъ слышалъ. Я ходилъ нѣсколько часовъ, вышелъ изъ предѣловъ города, въ лѣсъ; я чувствовалъ, какъ покрытыя росой, сырыя вѣтки и листья хлопали меня по лицу. Хорошо! сказалъ я наконецъ и вынулъ часы, какъ бы затѣмъ, чтобы посмотрѣть, который часъ; хорошо, теперь я возвращаюсь домой! Но я не вернулся; я былъ не въ состояніи этого сдѣлать; меня непреодолимо тянуло итти дальше. "Впрочемъ, сегодня такая безподобная погода, — сказалъ я себѣ тогда, — ты, въ сущности, можешь опять итти такимъ же образомъ, итти такъ и еще ночь или двѣ, времени у тебя довольно!" Я сказалъ это, несмотря на то, что былъ утомленъ и пропитанъ росой. Я закурилъ новую сигару; маленькій человѣкъ все еще былъ возлѣ меня, я чувствовалъ на себѣ его дыханіе. И что же?! — Я шелъ безпрерывно, я ходилъ во всевозможныхъ направленіяхъ, но только не въ направленіи къ городу, къ моему дому. Ноги мои стали болѣть; я до колѣнъ промокъ отъ росы, и лицо мое болѣло, потому что сырыя вѣтки постоянно били меня по лицу. Я сказалъ: это можетъ показаться страннымъ, что я такъ гуляю въ ночное время, но я всегда имѣлъ обыкновеніе, съ дѣтскихъ лѣтъ имѣлъ привычку ходить гулять въ самые большіе лѣса, какіе я только могъ найти. И я пошелъ дальше, стиснувъ зубы. Въ это время внизу на городской башнѣ часы стали бить полночь. Разъ, два, три, четыре, до двѣнадцати; я считалъ удары. Этотъ знакомый звукъ очень ободрилъ меня, хотя я въ то же время разсердился, что еще недалеко ушелъ отъ города, несмотря на то, что такъ долго бродилъ повсюду. Хорошо. Итакъ, часы били и въ то самое мгновенье, когда билъ двѣнадцатый ударъ, маленькій человѣчекъ опять стоитъ передо мной, какъ живой. Я во всю жизнь свою никогда не забуду его, такъ отчетливо я его видѣлъ; у него не хватало двухъ переднихъ зубовъ, а руки держалъ онъ за спиною…
— Но какъ же вы могли разглядѣть его въ темнотѣ?
— Онъ самъ свѣтился, онъ свѣтился страннымъ свѣтомъ, который словно былъ за нимъ, исходилъ отъ его спины и какъ бы проникалъ его насквозь; одежда его была такъ свѣтла, какъ день; панталоны его были разорваны и очень коротки. Все это видѣлъ я одно мгновенье. Это видѣніе ослѣпило меня, я невольно закрылъ глаза и отступилъ шагъ назадъ. Когда я снова открылъ глаза, человѣка уже не было…
— Ахъ!..
— Да, только постойте! Я дошелъ до той странной башни, которая… Итакъ дальше: я дошелъ до какой-то башни, я наткнулся на нее и явственно увидѣлъ ее: черная восьмиугольная башня, совершенно простая, въ родѣ башни вѣтровъ въ Аѳинахъ, если вы видали ее на картинкахъ. Я никогда не слыхалъ, чтобы въ этомъ лѣсу была башня, но вотъ однако же она, стояла передо мною. Стою я передъ этой башней и снова слышу: Пойдемъ! и вхожу. Дверь я оставилъ за собою открытой и сдѣлалъ я это ради собственнаго спокойствія.
Войдя внутрь башни, я снова встрѣтилъ того же старика; у одной стѣны горѣла лампа, и поэтому и могъ хорошо разсмотрѣть его; онъ пошелъ мнѣ навстрѣчу, какъ будто онъ все время оставался тутъ въ башнѣ. Онъ тихо смѣялся и, смѣясь, глядѣлъ на меня вытаращенными глазами. Я заглянулъ ему въ глаза и увидалъ въ этихъ глазахъ много отвратительныхъ вещей, на которыя глаза эти смотрѣли въ продолженіе всей его жизни; онъ опять подмигнулъ мнѣ, но я не отвѣтилъ ему тѣмъ же, я отступилъ отъ него, а онъ тогда опять надвинулся на меня. Вдругъ я услыхалъ за собою легкіе шаги, оглянулся и увидалъ вошедшую молодую женщину.
Я гляжу на нее и чувствую отъ этого радость; у нея рыжіе волосы и черные глаза, но она полуодѣта и шла, босыми ногами по каменному полу. Руки ея голы.
