Ивлин Во - Сенсация
— Так оно и есть.
— В городе их теперь много, но вы на журналиста не похожи.
— Не понимаю, почему фрау Дресслер поселила меня именно в эту комнату, — сказал Уильям. — Я прекрасно чувствовал бы себя в любой другой. Вы хотели переехать?
— Я должна переехать. Понимаете, это лучшая комната фрау Дресслер. Когда я приехала сюда, то была с мужем. Тогда она дала нам лучшую комнату. Но теперь его здесь нет, и я должна переехать. Мне не нужна большая комната, я теперь одна. Но будет очень хорошо, если вы сохраните наши образцы.
Другой чемодан принадлежал ей. Открыв его, она покидала внутрь туфли и другие вещи, лежавшие в комнате. Когда чемодан наполнился, она перевела взгляд на огромную гору чемоданов и коробок и улыбнулась.
— Вот все, что у меня есть, — сказала она. — Не то что у вас.
Она склонилась над полыми тубами.
— Зачем вам это?
— Посылать донесения.
— Вы шутите.
— Нет, уверяю вас, нет. Лорд Коппер сказал, чтобы я посылал в них донесения.
Девушка засмеялась:
— Как смешно! Такие палки есть у всех журналистов?
— Да нет… честно говоря, их, по-моему, ни у кого нет.
— Какой вы смешной! — Ее смех перешел в кашель. Она села на постель и кашляла до тех пор, пока на глазах у нее не выступили слезы. — О Господи, я так давно не смеялась, а теперь мне больно… А здесь что?
— Каноэ.
— Нет, вы все-таки шутите.
— Правда, это каноэ. По крайней мере так говорили в магазине. Вот смотрите.
Они расстелили на полу брезент и с большим трудом собрали из деталей каркас. Дважды им пришлось останавливаться, когда смех девушки превращался в приступ кашля. Наконец их труд был завершен, и из моря стружек поднялась маленькая лодка.
— Это правда каноэ! — закричала она. — Теперь я верю, что вы сказали правду про эти палки. Смотрите, здесь есть сиденья. Скорее забирайтесь, нам пора!
Они сидели друг против друга в лодке, и колени их соприкасались. Девушка смеялась громким, чистым смехом и больше не кашляла.
— Какое оно красивое, — сказала она, — и такое новое. Я не видела ничего такого нового с тех пор, как сюда приехала. Вы умеете плавать?
— Да.
— Я тоже. Я плаваю очень хорошо. Значит, если мы перевернемся, будет не страшно. Дайте мне одну из этих палок, я буду грести…
— Я не помешал? — спросил Коркер. Он стоял на веранде и смотрел через стекло в комнату.
— Господи, — сказала девушка.
Они с Уильямом вышли из лодки и стали посреди стружек.
— Мы решили опробовать каноэ, — пояснил Уильям.
— Занятно, — сказал Коркер, — а почему бы не опробовать омелу?
— Это мистер Коркер, журналист.
— Да-да, я вижу. Мне пора.
— Не Гарбо, — сказал Коркер. — Бергман.
— О чем он?
— Он говорит, что вы похожи на кинозвезду.
— Правда? Он правда так говорит? — Ее лицо, затуманившееся после вторжения Коркера, просияло. — Я хотела бы выглядеть как кинозвезда. Но мне пора. Я пришлю боя за своим чемоданом.
Она ушла, кутая горло в воротник плаща.
— Неплохо, старина, совсем неплохо. Ты времени даром не теряешь. Прости, что я некстати врезался, но дело опять плохо. На этот раз Хитчкок. Он сидит в штабе фашистов и трезвонит об этом на весь свет.
— Где?
— В городе под названием Лаку.
— Но он не может там быть. Баннистер сказал мне, что такого города нет.
— Значит, теперь есть, старина. В данный момент это название напечатано на первой странице «Дейли Врут», и мы все туда едем. Надеюсь, тебе понятно почему. На шесть в «Либерти» назначено собрание Ассоциации зарубежной прессы. Ребята вне себя.
Девушка вернулась.
— Ваш журналист ушел?
— Да. Извините, по-моему, он был груб.
— Он шутил или он правда считает, что я похожа на кинозвезду?
— Конечно, не шутил.
— А вы тоже так думаете?
Она облокотилась на туалетный столик и изучающе посмотрела на себя в зеркало. Она откинула прядь волос, упавшую на лоб. Она повернулась в профиль, улыбнулась себе и высунула язык.
— Вы тоже так думаете?
— Да, вы очень похожи на кинозвезду.
— Я рада. — Она села на постель. — Как вас зовут?
Уильям представился.
— Меня зовут Кэтхен, — сказала она. — Нужно убрать лодку. Она мешает, и мы выглядим глупо.
