Александр Снегирев - Нефтяная Венера
Мне неловко, как будто я сам весь этот мусор сюда приволок.
– Неужели здесь нет специального контейнера? – переживает Маша.
– Есть, но большинству лень до него тащиться, и они сюда бросают. Тут пруды были, целый каскад, с кувшинками, ещё от дворянской усадьбы остались. Мы в детстве на плоту катались. А когда земля подорожала – пруды осушили, продать хотели, но никто не купил…
– Машенька за экологию очень переживает, – разъяснила Соня глубокое сестринское расстройство. – Она даже батарейки здесь не выкидывает, а отвозит к себе во Францию, где есть специальные пункты утилизации батареек.
– А что?! Батарейки – жуткое зло для природы! У вас, то есть у нас, короче, в России, нигде нет пунктов их утилизации. Раньше в Москве был один, я туда батарейки возила, но потом оказалось, что они их заново упаковывают и продают как новые. Не умеете вы экологично жить!
– А как это – экологично жить? – спросил Ваня.
– Природу не засорять, гармонично жить вместе с природой и всё такое… – попыталась объяснить Маша.
– А можно экологично умереть? – продолжил расспросы Ваня.
– Конечно, можно. Я, например, хочу, чтобы меня похоронили, а не сжигали, когда я умру.
– Мы маму и другого папу сожгли. Почему ты хочешь, чтобы тебя похоронили?
– Если меня просто закопают, то со временем я превращусь в нефть и буду полезна людям.
– А почему ты превратишься в нефть?
– Нефть – это ведь просто сгнившие живые организмы, умершие миллионы лет назад. У каждого есть выбор, стать нефтью или не стать.
– Я хочу стать нефтью! – потребовал Ваня. – Как на картине! Папа, похорони меня, как Машу, ладно?
– Ладно, ладно. Ты всех нас переживёшь, – отшучиваюсь я.
Выбираемся на дорогу.
– Вот тут машина была! – Ваня выскочил, принялся скакать по разделительной полосе, в лицах показывая аварию.
– Тише! Не кричи! И уйди с асфальта!
Маша осмотрелась. Вот место, где разбился её отец. Соня зажгла сигарету.
– А небо-то какое! Похоже, завтра будет солнечно!
– Завтра будет солнечно? – навострил уши Ваня. – Точно?
– Если ночью небо чистое, утром обычно солнце.
– Ой, солнце! Ура! Я очень жду солнце! – радуется Ваня.
– А ты знаешь названия созвездий? – спрашивает Маша.
– Большая Медведица… – Ваня ткнул пальцем куда-то наобум.
Я вспомнил школьный урок астрономии. Свет погибших звёзд всё идёт и идёт через космос. Мы восхищаемся тем, чего давно нет. Изучаем то, чего нет. Клянёмся тем, чего нет.
– Ну ладно. Холодно что-то. Пошли обратно. – Соня поёжилась.
Взбираясь по крутому берегу оврага узкой тропкой между завалами отбросов, мы обратили внимание на полощущийся на ветру российский флаг.
– Это откуда?
– Тимофеич, сосед, на столб повесил.
Трёхцветная ткань напоминает морскую волнующуюся воду. Так и плещет.
– Ой, смотрите! Смотрите! – вдруг как заорёт Ваня.
– Что?! Что такое?!
– Смотри, вот он! – Ваня кидается вперёд, приседает, схватив что-то. – Ой, колючий! – Он отдёргивает руку.
Мы подбегаем. В тусклом свете луны и фонарей, светящих возле домов, виден игольчатый мячик.
– Ёж! Ёжик! – Все пытаются погладить ежа, он фыркает.
– Как он здесь оказался?! Сейчас же зима!
– Я по радио слышала, что звери из-за тепла не впали в спячку!
Маша с опаской смотрит на ежа.
– Давайте его молочком напоим!
– А как его до дома донести, он же колючий!
Решаем, что кто-то должен остаться сторожить ежа, а остальные сбегают за молоком.
– Я замёрзла! Я пойду в дом, – сказала Соня.
– Я принесу молоко! – вызвался Ваня.
– Ты правильное блюдце не найдёшь, я с тобой! – сказал я.
Все обратились к Маше.
– Не успела рассказать про ежиный геноцид, как выпал шанс исправиться! Сторожи! – хлопнула её по плечу Соня.
– Нет…
– Что – нет?
– Я боюсь. Уже полпервого, темно. Я боюсь.
– Да здесь безопасно, не парься… – начал уговаривать я, но увидел в глазах Маши настоящий страх.
– А что ты сам не останешься, если это безопасно?
– Я? Просто без меня Ваня блюдце не найдёт… – А ведь мне тоже не больно-то хочется оставаться здесь одному. Жутковато. Да и ёж этот странный какой-то…
– Смотрите, ещё! – Мы снова обернулись на Ванин крик. Из-под млечного остова старого холодильника высунулась острая серая мордочка. Носик дёргается, усы дрожат. Новый ёж нюхает воздух.
– А вон ещё! – В пакетах с консервными банками шуршание. Оттуда деловито выполз ещё один колючий зверёк, покрупнее предыдущего.
