Эльза Триоле - Незваные гости
Постель, логово человека. Своя постель, одна и та же каждую ночь, постель, к которой возвращаешься после дневных блужданий. Любить, родиться и умереть в постели – это естественно, это хорошо. Тайны постели… где человек – в одиночестве, вдвоем. Ольга лежала, натянув одеяло до подбородка. Простыни, саван на живом, теплом теле… пока мотор в голове продолжает работать и готовится продолжение дней и ночей. А мысли? Они рождаются в постели, как дети? Постель – родина одиноких, лишенных родины людей… Но, может быть, и на том спасибо, может быть, главное – это одеяло, которым можно укрыться с головой… в этой ли, другой ли постели. Просто одеяло, чтобы укрыться от чужих глаз. Но разве ночи, одной только ночи, недостаточно? Ночь – родина одиноких, лишенных родины… Ночь укроет лучше всех покровов, запертых дверей, бронированных стен. Даже у самого обездоленного из людей остается прибежище – глубокий сон, который освобождает человека от самого себя.
В тишине и теплой темноте комнаты Ольга изо всех сил старалась насладиться мягкой постелью. Постель… где в течение нескольких часов вас не настигают ни голоса, ни взгляды, ни мысли других… Альковные тайны. Бывает, альков таит совсем не то, что приходит людям в голову. Ольге казалось, что ее засыпало песком в бездонных глубинах гостиницы, что на нее все набрасывают и набрасывают песок, лопата за лопатой… песок забивается в ноздри, в горло, в грудь… Она задыхается! Ольга вскрикнула и проснулась. Зажгла свет: пять часов… У нее сердцебиение. Она взяла книгу, прочла несколько страниц и снова заснула.
Со скорым в семь пятнадцать прибыли путешественники. Портье, посыльные, все служащие отеля были на местах. Коридорные бегом спускались со своих этажей за багажом. Огромный вестибюль, днем еще больше, чем ночью, похожий на песчаный пляж, ожил, люди сновали взад и вперед среди песочного цвета ковров, стен, кресел и диванов. Отель был старый, в нем некогда останавливались коронованные особы, – здесь не экономили за счет клиентов: предпочитали получать с них за удобства, за величину комнат, толщину ковров, за фаянсовые ванны и двухместные умывальники, за красное дерево кроватей, отделанное бронзой, за множество ламп, которые можно зажигать в отдельности или все одновременно, за тонкие простыни, мягкость постелей, за удобные кресла, за комоды и зеркальные шкафы, за этажерки и туалетные столики, не говоря уже о стоимости излишней площади. Стены были глухие, непроницаемые, повсюду двойные двери, вода в ванной – кипяток, а обслуживание быстрое, бесшумное и вежливое.
Портье собирался заняться разборкой почты, когда вошел сам полицейский комиссар квартала. «Чем могу быть вам полезен, господин комиссар? Опять мадам Геллер! Но я уже сообщил вам все, что знал… Нет, нового ничего нет, господин комиссар… Как жила, так и живет… Я уже говорил вам, что она не принимает мужчин, и с прошлого раза ничего не изменилось. „Как по-вашему, мосье Блан, – сказал комиссар, – белая она или красная?“
Портье был в отчаянии: надо же было прийти и мешать ему в самое горячее время, когда клиенты просыпаются, приезжают и уезжают, телефон звонит не переставая, пришла почта и всем разом что-то требуется от портье…
– Я бы рад вам помочь, господин комиссар, но я понятия не имею. Насколько мне известно, мадам Геллер не занимается политикой. Она выходит редко, не принимает у себя мужчин, каждый день ходит на работу на улицу Ла-Боэси, где вы и могли бы навести справки.
– Это странно, – заметил комиссар, – ведь она совсем недурна. И какая осанка! Ее можно принять за великую княгиню… Как вы объясняете это отсутствие мужчины?
Портье над этим не задумывался. Есть женщины, которые не чувствуют необходимости… Или она занимается этим в другом месте. Во всяком случае, не в отеле. Иногда она появляется в вечернем платье. Случается, что за ней заходят, чтобы проводить ее на обед или, может быть, в кино, – портье ничего определенного не знает! Она серьезная женщина, а когда целый день работаешь…
– Послушайте, Блан, – сказал комиссар несколько нетерпеливо, – я ничего не могу поделать, когда меня заваливают анонимными письмами, доносами, что она советский агент…
– Я этому не верю, господин комиссар, – бросайте письма в корзину. Такие вещи следовало бы запретить… Посмотрите, сколько раз вас понапрасну беспокоили…
– Мне надо серьезно поговорить с вами, Блан…
Портье ничего не оставалось делать, как уступить свое место помощнику и пойти с комиссаром в закуток, за доской, на которой висели ключи и за которой ночью располагались Карлос и Фернандо. Комиссар хотел наконец объяснить портье, кто такая эта Ольга Геллер, из-за которой ему, комиссару, столько раз приходится тревожиться… Ольга Геллер – дочь… – помните, который остался У нас, не вернулся назад с советской делегацией… Это тогда, году в двадцать восьмом… наделало столько шума… Быть не может! Почему же он ему раньше не сказал? Хотя это ничего не меняет… Ведь в то время она была, наверное, совсем маленькая… Да, настаивал комиссар, но привязанности, связи, наклонности, кровь… Но как же так, сказал портье, если ее отец был Р…, почему она – Геллер? Ей выдали соответствующие документы… Подобные дела ведутся в таких высоких сферах, где могут выдать какие угодно бумаги. Однако странное имя они ей выбрали… Родители ее умерли. Отец был человеком довольно-таки сомнительным. Ему, конечно, за это было заплачено – кто платил, он мне об этом не докладывал! Но, по-видимому, сумма была приличная, так как, «выбрав свободу»[36], он начал вести широкий образ жизни. Вилла на Лазурном берегу, машина с собственным шофером. Дочь – эта самая Ольга – никогда не ходила в школу, ее обучали дома. Но отец был игрок, а то, что он не успел просадить, мать растранжирила после его смерти. Да, если Ольга пошла в отца или в мать!… Не успев похоронить мать, она вышла замуж за какого-то поляка-проходимца, а через месяц уже просила развода, долго дожидаться не стала… Похоже, что она и замуж-то вышла, чтобы избавиться от своего опекуна, русского белогвардейца. Но, несмотря на все разъяснения комиссара, портье повторял: «Как хотите, господин комиссар, я могу только повторить то, что я уже сказал. Если у мадам Геллер и были в жизни несчастья…» Комиссар удалился, а портье вернулся к своим обязанностям. Как раз в это время Ольга Геллер выходила из лифта – как обычно, точно в девять. Она прошла через вестибюль в светлом весеннем пальто с непокрытой головой… Портье любовался, как знаток, ее походкой, красивыми ногами… ему ведь целый день приходилось смотреть на элегантных женщин… Ольга протянула ему ключ и улыбнулась, не подозревая, скольким обязана этому портье с крысиной мордочкой.
