Джон Пристли - Другое Место. Рассказы
Он снова рассмеялся, на сей раз весело, немного насмешливо.
— В какой-то мере я знаю тебя лучше, чем ты сама себя можешь знать.
Он помедлил, соображая, не поставил ли себя в глупое положение.
— Я могу предсказать твое будущее, — вымолвил он.
— Правда? — отозвалась она, доверчиво и с нетерпением в голосе. — А как вы это делаете?
— Просто глядя на тебя. Хочешь попробовать?
— Конечно! Пожалуйста…
И вот он, долго и пристально поглядев ей прямо в глаза, стараясь сделать свой взор зловещим, сказал:
— Ты выйдешь замуж за Перзли, который совершит нечто значительное и за это получит титул. У тебя родятся дети, трое или четверо, у них тоже все будет очень хорошо. Ты доживешь до глубокой старости, станешь почтенной старой дамой и будешь всюду ходить в поношенном твидовом костюме и в туфлях на толстой подошве.
Она недоверчиво усмехнулась.
— Вот нелепо! Но на самом деле вы ведь не знаете наверняка, правда?
— В твоем случае наверняка, — кивнул он.
— Ну что ж, может быть. Помните, когда мы все были еще в гостиной, после ужина, вы поговорили минуту-другую с моей кузиной Мод и со мной? Ну, когда вы отошли, мы с Мод говорили о вас. Сказать, что именно? Может, вам это польстит. А может, вы рассердитесь, не знаю. Но так и быть, рискну. Понимаете, мы обе сошлись, что в вашем облике что-то нас пугает. Мод сказала, у вас что-то такое в глазах. А я ей говорю: у него манеры какие-то такие…
— Грубые?
— Да нет, не то, хотя, может, кое-кто как раз так и решил бы. Скорее странные… резкие. Будто вы и не англичанин вовсе… Но вы же здешний, верно?
— Мисс Буллер, я англичанин до мозга костей, — произнес он с невероятной, нарочитой серьезностью.
— Ну вот, вы уже насмехаетесь надо мной. Пойдемте назад, посмотрим, что у них там делается.
— Давайте… на этот раз. Но хочу вас предупредить: это может оказаться опасным.
— Не понимаю. Что именно?
— Пойти назад и посмотреть, что у них там делается…
Марк шел за нею следом, никуда не торопясь, и пытался осознать, что же на самом деле происходит. Здесь, прямо перед ним, вся в розовом, порхает юная нежная Дороти Буллер; через пятьдесят лет она превратится в старую леди Перзли и будет допытываться, во что собираются превратить этот дом Марк и остальные. Когда он вернется (а другого варианта и быть не могло), то непременно спросит ее, не помнит ли она, как ей однажды предсказали судьбу в этом зимнем саду, еще в юности. Интересно, что она ответит? Минуточку! Он, Марк Денбау, никак не мог быть частью прошлого леди Перзли, поскольку в то время он еще не родился… Хотя с другой стороны, вот же он, тут, с Дороти, которая в будущем станет именно леди Перзли, а сейчас ей нет и двадцати. Пытаясь разобраться во всех этих хитростях, он опять запутался, совсем как перед ужином, когда Рональд Фарспир оставил его в комнате одного, чтобы он успел переодеться, и он, Марк, мигом начал растворяться в этом лабиринте времени и измерений. Независимо от того, существовал ли он сам теперь во времени, которое отличалось от обычного исторического времени, или же двигался в сторону какого-нибудь неизвестного измерения, в котором возможно что угодно, он не мог отрицать тот факт, что в нем, помимо чувства растерянности, словно перед огромным черным пространством без звезд, возникло еще крайнее отчаяние, бесконечное разочарование…
Группа вокруг рояля уже стала было расходиться, но энергичный капитан Уотерхауз не собирался покидать свой пост, и монокль ослепительно сверкал на его огненно-красном лице. Он принялся наигрывать вальсы, поначалу мечтательно и вяло, а потом, услышав ободряющие возгласы, забарабанил по клавишам ритмично и выразительно, как заправский аккомпаниатор. Дороти растаяла в объятиях неуклюжего молодого человека по имени Арчи и унеслась с ним в вихре танца. Девицы, мягкие, словно огромные созревшие персики и сливы, вскоре завертелись в руках мускулистых, раскрасневшихся от жары молодых людей. Марк переминался некоторое время у рояля, глядя на все это, напоминавшее ему короткий, исполненный света сон на фоне безграничной тьмы.
— Ах, только не говорите мне, что не умеете вальсировать! — воскликнула Мод, средняя из трех дочерей хозяина дома.