– Слушайте, пошли домой, а… – Не обсуждая больше вопрос кормёжки ежей, мы выбираемся быстрым шагом из оврага. Маша даже опередила меня. Запирая ворота, я всмотрелся в кромку оврага. Мне показалось, что несколько мордочек пристально смотрят нам вслед.
– Чего мы так зассали?
– Ежей испугались! Консервы ваши не хуже LSD вставляют!
Включили свет, оживились.
– А всё-таки я молоко поставлю, – сказала Маша. – Им же есть хочется.
Я нашёл подходящее блюдце, глубокое и устойчивое. Мы наполнили его молоком. Маша подошла к двери и распахнула её…
Заметно похолодало.
Маша прошла веранду, обернулась на нас.
– Давай скорее, а то в дом надует!
Она сошла со ступенек, поставила блюдце на землю и скорым шагом вернулась.
Мы выпили чаю с вареньем и поняли, что сильно вымотались за день. Отстранив девочек от хозяйственных забот, я принялся устраивать им постель в родительской спальне. Ваня вызвался помогать, бегая туда-сюда с простынями и наволочками. Вместо того чтобы отнести всё сразу, он таскает каждый предмет отдельно. Хотя, возможно, это и к лучшему, иначе ему не выжить. Одни только простыни, свисающие до пола, чуть его не угробили. Он наступает на них ногами и время от времени бухается о пол. Как только мы управились, Маша пошла спать. Ваня, резко сменивший бодрость на изнеможение, тоже лёг, даже не почистив зубы. Мы с Соней, не сговариваясь, остались посидеть у огня.
– Хорошо… – лениво протянула она.
– Ага…
На лицах жар. Если закрыть глаза и не принимать его во внимание, то кажется, что не дрова трещат, а промёрзший мелкий снег бьётся в стекло. Ветер подул, целая россыпь, ветер утих – ровный мелкий стук. Нежно-оранжевые языки, с ярко-синими всполохами, точно перья тропических птиц. Лепестки пламени, трепеща, упираются в закопченный потолок топки, образуя огненную капитель. Угли на поленьях мерцают, как огни больших городов с самолёта. На поленьях извергаются вулканы, кипят озёра лавы… И все эти миры можно прикончить одной печной задвижкой…
– Ты о чём мечтаешь? – тихо спросила Соня.
– Я… я мечтаю быть счастливым, чтобы Ваня…
– Чтобы он женился, нарожал детей и защитил диссертацию?
– Да нет… просто чтобы у него всё было нормально…
Соня решила подбросить в топку чурбачок. Наклонилась, задравшаяся рубашка обнажила спину. Пока Соня возилась с задвижкой дверцы, я решился положить ей руку на талию…
– Ой, какая холодная! – пискнула Соня и накрыла мою ладонь своей. Из-за этих холодных рук постоянно казусы возникают с девушками. Им хочется рук горячих, а у меня они как назло почти всегда холодные. Не знаю почему. Приходится незаметно потирать и разминать пальцы перед ответственным моментом, а то и греть под струёй горячей воды. Соня пристально смотрит на меня. Я приблизил свои губы к её… Она отвела лицо, встала, подошла к окну.
– Не видно ничего… Что там?
– Там сад, потом лес… – Я подошёл сзади, обнял её, поцеловал в шею.
– А ещё о чём мечтаешь? – спросила Соня, принимая ласки.
– Ещё… мечтаю о старом особняке, горящем всеми окнами. И чтобы перед ним круглая дорога, гравий под колёсами хрустит, а вдоль дороги факелы, а из тачек одна за другой красотки в бриллиантах выходят, а лакей в ливрее их в дом провожает. Ну и кусты, конечно, должны быть подстрижены шарами и пирамидами. А ещё я мечтаю провести с тобой ночь… – шепчу ей на ушко, глажу её бедра, грудь.
– Интересно… – Соня расцепила мои объятия, закурила.
Что за тягомотина? Не люблю баб, дающих себя ласкать, но пресекающих продолжение. Какой-то женский садизм, обламывать разгорячённого мужчину.
– А ты о чём мечтаешь? – говорю для проформы, хотя весь этот детский трёп про мечты порядком надоел. Соня притворяется, что не замечает моего состояния.
– Я хочу всегда быть богатой, я очень боюсь бедности. Хочу всегда нравиться мужикам, даже в сто лет! Хочу так нравиться, чтобы красивые юноши приходили дрочить на мою могилу! – Соня слишком громко рассмеялась. – Глупость какая! Всё от твоих консервов!
Мы снова умолкли. Я почистил апельсин, дал ей половину и бросил кожуру в огонь. Мелькнул острый цитрусовый аромат.
– А почему ты боишься бедности? – говорю я, чтобы не молчать.
– А мы никогда богато не жили. Я всегда всё сама зарабатывала. Знаешь, как я первые деньги получила?
– Как?
– В конце девяностых работала на складе всякого шмотья. Однажды к нам пригнали партию женских кофт. Синтетические, с блестящими нитями, с торчащим во все стороны пухом. На свету переливались всеми цветами радуги, как машинное масло в луже. Кофты эти очень понравились одним азербайджанцам. Бабы ихние от кофт охуевали. Всё разлетелось за два дня. Азеры заказали новую партию и попросили никому больше не продавать. Пригнали ещё две фуры. Покупателей наших нет. Ждём неделю, никого. И тут приезжают другие азербайджанцы.