– Как поживаете, мадам Геллер?
– Погода чудесная, – ответила она, – настоящая весна.
Уже много лет Ольга жила так, как живут путешественники. Ведь вполне естественно быть на положении временно проживающей, если ты всего лишь иностранка, пусть тебе даже и выдали туземный паспорт. Она с удивлением вспоминала те времена, когда жила по-другому.
Как далеко отошло все это… Где-то за гранью жизни осталась Нева, белые ночи, набережные, мосты, величие, безграничные пространства… Красный галстук пионерки, подруги, друзья, школа, прогулки, детские секреты, море… ученье… А потом Париж… Скандал… Вилла на Лазурном берегу, где она долго жила затворницей, отказываясь выходить за пределы громадного парка, сгорая от стыда, распятая стыдом. Толстый рыжий человек, который звался ее отцом, избегал ее. Однажды утром его нашли мертвым. Мать вставала с постели только под вечер, чтобы идти в казино. Ольге было шестнадцать лет, когда умерла и мать. Вся ненависть Ольги сосредоточилась на опекуне, на том самом человеке, который подстроил перебежку отца. Она поспешно вышла замуж за своего учителя французского языка, единственного мужчину, который оказался у нее под рукой, – это был поляк, который ненавидел русских. Ольга заранее решила тут же развестись с ним и освободиться от какой бы то ни было опеки. Она обладала спокойной и дикой энергией, закаленной горем и отчаянием. Муж увез ее в Париж, в унылый дом, пытался даже бить ее, но достиг этим только ускорения развода. Ольга переехала в отель, продала драгоценности матери, поступила в школу прикладного искусства, стала завсегдатаем Монпарнаса… После окончания школы она получила мелкую должность в рекламной конторе, познакомилась там с Сюзи и переехала к ней жить. Ей было двадцать лет. Это было давно-давно…
Как могла она прожить так долго у Сюзи Кергуэль, в ее особнячке, где жили девушки из «хороших семейств», иностранки и провинциалки, приехавшие в Париж учиться или работать! Ольга занимала тогда небольшую должность в конторе, которой она теперь управляла, и жалованье ее в те времена было более чем скромным. Сюзи работала там же и предложила Ольге комнату у себя. Сюзи принадлежала к старинному, но совершенно разорившемуся дворянскому роду, у нее было много вкуса и мало денег. Большинство девушек, разделявших с ней ее особнячок, было в таком же положении. Между ними существовало молчаливое соглашение, по которому все их заботы были сосредоточены только на гостиной в первом этаже, обставленной в английском вкусе, с полированным красным деревом и большими креслами перед камином. Зато в комнате Ольги совсем не было отопления, и Сюзи поставила туда старые разрозненные стулья и походную кровать, от спанья на которой у Ольги ломило все тело. Ванная всегда оказывалась занятой, да к тому же там никогда не было ни капли горячей воды, а на полу вечно стояли лужи и повсюду валялись мокрые полотенца. В гостиной Ольгу – иностранку неопределенного круга – встречали с кислой миной. Если бы не Сюзи, которая знала, что Ольгину комнату трудно сдать кому-нибудь другому, остальные квартирантки с радостью бы ее выжили… Поэтому Ольга возвращалась домой как можно позже и проводила все свободное время на Монпарнасе. Случалось, что Сюзи сопровождала ее; Сюзи любила общество, а Монпарнас был в конце концов тоже «обществом», и небезынтересным. Она садилась рядом с Сержем или еще с каким-нибудь завсегдатаем кафе «Дом» и, заплатив за свой аперитив, возвращалась домой в машине, которую сама вела своими маленькими энергичными ручками, на одном из пальчиков которых был надет старинный перстень-печатка с короной. Тогда она еще не была замужем. На нее приятно было смотреть-выхоленная от прически до кончиков пальцев, практичная, а вкуса – больше, чем на всех страницах «Мари-Клэр»[37]. Она долго не решалась на замужество. Ей хотелось выйти за дворянина, хотя бы даже без титула. И только после войны она вышла замуж за атташе посольства, моложе ее и без состояния, но аристократа и со связями. Выбирать было уже не время – Сюзи превращалась в старую деву.