Она как раз появилась в сопровождении лакея, который нес поднос с напитками. Она протянула руки, приглашая Марка на танец; после минутной заминки, поскольку вальс он не танцевал довольно давно, Марк подхватил ее, и они закружились по зале. У нее были черные волосы, она раскраснелась, вся пылала, объятая внутренним волнением, любовной страстью или тайными мечтами о славе. О ней, после ознакомления с их семейным памятником в часовне, Марк знал лишь то, что она умерла — точнее, умрет — в 1923 году от долгой, тяжелой болезни, с которой стойко боролась, а заразилась она, когда была сестрой милосердия в Сербии. Не так-то это просто — танцевать с пылающим страстью созданием, которое уже вскоре, после тяжелой болезни, с которой будет стойко бороться, превратится в три строки, выбитые на мраморе часовни…
— Вы, по-моему, терпеть не можете танцевать, — сказала она ему.
— Что, я совсем ни на что не гожусь? — спросил он, и тут ему пришлось сделать усилие, чтобы попасть в такт.
— Нет-нет, вовсе нет, вы, кстати, довольно милый. Вы ритмично танцуете, так почти никто не умеет. Нет, просто у вас такое выражение на лице… что-то такое в ваших глазах.
«Пам-пам-та-да-дам-та-да-дам», — вовсю старался капитан Уотерхауз, радостно наигрывая «Голубой вальс». И все вокруг кружились, вертелись, изо всех сил кружились, совсем как время кружило вне пределов времени, или безвестных измерений, или планет и звезд.
— Мне уже говорили про глаза сегодня… Дороти Буллер сказала, — он улыбнулся, заглядывая в огненную тьму глаз Мод.
— Ну, это нечестно со стороны Дороти! — воскликнула Мод. — Надо мне было ее предупредить, а то вечно она всем все рассказывает. Только правда, мистер Денбау, у вас глаза в самом деле какие-то странные, тревожные. Рональд так нам ничего толком и не объяснил — он никогда ничего не объясняет. Вы что, чуть не утонули?
— Не знаю точно, — произнес он, стараясь не наговорить ничего лишнего. — Может, и так.
— Если так, тогда понятно, откуда это в вас, — сказала она серьезно. — Будто вы такое видели, что никому из нас неведомо.
— О, я видел… видел… видел… — И он все кружил и кружил ее, все быстрее и быстрее, — такое… такое… такое… видел… что не знал бы… как про это… про все… рассказать…
— Ах! — воскликнула она, совершенно задохнувшись. — Как мне… все это нравится… А вам?..
Капитан Уотерхаус решил, что ему пора что-нибудь выпить, и танцоры остались в зале, неуверенно прохаживаясь и ожидая, когда же снова заиграет музыка. Тут Марк и заметил эту девушку, стоявшую у дверей. Она выглядела странно, и он тут же понял, что за столом сегодня вечером ее не было и что, по-видимому, она только что спустилась сверху. Она была худа и болезненна; платье на ней висело, а волосы она причесала кое-как.
— А что вон та девушка, — сказал Марк, — это не про нее ли мне говорила миссис Буллер?.. Энн как-ее-там… которая пришла не по тому адресу.
— Наверное, — сказала Мод. — Бедняжка… странный у нее вид, правда? Все так перепуталось. Моя сестра Мюриэль все про нее знает, а я нет. Она англичанка, только что вернулась из Франции; какие-то люди, которых она встретила в Париже, пригласили ее остановиться у них в доме, и она решила, что это здесь. Должно быть, это Ферреры из поместья Уинбоун — они постоянно ездят в Париж, и Мюриэль уже, кажется, послала им записку об этой девушке. Представляете: приехала не туда, багаж не нашла, попала в грозу, чуть не утонула — вот бедняжка! Она не хотела спускаться к ужину, и ей послали поднос наверх, но теперь, надо думать, решила, что одной все же скучно. Правда, на ее месте я бы точно осталась наверху. Она выглядит такой потерянной, такой не от мира сего, правда? Вы бы подошли к ней, спросили, может ей хочется чего-нибудь выпить? И вообще — поухаживайте за ней. Хорошо?
— Что ж, я сам потерялся и заплутал, — сказал Марк, — а значит, на большее не способен.
— Да, мы с Дороти вот что еще приметили, — добавила Мод, улыбнувшись, ему, — вы как-то странно говорите… у нас тут никто так не выражается.
Когда он подходил к странной девушке, она лишь мельком взглянула на него и отвела глаза.
— Ах, спасибо, конечно же, хочу! — воскликнула она, будто подражая писклявым, высоким голосам здешних девушек. — Пожалуй, немного лимонаду со льдом… или что-нибудь столь же невинное. Может, я с вами подойду туда, взгляну, что там предлагают?
Когда они подошли к подносу с напитками, она спросила, не глядя на него:
— А вы сами что будете? Как вас зовут?
— Марк Денбау. А вы и есть Энн… как-то-там… да?
— Да, Энн… — и замолчала на полуслове, будто передумала и не захотела сообщать свою фамилию.