Вместе они разобрали каркас каноэ и свернули брезент.
— Я хотела вас спросить, — сказала она. — Как вы думаете, образцы моего мужа — насколько они ценные?
— Боюсь, что я этого определить не могу.
— Он говорил, что они очень ценные.
— Наверное, да.
— Десять английских фунтов?
— Может быть.
— Или больше? Двадцать?
— Может быть.
— Тогда я вам их продам. Потому что вы мне нравитесь. Вы мне дадите за них двадцать фунтов?
— Видите ли, у меня и так уже много багажа. Плохо себе представляю, что я буду с ними делать.
— Я знаю, о чем вы думаете. Что мне должно быть стыдно продавать ценности моего мужа. Но его нет уже шесть недель, а оставил он мне всего восемь долларов. Фрау Дресслер становится очень невежливой. Он наверняка не хотел бы, чтобы фрау Дресслер была невежливой. Давайте сделаем так. Вы их купите, а потом, когда мой муж вернется и скажет, что они стоят больше двадцати фунтов, вы заплатите ему разницу. В этом ничего плохого не будет, правда? Он не рассердится?
— Нет, не думаю.
— Хорошо. О, я так рада, что вы сюда приехали! Скажите, вы не могли бы дать мне деньги сейчас? Пожалуйста. У вас есть счет в банке?
— Да.
— Тогда выпишите чек. Я сама отнесу его в банк. И у вас не будет никаких хлопот.
Когда она ушла, Уильям достал отчетный лист и добросовестно вписал туда под номером «один»:
«Камни — 20 фунтов».
5
Все журналисты, находившиеся в Джексонбурге, за исключением Венлока Джейкса, который послал вместо себя Палеолога, пришли на собрание Ассоциации зарубежной прессы и на разных языках выражали свое негодование. Между ними сновали слуги, державшие в руках подносы с виски. От табачного дыма было темно и щипало глаза. Председательствовавший Паппенхакер тщетно пытался установить порядок.
— Прошу тишины, джентльмены! Attention je vous en prie.[23] Тише, пожалуйста! Мсье, джентльмены!
— …секретаря огласить протокол предыдущего собрания.
Голос секретаря с трудом пробивался сквозь нестройный гул:
— …состоявшееся в гостинице «Либерти»… председатель сэр Джоселин Хитчкок… резолюция… принята единогласно… самым решительным образом протестуем против… правительство Эсмаилии… препятствует осуществлению профессионального долга… прошу внести дополнения или замечания по этому протоколу…
Корреспонденты «Пари суар» и «Явас» внесли замечания, и протокол утвердили, Паппенхакер снова встал.
— Джентльмены, в отсутствие сэра Джоселина Хитчкока…
Громкий смех и крики: «Позор!»
— Господин председатель, я протестую против того, чтобы к этому вопросу относились со столь неподобающим легкомыслием!
— Переведите.
— On traite toute la question avec une légèreté indésirable.[24]
— Благодарю вас, мистер Портер.
— Пжалюйста по-немесски…
— Italiano… piacere…[25]
— …tutta domanda con levità spiacevole.[26]
— …немесски…
— Джентльмены, джентльмены! Доктор Бенито согласился уделить нам несколько минут и сейчас прибудет. Мне необходимо знать ваши требования с тем, чтобы я в надлежащей форме мог изложить их ему.
В это время половина присутствовавших — сидевшая ближе к Уильяму — была отвлечена перепалкой между двумя фотографами, не имевшей отношения к происходящему.
— Ты сказал, что я дерьмо?
— Нет, но сейчас скажу.
— Только попробуй!
— Конечно, ты дерьмо. Что, съел?
— А ну давай выйдем, и назови меня дерьмом там!
— Я тебя называю дерьмом здесь.
— Давай выйдем и поговорим там.
Крики: «Позор!» и «Заткнитесь!»
— … самым пагубным образом отражаются на наших профессиональных интересах. Мы за честную и открытую игру… вынуждены прибегнуть к крайним мерам…
— Только попробуй меня тронуть! Увидишь, что будет!
— Нет, это ты попробуй меня тронуть!
— Давай тронь его!
— Только попробуй дать мне в глаз! Увидишь, что будет!
— …Notre condition professionnelle. Nous souhaitons la bienvenue à toute la compétition égale et libre.[27]
— Nostra condizione professionale…[28]
— Нет, это ты дай мне в глаз!
— Да дайте вы друг другу в глаз и успокойтесь!
— Резолюция собрания… протестуем против нарушения гражданского долга со стороны эсмаильского правительства и требуем немедленной отмены всех ограничений передвижения. Прошу голосовать.
